Время подонков: хроника луганской перестройки

– Да! Нанял! – Роман понял, что центральная нить разговора уходит в сторону, и начал задавать конкретные вопросы, – ты давно встречаешься с Матвеевым?

– Не твое дело!

– Нет, – мое! Я – твой муж, и держи ответ передо мной!

– Ты – муж!? – неожиданно для себя с презрением произнесла Лена, и вдруг ее словно прорвало воспоминаниями прошлого. – Ты же знал, что в институте я встречалась с Матвеевым. Зачем ты влез между нами?! – прокричала она.

– А зачем ты поехала со мной отдыхать в Крым? – вопросом на вопрос ответил ей Роман.

И у Лены на глазах появились слезы.

– Меня заставили ехать с тобой – твои и мои родители. И ты меня напоил и лишил девичества, – и слезы уже хлынули из ее глаз.

Она схватила бумажную салфетку, лежащую на столе, и прислонила к глазам. Салфетка через мгновение стала мокрой и начала расползаться, как и ее семейная жизнь.

– Тебя никто не заставлял столько пить! И ты сама отдалась мне. А я все-таки мужчина… Так, ты давно встречаешься с Матвеевым?

– Давно…

– Значит, я уже давно рогоносец. Весь город знает, только я узнал последним, – он помолчал, будто бы что-то обдумывая и снова задал вопрос, – ты будешь продолжать с ним встречаться?

И неожиданно для себя в Лене заговорило упрямство – этот, так называемый муж, даже не чувствует своей вины перед ней. Видите ли – он мужчина и ему позволено повелевать и наслаждаться слабостью женщины! И она ответила, почти закричав:

– Ты – мужчина?! Да с тобой в институте ни одна студентка не хотела дружить! Все презирали твой снобизм, привитый тебе твоим отцом. И нас заставили жить вместе родители! Ты об этом знаешь лучше меня.

– Я тебе задал вопрос, но не получил ответа. Ты еще будешь с ним встречаться? Отвечай!? – почти закричал он на нее.

– Я не буду с тобой больше жить! – раздельно по слогам выговорила Лена. – И не буду отвечать на твои вопросы! Как я тебя ненавижу!

Она прямо взглянула на мужа, неожиданно высохшими от слез глазами. И Роман вдруг увидел в них, ничем не прикрытую, ненависть к себе. Ненависть не нуждается в большей изобретательности, чем любовь, – она прямая. И эта прямота ненависти пронзила Романа насквозь, и ему стало страшно. Женская ненависть – тишина в зловещей и безмолвной пещере без выхода. От внутреннего испуга, он почему-то торопливо собрал фотографии со стола, – вроде бы, закончив разоблачение жены. Но так просто, без последнего аккорда унижения жены, он не мог закончить этот разговор и покинуть дом.

– О тебе, как о проститутке, говорит весь город. Я подаю на развод. Ты, подзаборная шлюха!

И неожиданно он рукой, в которой были фотографии, ударил ее по лицу. Удар оказался сильным. Фотографии разлетелись по полу, а Лена от боли закричала и в комнату вошла ее мать, теща Романа. Она уже давно стояла за дверью и слушала их разговор. Поняв, что дочери, которая вскрикнула, грозит опасность, она поспешила ей на помощь.

– Что здесь происходит!? – закричала она на Романа. – Ты ее ударил? Вызвать милицию, чтобы тебя арестовали?

Роман, дрожащий от собственной ненависти к жене, закричал на тещу:

– Вы знаете – кто ваша дочь? – и сам же ответил, – она – шлюха! Отдается первому встречному. Я с ней развожусь!

И он, не дожидаясь ответа тещи, пошел к двери. Дочь Оксана, слышавшая ругань родителей в другой комнате, не разобравшая слов, спросила отца:

– Папа! Ты куда?

– Домой. Мама твоя – шлюха! Она любит другого мужчину. Прощай! – безжалостно бросил он Оксанке, перенося ненависть с жены на дочь.

Оксана растерянно осталась стоять посреди комнаты, потом пошла к маме и бабушке. Ее мама сидела за столом и безудержно плакала, но стона и боли не было слышно – одни всхлипы. Рядом сидела бабушка и что-то шепотом говорила своей дочери. Но, увидев внучку, она обратилась к ней:

– Иди отсюда, Ксюша. Посиди пока в другой комнате.

Лена, перестав всхлипывать, наклонилась и стала собирать фотографии с пола. Растерявшаяся Оксана, тоже наклонилась, чтобы помочь маме.

– Не надо, дочка… Не смотри…

Но Оксанка успела увидеть на фотографиях маму и незнакомого дядю. А ей уже было двенадцать лет, и она уже что-то понимала в жизни. Но не могла только понять собственной матери и отца.

А мать говорила:

– Успокойся. Не плач. Отец поговорит с Романом и у вас снова наладится жизнь…

Она хотела семейного счастья дочери. Но Лена только отрицательно покачала головой…

Роман поехал в Луганск. Куда идти? Вдруг теща действительно вызовет милицию? И он с телефона-автомата позвонил Юле и сообщил, что он хотел бы сегодня переночевать у нее.

– У меня дома сын… – попробовала возражать она.

Но Роман был непреклонен в своем желании провести ночь у нее. Юля согласилась, но при условии, что он дальний ее родственник – так она объяснит сыну причину появления мужчины в доме и спать он будет отдельно от нее. Роман согласился. Юля накормила его ужином, познакомила «родственника» с четырнадцатилетним сыном. Сын занимал в двухкомнатной квартире дальнюю маленькую комнатку. Проходить в комнату надо было через зал. Юля спала в зале. Роман вспомнил свою четырехкомнатную квартиру и пожалел Юлю: как же неудобно в такой квартире жить. Хозяйка постелила Роману на раскладном кресле, а сама спала на диване. Юля видела, что Роман излишне взволнован, хотя старался не показывать виду. Когда Юля посчитала, что заснул сын, она шепнула Роману:

– Иди ко мне…

Роман из кресла перешел на диван, к теплому телу Юли.

– Что с тобой случилось? На тебе лица нет, – шепнула Юля ему на ухо.

Роман колебался, что ответить – правду сказать не мог, пришлось кое-что приврать.

– Развожусь с женой.

– Почему?

– Не сошлись характерами.

Она обняла Романа и прижала к своей груди.

– Обними меня и успокойся. Пусть выйдет дурь из твоей головы. Выдумал – развод…

Женская ласка лишает мужчину воли. И Роману захотелось лицом прижаться к ее груди, и заплакать – какой он несчастный и бедный. Он так и сделал, только не заплакал, а Юля ласкала его, и чувство несчастного человека уступало чувству похоти. А от похоти – трудно удержаться.

Утром он поехал на работу и отвез Юлю. Так же он дал деньги – миллион купонов, чтобы она купила на ужин что-то получше, чем было вчера вечером, и сказал, что он снова будет ночевать у нее. Юля не возражала. У нее появилась мысль – если действительно Роман разводится со своей женой, то почему бы ей не занять освободившееся место? Ласка женщины обычно преследует конкретные цели. И Юля не была исключением из общего женского ряда. Жить одинокой, разведенной женщиной ей уже очень не хотелось. Хотелось любви или что-то подобие мужской любви к себе. Подобие любви временами находилось, а любовь – нет. Любовь зла, но одинокие женщины еще злее. И Юле хотелось удержать Романа возле себя, и она утром уже желала ему развода с женой. Зло и желание у нее сейчас совпадали.

Роман понимал, что у него с тестем состоится неприятный разговор по поводу происшедших вчера событий. Он думал, что Фотин позвонит ему и назначит встречу или пригласит к себе на работу. Все-таки старшинство Фотина, прочно вошло в душу Романа, и он не мог избавиться от родственного рабства в своей душе в разговоре с тестем. Но Фотин не звонил, а неожиданно появился лично сам в кабинете Романа. Он только кивнул, но руки не подал. Не спрашивая разрешения, он сел на стул и внимательно посмотрел на Семерчука. Тот отвел свои глаза от пронзительного взгляда тестя и произнес:

– Здравствуйте, Леонид Михайлович, – и замолк.

Фотин не стал с ним здороваться, и тяжело вздохнув, начал разговор, который, как понял Роман, будет серьезным и нелегким.

– Что же ты решил? – может Фотин хотел добавить слово «мерзавец», но не добавил.