Время подонков: хроника луганской перестройки

Вместе с Хрыстей, Семерчук упорно изучал английский язык. Он, вместе с женой, собирался уехать в Канаду навсегда. Но вначале они совершат путешествие на Багамские острова, устроят себе медовый месяц. Семерчук очень хотел увидеть тропики. Отъезд наметили на осень – надо было решить здесь еще некоторые дела.

От недвижимости отца, он понимал, что много не получит – бывший тесть не дал от наследства отца почти ничего. Фотин поделил деньги с сестрой Романа и ее мужем, которые уже наметили себе место переезда – Италию. Фотин ей помог взять хорошую сумму, чтобы только дать какие-то крохи бывшему зятю. Сколько он взял себе, Роман не знал. Он смирился с потерей денег от недвижимости отца, но по его меркам, от этой финансовой операции, он получил неплохо, хотя мог получить больше. Кушелер банк обанкротил. Все деньги перевел в офшоры и сам убежал в Израиль. Здесь вообще был денежный пролет, хотя ему кое-что можно было получить с банковских счетов отца.

Фонд готовил съезд соотечественников, живущих за рубежом. Мероприятие было задумано с большим размахом – на пленарном заседании должны были выступить руководители державы. На секционном заседании с докладом должен выступить Семерчук. И он выступил, где говорил о древних исторических традициях Украины, о светлом будущем украинского народа и все время подчеркивал, что необходимо каждому украинцу повышать свое национальное самосознание, призывал следовать катехизису украинца. Пока он говорил, в голову невольно влезла мысль – несколько лет назад он призывал этих же украинцев придерживаться интернациональных взглядов. Но эту мысль он быстро выгнал из головы, цитируя статьи катехизиса украинца: «Все люди братья, но москали, ляхи и жиды – это враги нашего народа…Украина для украинцев!…Не бери себе жены у иноземцев, так как дети твои будут тебе врагами…». И здесь появилась в голове другая мысль – была жена – русская, с примесью еврейки. И правильно он сделал, что разошелся с ней. А дети действительно стали его врагами, даже поменяли его фамилию, на другую. А сейчас жена – щирая украинка! И мысль о новой, настоящей украинской жене, неожиданно согрела его душу.

2

Осень в Луганске в этом года выдалась теплая и сухая. Хотя солнце в полдень заметно склонилось к горизонту, но его лучи пронзали все живое, неся всем жизнь, и вместе с нею – увядание. Тополя уже давно покрылись желтыми листьями, которые пока крепко держались на ветках, каштаны начали выбрасывать свои орехи, осыпались семенами акации. Листья их, хотя начинали желтеть, но все более и более наполнялись сухой зеленой краской. Зеленому осеннему цвету присуща увядающая сухость. Зато цветы в клумбах луганских парков и скверов расцвели живыми полнокровными красками, радуя взоры горожан. Но все-таки было видно, что природа насторожилась в сезонном переходе от бодрости к дремоте. Скоро должны пойти дожди, чтобы под их монотонный стук природа перешла к зимнему сну. Вот ветер прошелестел опавшими листьями. Будет день, бегущий по лужам. А потом дождь нарисует задумчивые линии слез на стекле. А небо – темная туча. А пока тепло и светло, – отчего и радость в груди. Как прекрасна осень в степном Луганске – медленно увядающие краски жизни.

Лена пережила развод, к своему удивлению, достаточно спокойно. Как она понимала сама себя – внутренне она была готова к нему давно, и ловила себя на мысли, что процесс развода с Семерчуком когда-то бы все равно состоялся. Дети выросли, она работает учителем в школе, отец всегда поддержит материально и пора заканчивать совместную жизнь с нелюбимым мужем. Когда в ее голове прокручивались воспоминания прошлого, то она понимала, что мужа не просто не любила, а ненавидела. Ненавидела зато, что он лишил ее первой любви. Сейчас она думала, что Николая любила всегда и рано или поздно, она бы пришла к нему со своей любовью. А встреча с Николаем на курсах повышения квалификации в Антраците, только ускорила процесс выяснения ее настоящей любви. Она ненавидела Семерчука еще зато, что напоил ее, никогда до этого не выпивавшую, и лишил девичества. Она не помнила процесс перехода девушки в женщину. Потеря девичества совершенного в пьяно-бессознательном состоянии угнетала ее. А она мечтала, что все будет не так. Это будет феерическое состояние любви, на радость любимому, и на память ей. Но все это прошло пошло и незаметно для ее тела, но с болью для души. И эта изнанка памяти мучила ее постоянно. Поэтому она на суде отказалась от притязаний на его деньги и алиментов. Так же суд, по ее просьбе, вернул ей девичью фамилию – Фотина.

Сложнее было на работе. Педагогические коллективы – клубок змей в море сплетен. Хотя внешне отношения, вроде бы, остались прежними, можно сказать, дружескими, но в коллективе Лену осуждали все, может за редким исключением. Особенно ядовито шипели те учительницы, которые сами не вышли замуж. Их возраст позволял им еще надеяться на встречу с мужчиной, но не больше. «Идиотка!» – перешептывались они, – променяла мужа, на женатика! А она ему не нужна?» Возрастные дамы не понимали, что идиот останавливается в своем развитии, а женщина – в своем возрасте. Сладостно даже в оговоре другого чувствовать себя моложе. Лена чувствовала неприязнь к себе, но делала вид, что ничего в ее отношениях с коллегами не изменилось.

Встретилась ей Тоня Захорошко. Встреча была неожиданной и Лена, прямо спросила свою бывшую сокурсницу:

– Что ж ты, Тоня, разболтала всем обо мне и Матвееве?

Испуганно бегающие глазки Тони выдали ее неприятную роль в распространении слуха о взаимоотношениях Лены и Николая. Ее лицо покраснело. Но подлецы краснеют не от стыда, а от удовольствия. И это состояние выдала ее мимолетная улыбка, скользнувшая по губам.

– Я только одной сказала, тоже нашей подруге. Это она разболтала…

Лена больше ничего не сказала ей, повернулась и ушла.

Встречи с Николаем продолжались. Были они не частыми – оба работали, да и места для встреч не было. Но один раз в неделю, днем, когда дочь была школе, они встречались на квартире у Лены. Никто из них не стремился прекратить любовную связь. Лена боялась остаться совсем одна, и ей был необходим близкий человек, пусть даже в ранге любовника. Выходить снова замуж при взрослых детях, она не считала возможным. Дети знают о ее любовной связи – папа постарался им все рассказать, но они прямо по этому поводу, не высказывались. Более того, Лене казалось, что дочь стала ее оберегать, что выражалось словесно в виде слов: «Мама, будь осторожнее, переходя дорогу. Не ходи допоздна, я тебя жду дома». Сын учился в Москве, но стал чаще звонить маме и спрашивать о ее здоровье. Но Лене было больно от их заботливых слов – она поняла, что дети жалеют ее. И ей было горько от мысли, что они ее считают несчастной.

После развода у нее состоялся разговор с отцом. Фотин практически свернул свою коммерческую деятельность. Он уже не работал в облисполкоме – его торжественно отправили на пенсию. А пенсионером он был уже давно, только работающим. То, что он не хочет больше заниматься бизнесом, объяснял своим солидным возрастом – ему было более шестидесяти лет. Вроде, правильное объяснение. Но на самом деле, после убийства Семерчука-старшего, он стал бояться, что и его тоже могут убрать. Боязнь за свою жизнь была главной причиной ухода его из бизнеса. Он понял, что сила любви к жизни обратно пропорциональна его деньгам. Платить приходилось многим: милиции, прокуратуре, рэкетирам и притом на последних не пожалуешься первым – эта триада – единое, целое в период рынка. От Кушелера он ожидал подлости и она произошла. Хорошо, что он успел изъять свои деньги из банка, а без денег остались вкладчики, клюнувшие на тысячу процентов годовых. Когда, через три года, пришло время выплачивать дивиденды, банк рухнул, а Кушелер смылся в Израиль, гражданином которого он, оказывается, был. А эта страна не выдает своих граждан-преступников другим странам. Но деньги у Фотина были и еще шли от продажи недвижимости Семерчука-старшего. Семерчуку-младшему он решил ничего не давать – он уже не зять. Но все равно ему пришлось тоже немного выделить – все-таки он наследник отцовского состояния. Небольшие, по его нынешним меркам деньги, шли от магазинов, которыми владела его племянница – Лариса. Но более десятка миллионов долларов у него насобиралось – хватит ему, и его внукам.

Он хотел счастья дочери и решился на не простой разговор. Этот разговор произошел накануне нового года. Фотин всегда делал подарки дочери и внукам и спросил у Лены, – какой подарок она хочет?

– Не знаю, папа, – ответила Лена, – у меня такое состояние, что ничего не хочется.

– Я знаю, что ты продолжаешь встречаться с Матвеевым… – Фотин никогда не называл Николая по имени, только по фамилии.

– Да, папа. Встречаюсь…

Отец помолчал, собираясь с духом, чтобы предложить дочери конкретный подарок и спросил:

– Ты его очень любишь?

– Да. – коротко ответила Лена, которой такой разговор был неприятен. Любовь – это ее личное дело.

– Ты не сердись, доченька, что я задаю такие вопросы. Мне хочется тебе помочь. Ты не знаешь, как он живет со своей женой? Доволен, своей семейной жизнью или нет?

– Вроде, доволен, – ответила Лена, пока не понимая, к чему такой разговор завел отец.

Наконец, Фотин решился произнести главное:

– Я вот, что думаю, дочь. Не поговорить ли мне с Матвеевым по поводу оформления ваших отношений? Я имею в виду, чтобы вы жили вместе.

Лена молчала, пораженная его словами. Она не могла ничего ответить – отец всегда был против Николая, а теперь предлагает ей совместную жизнь с ним. Фотин, не дождавшись ответа от дочери, вынужден был уточнить свои слова:

– Мы с матерью, очень сильно переживаем за тебя. Конечно, Семерчук был подонком, но не все люди святые, и такие, как он, тоже создают семьи. Но все это уже в прошлом. Вот какая мысль созрела у нас с матерью… Если мы поговорим с Матвеевым, чтобы он на тебе женился. А его жене я дам денег. Я не буду скупиться – дам миллион долларов, или даже больше. Жена Матвеева будет обеспечена до конца жизни. Тебе и твоему новому мужу достанется мое наследство…

Он не смог до конца изложить свой план, как Лена резко вскочила со стула и голосом, звучащим фальцетом, не сказала, а прокричала:

– Ты думаешь, что Николай подонок, как Семерчук? Нет! Он мне сказал, что свою семью не бросит, потому что это будет предательством для детей!

– А тебя и твоих детей ему не жаль?! – Вскипел Фотин. – Был бы он порядочным человеком, то давно бы прекратил эти встречи с тобой! Не мучил бы тебя. Ну, погуляли бы немного и разошлись в разные стороны. А я дам его жене столько денег, что она сможет устроить новую жизнь. Потребуется – найду ей нового мужа!

И вдруг из глаз Лены хлынули слезы. Плотина терпения создавшегося положения, которую она построила для себя, чтобы отгородиться от чужой жалости и вмешательства, вдруг рухнула. Сквозь слезы она горько, даже с надрывом, произнесла:

– Папа! Ты уже раз помог мне с замужеством. Можно сказать, что ты все подстроил, чтобы на мне женился Семерчук! Если бы не ты, не мама, не их родня – я бы никогда не вышла замуж за Семерчука. Это ваша работа, которая привела меня к краху, а вас к семейному позору! Если бы вы меня не толкали в объятия Семерчука, то я бы уже двадцать лет жила с Николаем!

– Но у него тогда ничего не было за душой… Как можно было отдавать тебя замуж за человека без материальной основы?

– Для тебя важны деньги, недвижимость! Мы бы сами создали материальную основу. И жили бы счастливо. И зачем я только тогда беспрекословно слушалась вас?

И слезы беспрерывной рекой текли по ее щекам. Любовь не замечает шрамов, полученных в жизни. И Лена к этому времени осмыслила, что самую большую рану в ее жизни нанесли ей ее родители – беззаветно любящие свою дочь, и эта рана души и мозга кровоточила в ней уже двадцать лет, и заживать не хотела.

– Мы, дочка, желали тебе только добра и счастья… – тихо возразил Фотин, – если ты не хочешь, чтобы мы с мамой вмешивались больше в твою жизнь, то пусть будет так. Но нам тоже больно смотреть, как ты страдаешь из-за этой, во многом придуманной тобой, любви…

– Она не придумана. Она вошла в меня давно…, когда я была еще наивной девочкой.

– Успокойся доченька и считай, что этого разговора у нас с тобой не было.

Фотин поднялся и направился к выходу из комнаты. И Лена вдруг заметила, что отец горбится – раньше она этого не замечала – он всегда был строго по-рабочему одет в костюм и был подтянутым и стройным. И чувство жалости шевельнулось в ее душе – родители хотят ей добра, но, как и двадцать лет назад, с позиции социальной сословности – мы богаты, а они бедны. Лена еще несколько минут посидела в комнате и потом пошла на кухню – надо было готовить праздничный стол к новому году.

3

Матвееву последние два года не принесли радости – больше было огорчений, а то и провалов в жизни и работе. Он защитил докторскую диссертацию, но уже два года ее высшая аттестационная комиссия в Киеве не утверждала. После защиты диссертацию послали на рецензию во Львов и там прямо написали, что работа антиукраинская, написана с позиций российского шовинизма. Это был смертельный приговор его работе, но приведение его исполнения, почему-то оттягивалось. А такое подвешенное положение выбивало Николая из рабочей колеи. Надо было решать конкретно с этим вопросом и ехать защищать диссертацию в России. Кто знакомился с его диссертацией, отмечали, что это хорошая работа в научном плане.

Отношения с Леной были его и радостью, и болью. Вначале он думал, что все обойдется кратковременной связью, но Лена была настроена на любовь и он не смог отказать ей во встречах. После того, как их связь стала известной и Лена развелась со своим мужем, он уже не мог просто так расстаться с женщиной, психологически надломленной двойной жизнью. Ей надо было морально помогать и поддерживать. Во время одной из встреч, Лена его прямо спросила:

– Ты меня не бросишь?

Николай замялся, что заметила Лена, но ответил:

– Не брошу.

– Я понимаю, что уже мешаю тебе жить, но ты мне нужен. Женщине по жизни нужна мужская опора. Если бы вы, мужчины, только это знали и понимали?!

– Я это знаю по своей жене. Я вижу, что ей тоже нужна опора в жизни. Чем больше я взрослею, точнее, старею, тем более прихожу к мысли, что жизнь – это процесс постепенного разочарования в совершенстве окружающего мира.

– Ты, как всегда точен и, к сожалению, прав. Чем больше мы живем, тем меньше нравится окружающий мир, даже люди не совершенны.

– Ты тоже права. Совершенным человек выглядит лишь в мемуарах, если он их автор, и в некрологах – о мертвых нельзя плохо говорить. Я всегда буду с тобой рядом, пока ты тоже будешь рядом со мной.

Лена благодарно прижалась к его плечу.