Время подонков: хроника луганской перестройки

Надо было как-то обосновать свою поездку, поэтому и прозвучала ложь. Все равно он эту ложь проверять не будут. Семерчук молчал, раздумывая, потом стал объяснять причину своего появления в Луганске.

– Я уезжаю жить в Канаду. У меня сейчас жена канадка, – пояснил он, – а сюда приехал попрощаться и уточнить некоторые деловые вопросы. Дети не возражают против моего отъезда, – он глубоко и, как показалось Милюку, огорченно вздохнул. – А за убийство ему много могут дать? – неожиданно спросил он.

Милюк вспомнил, что говорил следователь и ответил:

– Говорят, может быть, пожизненный срок. Но не менее пятнадцати-двадцати лет.

– Так ему и надо! – радостно выпалил Семерчук. – Пусть знает, что не все ему масленица! Я сегодня улетаю в Киев. Если я буду нужен, то возьми мою визитку и позвони. Перед Канадой, мы с женой месяц будем отдыхать на Багамах, а потом – на ее родину.

– У-у, как ты взлетел! – с завистью произнес Милюк, – Канада, Багамы, а потом и дальше. – И вдруг ему пришла в голову отеческая мысль, – Роман! Если моим детям захочется за границу, пусть и в Канаду, поможешь им там?

– Обещать не могу, но постараюсь. Пока я там еще не живу и не работаю. Но ты не теряй со мной связь, а там будет видно.

– Не будем терять связи.

Они пожали друг другу руки и расстались.

Семерчук прилетел в Киев в радостном возбуждении. Ему хотелось подробнее узнать, что же случилось с Матвеевым? На другой день он узнал, что женщину убили националисты, но с ней был Матвеев, и его арестовали, а сейчас хотят представить дело так, что он ее убил. Это известие как-то охладило радостный пыл Семерчука, но он решил, что в нынешних условиях Украины, националисты всегда будут оправданы, а вину следователи повесят на другого, и им будет Матвеев.

Его хлопоты с Хрыстей сводились к отъезду. Хрыстя, что было удивительно для западной женщины, набрала много дорогих вещей, что пришлось заказывать контейнер и отправлять его морем на ее родину. А потом ему позвонил Милюк и они договорились встретиться возле университета.

Милюк приехал три дня назад в Киев и сразу же с книгой Матвеева пошел в высшую аттестационную комиссию к Слизнюку. Он с ним познакомился, когда защищал диссертацию. Милюк сразу же перешел к изложению содержания книги Матвеева. Говорил он в государственных органах на украинском языке, хотя ему было это трудно. Но Слизнюк из Львова и оценит его желание говорить на родном для львовянина, языке.

– Александр Васильевич! Я принес одну книгу, где работа вашего органа оценивается плохо… – осторожно произнес Милюк, но с такими словами, которые сразу же заинтересовали Слизнюка.

– Мы находимся в процессе создания, и нас критикуют многие… – уклончиво ответил Слизнюк.

– В книге написано о взятках и то, что вы стали политическим, а не научным органом. – Милюк протянул книгу Слизнюку,– вот я поставил закладки, где говорится о вас лично.

Он открыл книгу на нужной странице и протянул Слизнюку. Тот бегло прочитал и спросил:

– А кто автор? – Он стал смотреть на обложку, – но автор мне неизвестен.

– Это псевдоним Матвеева. Помните, вы не утвердили его диссертацию.

– Помню. Он всегда придерживался антиукраинских взглядов. Эта его позиция нашла отражение в диссертации, и мы ее, естественно, не стали утверждать. Зачем поддерживать наших врагов? – задал он риторический вопрос, а потом конкретный. – Вы мне дадите эту книгу почитать?

– Конечно, дам. Но у меня только один экземпляр, но я сделал три ксерокса книги. Может дать вам ксерокс?

– Я возьму книгу, чтобы почитать, а завтра отдам.

Слизнюк еще не представлял, что там написано о нем и его организации, и Милюк вынужден был согласиться.

– А завтра во сколько подойти?

– Перед обеденным перерывом. Раньше не надо.

Милюк знал, что работники высшей аттестационной комиссии не стремились во время приходить на работу. Может поэтому, Слизнюк назначил встречу не с утра, а попозже. Они попрощались, и Милюк поспешил идти к следующему знакомому, о которых упомянул в книге Матвеев. Надо срочно создать негатив вокруг имени своего бывшего товарища, использовать благоприятную ситуацию – один тонет, другой живет. Он себя относил к другому. Когда тонет корабль, первыми его покидают крысы, когда тонет человек, первыми бегут от него друзья.

После посещения двух человек, упоминаемых в книге, Милюк пошел на встречу с Семерчуком. Они встретились, где условились – возле красного корпуса университета, и Семерчук сразу же предложил посидеть в ресторане. Ближайший ресторан был в гостинице «Украина» – туда и направились – пройти только через сквер. Семерчук знал, что зарплаты у преподавателей институтов небольшие и ему хотелось щегольнуть перед Милюком своими деньгами – пусть знает, кем стал его институтский товарищ. Наличие больших денег увеличивает цену человека.

Так как Семерчук говорил по-украински, то и Милюк перешел на украинский язык. Хотя эта речь давалась им с трудом – всю жизнь они говорили по-русски, и только недавно стали украинцами, и, естественно, розмовляли на ридной мове. Это немного смущало их друг перед другом – еще недавно они были интернационалистами, но идейные взгляды – уже не партийный догмат, их можно менять.

Посетителей в ресторане было немного, и официант быстро принес им меню.

– Заказывай, что хочешь, – как щедрый хозяин предложил Семерчук Милюку.

– У меня не так много денег… – понимая, что его будут угощать, для вида заскромничал Милюк.

– Ты ж находишься в Киеве – ты гость. А я здесь живу, поэтому все оплачу я.

Милюк заказал мясо в горшочках и котлету по-киевски. Официант сказал, что котлета будет минут через двадцать, а с мясом в горшочках надо подождать не менее часа. Это удовлетворило Семерчука и Милюка – официант принес бутылку крымского коньяка и закуску: салат и колбасу. Выпили по рюмочке за встречу и Семерчук вдруг сказал:

– А помнишь, было время, когда боялись выпить?

Он, видимо, имел в виду, те редкие выпивки во время перестройки, когда действительно партийному работнику было опасно выпивать, в крайнем случае, прилюдно.

– Было… – коротко согласился Милюк, – а сейчас на первый план вышли права человека – можно пить, но в меру. – Он засмеялся.

Семерчук тоже хихикнул:

– Какие глупости творились в советское время… – он сделал паузу и продолжил, – и мы с тобой претворяли их в жизнь.

Милюк хотел поправить – ты претворял в жизнь, но промолчал – собеседник угощает, не надо ему возражать. Выпили еще по рюмке и, не замечая, перешли на русский язык – он заложен в них генетически. Но не стали упрекать в этом друг друга. После третьей – перешли к более серьезному разговору. Тем более официант принес котлету по-киевски – очень вкусная котлета – из нее течет масло, а изо рта – слюни – быстрее кусай, а то душа с животом не простят промедления. Милюк, держа котлету за куриную косточку и откусывая ее куски, произнес:

– Когда-то котлета называлась де-воляй. А когда после войны стали бороться с космополитизмом, то дали на звание ей по-киевски.

– А что раньше ее не было?

– Была и называлась де-воляй. Потом переименовали в котлету по-киевски. Но сейчас это чисто украинское блюдо.

– Не важно, кто придумал – главное вкусная котлета. – Семерчук пережевал кусок куриной грудки из котлеты и перешел к серьезному разговору. – Витя! Ты узнал, что-то новое о Матвееве?

Милюк напрягся – он был осторожен и не лез туда, куда плохо знал дорогу:

– Кое-что узнал. Сидит он в Лукьяновке, в камере для политических.

– Я имею в виду, кого он убил…

– Как я знаю, он убил женщину, активистку национального движения.

– У меня другие данные – эта женщина была его подругой и ее убили боевики из УНА-УНСО.

– Для меня – это новое. Его могут оправдать?

У Милюка заныло под ложечкой – может, поторопился он в разоблачении Матвеева? Может, дать обратный ход? И он ответил, вроде бы невпопад, но на самом деле, чтобы вызвать на большее откровение Семерчука:

– У него что – и здесь любимая женщина? – намек был в сторону Семерчука и тот буквально взвился от злобы – его жена тоже изменяла ему с Матвеевым!