Последняя любовь Хемингуэя

–Да. Мы пригласили к себе погостить графскую семью – мать и дочь. Хемингуэй дочери стал уделять достаточно много внимания. В последнее время. – Уточнила Мэри. – Дорогая Лоуэлла, знайте, что никакой опасности для нашей семейной жизни молодая графиня не представляет. Но, немного, неприятно. – Мэри поморщилась, глубоко затянулась сигаретой и закашлялась.

Парсонс сразу поняла, что Мэри не договаривает правды, но поддержала ее.

–Кому приятно иметь такое соседство. А сколько лет этой молодой особе?

–Двадцать. А ему, вы знаете, летом будет пятьдесят два. Старческий маразм. – Подчеркнула Мэри.

–Нет. Обыкновенное дело, когда старый мужчина пытается ухватиться за остатки молодости. Мужчины в таком возрасте опасны для своих жен, стараются доказать себе, что они еще молоды, сильны и находят себе юных спутниц. Даже иногда женятся на них. Но к шестидесяти годам они смиряются с тем, что стали стариками, и ведут нормальную семейную жизнь. Кстати, и пожилые женщины не лучше своих сверстников. Сорокалетние, даже пятидесятилетние женщины стараются найти юных любовников. Посмотрите на наших киноактрис и убедитесь, что они точно такие же, как и мужчины. Наверное, это закон природы для известных и богатых. Надо с этим смириться и ждать, когда старческая блажь у великих людей пройдет. Вы говорите Хемингуэю скоро пятьдесят два? Вам осталось немного ждать, когда он успокоится. Потерпите еще года два-три, и все образуется, мисс Мэри. Хемингуэй поймет, что он стар для молоденьких девушек.

Мэри, ободренная рассуждениями Парсонс, решила перейти к конкретной просьбе.

–Милая Лоуэлла. Раз вы так хорошо разбираетесь в жизни, то не могли бы мне помочь…– Мэри замялась, как лучше объяснить свою ситуацию ведущей светской хроники на гаванском радио.

–Конечно, помогу. – Поддержала ее Парсонс. – Мы, женщины, должны помогать друг другу в борьбе против неверных мужей. – Она рассмеялась. – Вы правильно сказали, что я хорошо разбираюсь в этих делах. Столько наслушалась, столько сама насочиняла всяких историй о звездах… Если бы я не сочиняла многое сама, то пришлось бы мне закрыть свою рубрику и стать безработной. Так, что вы хотите сказать, Мэри?

–Хемингуэй очень боится огласки своих, не совсем правильных, действий. Он следит за тем, чтобы о нем проходили только сведения, подчеркивающие его романтичность, геройство и все такое прочее. Вы, понимаете меня, Лоуэлла?..

–Все мужчины этого боятся! – Ответила Парсонс, хрипло рассмеявшись прокуренным голосом. – Женщины боятся подобной огласки меньше мужчин. По себе знаю.

–Вы очень наблюдательны, Лоуэлла. – Польстила ей Мэри. – Так вот! Не могли бы вы по радио сообщить, что Хемингуэй увлекся молодой девушкой, семья его рушится… Ну, в таком роде. Только мягко, а не грубо.

–Все понимаю и, конечно же, все могу. Мы никогда не даем слушателям прямую информацию. Пусть слушатель сам поразмышляет, пусть еще посидит возле радио, дожидаясь новой информации, пусть больше звонит нам или пишет. Это наш хлеб. А еще какие-нибудь подробности вы можете мне сообщить. Например, далеко ли зашли их отношения?

Здесь правду говорить было нельзя, и Мэри уклончиво ответила.

–Как вы сказали – обыкновенная блажь. Между нами женщинами скажу, Лоуэлла, он уже не тот Хемингуэй. Я имею в виду его отношения с женщинами. Да и как писатель не тот. Хотя пишет новую книгу и, кажется, она у него получается.

–А какую книгу? – Сразу же заинтересовалась Парсонс.

–О рыбалке. Она еще не дописана и мне не хотелось бы раньше времени о ней говорить. – Мэри поняла, что сказала лишнее любопытной журналистке.

–Хорошо. – По деловому, резюмировала Парсонс. – О книге мы говорить не будем. А о том, что ваша семья рушится, я сообщу, например, завтра-послезавтра.

–Давайте договоримся так. Я скажу, когда это нужно сделать и дам вам дополнительную информацию.

–Давайте так. – Согласилась Парсонс. – Но только обязательно подробности дайте. Я такую информацию о Хемингуэе уже готовила к передаче. Так, что вы пришли вовремя.

–Подождите неделю-две. Можно?

–Конечно, дорогая Мэри. Вам можно все, как моей коллеге.

–Бывшей. – Уточнила Мэри.

На этом они расстались. Усаживаясь в машину, Мэри мурлыкала песню. Она была довольна сегодняшним днем, и даже не раз взглянула на Адриану с видом победителя. Но только раз, чтобы та не заметила.

Ответ от Розалинды Бейкер пришел дней через десять, где она просила Мэри немедленно выслать ей материал для газеты, и извинялась за то, что не сразу дала ответ.

И Мэри написала: «Дорогая Розалинда! В газету следует дать такую информацию – на Кубе, у Хемингуэя, проживает итальянская графиня, фамилию не стоит называть, которая послужила прообразом героини романа «За рекой, в тени деревьев», Ренаты. О ней все! Но далее укажи, что ее мама, старая графиня, желает брака ее двадцатилетней дочери с пятидесятидвухлетним Хемингуэем. Именно она строит козни против семейной жизни Хемингуэя и его законной жены. Намеком укажи, что Хемингуэй много времени уделяет молодой графине. Остальное – додумай сама. Только прошу, милая Розалинда, чтобы все было приподнесено в мягкой и туманной форме. Никаких резкостей. Ты понимаешь меня, Розалинда… И сразу же вышли мне авиапочтой газету». Далее Мэри мило описала жизнь на Кубе, как прекрасно там зимой.

И стала ждать. Это был ее последний бой за Хемингуэя, который она была обязана выиграть. Проигрыш исключался. Он означал конец ее жизни с великим писателем.

И Мэри была уверена в своей победе. Может потому, что хорошо изучила своего мужа?

10

А Хемингуэй с упоением работал над новой книгой. Ежедневно он писал по тысяче слов, в два раза перевыполняя свою привычную норму. Но это в первой половине дня. А во второй, если не было гостей, и стояла хорошая погода, продолжал встречаться с Адрианой, и часто, наедине. Она сопровождала его всюду: на бейсбольные матчи, бои петухов, стрельбу в тире, охоту, на различные встречи со знакомыми. Он перестал, как раньше, стесняться друзей и знакомых, представляя им Адриану, как свое, понятное всем мужчинам, увлечение. А потом они уединялись на катере или пляже Мегано… Но, если бы Хемингуэй внимательно присмотрелся к Адриане, то увидел бы, что она грустна, только ничего ему не говорит. Теперь о браке они, почему-то, избегали говорить. Только мать Адрианы была не против их брака и периодически намекала об этом дочери. Но Адриану угнетало то, что ее любовь оплачивалась, и об этом не знал Хемингуэй. Да и Мэри вела наедине с Адрианой не просто решительно, а агрессивно. Каждый день внушала ей, что с Хемингуэем у нее ничего не получится. Вот и сегодня она сказала Адриане:

–Адриана, спасибо тебе. Ты помогла Хемингуэю восстановить, утраченную им было способность писать. Спасибо! Но не более того! Знай, что серьезного между вами быть не может. А прихоть его – пройдет. Не замахивайся на многое. Он очень сложный человек и через месяц совместной жизни ты от него сбежишь. Знай это…

И такие разговоры проходили в присутствии прислуги, которая все слышала. Кажется, прислуга жалела и ее и Мэри, но не одобряла и далеко зашедшее увлечение Хемингуэя. Конечно, если бы Хемингуэй предложил ей все бросить и уехать на край света, она бы немедленно согласилась. Но он ей этого не предлагал. Адриана понимала, что она может вырвать Хемингуэя из привычной среды, и тогда хорошего у них не будет. Но резко прервать с ним отношения не имела сил и духа. Видимо, такое же состояние было и у писателя.

А на Хемингуэя сильное впечатление произвел последний разговор с доктором Эррерой, которому он всегда доверял, как старому фронтовому другу по Испании. Тот был категорически против брака Хемингуэя с графиней. Он объяснил свое отрицательное отношение к увлечению писателя с точки зрения врача.

–Эрнесто! Я являюсь свидетелем твоих волнений и забот и понимаю их. Я могу оценить твое душевное состояние, как лечащий врач. Чувство может одолеть душу. Страсть может задавить ее своей безмерной тяжестью. Человек может утратить способность правильно воспринимать то, что происходит вокруг, когда он охвачен большой нежностью и испытывает серьезную любовь. Такое случается в психиатрической практике. Однако не забывай, что духовные силы человека закалены, они подготовлены к подобным атакам, способны бороться и выстоять. Ты человек, который может возвеличивать плотское и духовное, способен, переходя границы обыденной жизни, погружаться в мир душевных переживаний, и ты часто уносишься в этот нереальный мир, создаваемый твоей экзальтированной фантазией. Ты сейчас влюблен, но в предмет любви, а не в саму любовь. Ты влюблен в свое собственное чувство. Не меняй играющего красками горизонта на жалкий блеск разочарования! Ты же твердо не знаешь, что твое новое чувство является последним. Уверен ли ты в том, что, удовлетворив морально и физически свою страсть, ты обретешь полное счастье, которое ищешь? Гений – плод души. Он вечен. Ты наделен гением, ты творец и можешь самовоссоздавать свою духовную жизнь в постоянном творческом горении. В этом, возможно, и есть твоя беда. Ты способен анализировать то, что создаешь, но ты еще, должным образом, не задумывался над чувством, охватившем тебя сейчас. Оно кажется тебе бездонным, непостижимым. Ты боишься его, оно устрашает тебя и ты, как ребенок, который поет, чтобы отогнать страх, стремишься похоронить призраки, охватившие тебя в искусственном забвении. Ты присыщен, и поэтому создаешь призраки. Переведи свою любовь в идеал, чтобы она заполнила вершины твоего вдохновения. Подумай о женщине, которая подарила тебе свою любовь и не желает ничего, кроме твоего счастья. Она разделяет и твою радость, и твою печаль. Любит тебя, и боготворит с таким же чувством, какое ты себе сейчас придумал по отношению к другой. Я говорю о Мэри. Она именно такая. Одна ошибка, один ложный шаг могут превратить твое будущее в неприветливое, холодное, лишенное всякой надежды существование…

Долго они говорили и, к обоюдному удивлению, не спорили. Хемингуэй соглашался с выводами врача и в заключении сказал:

–Ты во многом прав, Хосе. Но, к сожалению, человек – философ для других. Когда сам начинаешь жить чувствами, – прощай философия. Я это понял.

Хемингуэй понимал, что попал в тупик. Он был в растерянности, что с ним редко случалось. Сделать правильный выбор между Адрианой и Мэри он сам не мог. Мэри – надежна, Адриана – любима. Но что будет впереди? Совместное будущее с Адрианой его пугало. Он не хотел быть выбитым из привычной колеи жизни, к которой привык за пятьдесят лет. К той жизни, которую себе создал. Но ему не хотелось терять Адриану. Хорошо было бы иметь ее рядом с собой всегда. Но Мэри… Куда он без нее?

И почему западная цивилизация не допускает многоженства? В последнее время Хемингуэй часто задумывался над этим вопросом. Допускается несколько разводов и соответственно, браков. Происходит узаконенная, последовательная полигамия. Так можно, а одновременно, нельзя. И он завидовал африканцам и азиатам. Их жизнь более правдива, чем наша. Правда приходит на рассвете, ложь – сопровождает человека весь день.

Его любовь шла к логическому завершению – разлуке. Нужен был только повод. И он нашелся.

Вскоре Мэри получила письмо из Парижа от Розалинды Бейкер, которая сообщала, что заметка о Хемингуэе и молодой итальянской графине скоро будет опубликована. Мэри сразу же поехала в Гавану и встретилась с Лоуэллой Парсонс. Договорились, что материал о семейной жизни Хемингуэя пойдет в светской хронике через два дня. Теперь Мэри должна была устроить все так, чтобы его услышал Хемингуэй.

В доме были радиоточки. На кухне, например, радио никогда не выключалось. Прислуга работала и слушала новости и музыку. В других комнатах радио включали по мере надобности. Мэри включила на постоянную работу радио в столовой. Светские новости должны были идти в два часа, сразу же после окончания обеда, конечно же, если он не задержится. Два дня Мэри приучала всех к включенному радио. Если его кто-то выключал, Мэри немедленно включала обратно. И прислуга привыкла, что радио должно работать в столовой.

В тот день обед прошел как обычно и, когда гости разошлись по делам или, просто говоря, на послеобеденный отдых, Мэри задержала Хемингуэя. Вообще-то, последний месяц они общались между собой мало. Обменивались только деловыми репликами. Мэри завела разговор об Америке.

–Эрни! Кончается январь и скоро на Кубе станет невыносимо жарко и влажно. Мы куда-нибудь этим летом собираемся ехать?

По радио крутили музыку. Хемингуэй сел на диван. Ему хотелось поговорить с Мэри и то, что она первой начала разговор, его обрадовало.

–Не думал еще. Как закончу книгу, то можно куда-нибудь съездить.

–А сколько у тебя уже напечатано страниц?

–Больше ста. Еще недели две, и я завершу книгу.

–Я рада за тебя, Эрни. – Мэри старалась в разговоре держаться от него на расстоянии. Пусть чувствует ее обиду. – Может, поедем в Америку, в Айдахо? Мы давно не были на своей усадьбе.

Музыка закончилась, наступила томительная для Мэри пауза. В голову ей вдруг неожиданно влезла мысль, – не перепутает ли Парсонс, что-либо? Вдруг она зря держит в столовой Хемингуэя, – информации о нем не будет. И Мэри напряженно ждала ответа мужа и сообщения радио. Первым ответил Хемингуэй:

–Да. Я думаю, что пора посмотреть наше ранчо. Мы давно там не были.

Заработало радио, и Мэри услышала хриплый голос Лоуэллы Парсонс. «Со всего света, понемногу!» – сообщило радио ее голосом. У Мэри все напряглось внутри. Она уже боялась, что прозвучит имя Хемингуэя. Лишь бы продолжать непринужденный разговор! Только этого сейчас хотела она. Но Хемингуэй, к ее радости, не слушал радио, никак не реагировал на светские сообщения.