Жили старик со старухой. Рассказы

Николай, привыкший к дисциплине, быстро встал, оделся, но сильно спешить не стал, понимая, что идти ему до вокзала всего две минуты. Гостиничные постояльцы постепенно из номеров потянулись вяло текущим ручейком к вокзалу ожидать своей регистрации и посадки в самолёт.

На улице в конце декабря стояла какая-то осенняя погода: дождь не шёл, но чувствовалась промозглость, а низко висящие облака создавали впечатление непроглядной темени.

Здание аэровокзала оказалось переполнено людьми. Студенты различных учебных заведений спешили домой на встречу Нового года и на каникулы, а в Тайболу навострилась целая делегация молодых людей на свадьбу. Утренние рейсы выполнялись по расписанию с небольшим интервалом, поэтому и оказалось одновременно так много людей.

Когда объявили посадку в Тайболу, затрещали тонкие вокзальные перегородки. Пассажиры Тайболы устремились в узкий проход накопителя, где производилась посадка и на другие рейсы. На некоторое время создалась небольшая давка, заменившая утреннюю физзарядку.

Ситуация в вокзале стала меняться: в зале количество людей стало уменьшаться, а в накопителе, наоборот, становилось очень тесно. Пассажиры с трёх рейсов оказались в одной очень тесной компании.

Поскольку погода не очень благоприятствовала, пилоты дотошно изучали прогноз, метеорологические явления и прочие премудрости, не торопясь сообщать в накопитель о начале посадки людей в самолёт.

В автобусы пассажиры пошли со всех трёх рейсов, не понимая, где чей автобус и кому куда садиться. В итоге Тайбольский рейс не досчитался четверых пассажиров, но зато выловили одного лишнего, севшего не в свой автобус. Как позже выяснилось, четверыми оказались Тайбольские пилоты, не поленившиеся вечером накануне отметить прохождение тренажёра. Силы они не рассчитали и утром по причине «состояния невесомости» на посадку в самолёт опоздали.

В салон Николай сесть не торопился. Он выждал, когда пройдёт основная масса пассажиров и зашёл одним из последних. Стюардесса ему мило улыбнулась и указала на кресло в предпоследнем ряду у окна. Ганов заметил, что последний ряд пустовал. Николай достал из-за пазухи книжку про войну, которую выпросил перед отъездом у знакомого из Перми. Тот дал почитать с условием, что она к нему вернётся, предупредив, что она библиотечная. Ганов вяло полистал страницы, но читать их так и не стал, полумрак салона располагал к дрёме. Пассажиры, рассевшись в свои кресла, старались досмотреть свои утренние сны, которые не досмотрели из-за раннего подъёма.

Рядом с Николаем сел сосед в искусственной шубе, который захрапел сразу же, как только плюхнулся в кресло. Полёт длится сорок минут – этого достаточно, чтобы отдохнуть после суматошной и несуразной посадки скопившихся пассажиров с трёх разных рейсов и в разные самолёты.

Никто из пассажиров не знал и не догадывался, что судьба поделила их уже на живых и мёртвых, распорядившись жизнями по-своему, только ей ведомому, закону.

Аэропорт Тайболы в этот субботний день не спал. Шла обычная работа по подготовке к принятию рейсового самолёта. Независимо от дня года, погоды и прочих факторов, взлётная полоса осматривалась и готовилась к полётам каждое утро. Техническая бригада в шесть утра начинала свою работу, занимаясь подготовкой к полётам местных самолётов АН-2. Работники всех служб находились на штатных местах и занимались своим привычным делом, а те, кому предписывалось координировать работу и действия всех служб, этим и занимались.

Алексей Боровиков в субботу использовал свой выходной день. Он с раннего утра ушёл в сторону аэропорта топить баню, которая находилась от аэропорта в пяти минутах ходьбы.

Погода явно не располагала тому, чтобы местные Ан-2 сегодня поднялись в воздух. Низкие, свисавшие клочьями и насыщенные, невесть откуда взявшейся влагой, тучи чуть не цепляли верхушки ёлок и сосен. Стояло декабрьское тепло, никак не свойственное этому времени года. Снег почему-то не шёл, но он мог в любую минуту пойти из этих нагромоздившихся туч. Алексей, ещё не дойдя до бани, подумал: «Погода явно сегодня не для полётов, но рейсовый самолёт вероятно прилетит».

Николай проснулся от заговорившего динамика, предупредившего о посадке. Он стал смотреть в сумрачное окно, где едва намечался рассвет короткого зимнего дня.

Опытный командир самолёта, не раз совершавший посадки при предельной видимости, в сплошной облачности, уверенно снижался на приводную радиостанцию. Так уж сложилось, что в Тайболе взлётная полоса находилась недалеко от реки и параллельно ей. Пилоты, зная эти особенности, при плохой видимости старались увидеть среди деревьев белую поверхность реки и, ориентируясь по ней, выходить для посадки на полосу. Такого правила не существовало, но многие пилоты делали именно так. В этот раз экипаж непроизвольно повторял всё в точности также, понимая, что река значительно ниже ёлок, которые пытаются упереться своими вершинами прямо в тучи. Самолёт вынырнул из облачности над рекой, круто повернул в сторону полосы и, нырнул опять в свисавшие до самых ёлок облака, которые здесь, в районе от дальнего до ближнего привода, свисали вниз даже в удовлетворительную погоду. Самолёт ещё несколько снизился, ощетинившись выпущенным шасси и закрылками. Стали видны вершины деревьев, но полосу самолёт проскочил. Командир резко и круто повернул к оси полосы, чтобы на неё попасть.

Так уж сложилось, что по действующим документам, начальники не очень желали, чтобы самолёт уходил на второй круг и жёг лишнее топливо. Пилоты об этом знали и понимали, что могут стать жертвой очередных разбирательств. Они стремились посадить самолёт, чтобы не стать белой вороной в своём лётном коллективе.

Прошли даже не секунды, а доли секунды, как самолёт повернул, но командир почувствовал, что он не совсем слушается.

– Взлётный режим? – почти шёпотом спросил Фёдор, понимая, что вся речь записывается и он не вправе подсказывать командиру в самый ответственный момент.

Ответа никакого не последовало, ни действиями, ни голосом.

А самолёт тем временем потерял скорость и не быстро, но сыпался вниз, где и так не было никакого запаса высоты. Из-за эволюций в посадочном положении он вышел с потерей скорости на критические углы, что сделало руль поворота почти неуправляемым.

Запоздало командир дал газ двигателям, пытаясь уйти на второй круг.

В утренних сумерках Николай разглядел в окно стремительно приближающиеся пики ёлок. Вдали мелькнули огоньки райцентра.

Вдруг у самой земли моторы как-то неестественно взревели. «Не понял!» – пробормотал Николай сам себе, поскольку никто его слышать не мог.

Далее началось невообразимое: перед самой землёй самолёт, словно вздыбившийся конь, задрал «морду» и резко пошёл вверх. Пассажиры испытали значительную перегрузку. Всем проснувшимся пассажирам стало не по себе. А ещё через мгновение самолёт словно застыл на месте, не сумев одолеть невидимую планку.

– Закрылки? – почти прошептал бортмеханик, понимая, что с закрылками в посадочном положении, самолёт на второй круг не уйдёт.

Ответа опять не последовало, а без команды командира Фёдор не решился ничего предпринять.

Люди в салоне зашевелились, кто-то крикнул: «Неужели падаем!». Самолёт начал неестественно крениться влево, на тот бок, где сидел Николай. Он, думая, что годовалая Танечка не увидит больше своего папку, инстинктивно, как парашютист, привыкший к экстремальным ситуациям, приготовился к столкновению с землёй и непроизвольно вытянул ноги, упершись ими в ножки впереди стоящего сидения, а руки, наоборот, сложил на животе и сам чуть согнулся, как учат пассажиров перед взлётом бортпроводники.

Самолёт, посыпавшись вниз, задел крылом вершину высокой ёлки на краю боковой полосы безопасности, а затем, почти сразу, задел левым крылом сугроб, подняв вверх мириады снежинок, укутав всё снежным туманом. Пилотская кабина сходу уткнулась в снег, пробив его до самой земли. Самолёт не дотянул до ровной бетонной полосы всего несколько десятков метров.

Коля почувствовал, как больно впились в бока привязные ремни, и почему-то отчётливо увидел, как его кроличья шапка с модным козырьком (подарок жены Кати) улетела куда-то вперёд.

Очнулся Николай от внезапной тишины и неприятного горелого запаха. Увидев впереди огромную дыру в переломившемся фюзеляже, он шагнул в проём, окровавленными руками разогнув свисавшую арматуру и обшивку самолёта. Машинально удивился, что она очень податлива, хотя на самом деле дюралюминиевая обшивка самолёта очень жёсткая. Николай шагнул на снег. Стоя по колено в снегу рядом с упавшим самолётом, он осознал, что ничего себе не переломал. Очень захотелось по малой нужде – видно почки всё же здорово тряхнуло.

Он безразлично окинул взглядом хвост самолёта, единственную, не повреждённую часть; затем горящий один из двигателей и другие части самолёта. Пилотская кабина находилась где-то впереди, а фюзеляж разломился на три крупные части – всё это утопало в сугробах снега.

В одном из сугробов лежала женщина в клетчатом пальто. Николай стал приходить немного в себя и попытался её расшевелить, но по неестественно выкрученным рукам и ногам понял, что она мертва. Он обошёл хвост с другой стороны и стал бить рукой по обшивке:

– Эй, кто жив!

Услышав стон, Николай забрался внутрь и увидел стюардессу. Он помог ей выбраться на снег. Она находилась в сознании и, глядя на лётную куртку и унты Ганова, спросила:

– Ты, техник, как здесь оказался?

– Разве не помнишь, что я с твоего рейса, сидел рядом, в хвосте.

Николай отвёл стюардессу по сугробам к стоящим невдалеке берёзам и снова вернулся к самолёту. Он заглянул в проём фюзеляжа и увидел, что ещё одна женщина тянет оттуда к нему руки. Николай забрался внутрь, протянул навстречу свои руки и попытался ухватиться, но кровавая слизь на руках не позволила это сделать, как следует. Руки его соскользнули, и он упал на снег, а затем залез повторно и, ухватив женщину уже за пальто, потащил её наружу.

От берёз стюардесса закричала, чтобы они поскорее отползали в сторону, иначе взорвётся горящий двигатель. Очнувшись окончательно от крика, Николай увидел людей, которые пробирались к месту катастрофы через сугробы.

Через несколько минут всё вокруг ожило: появились пожарные машины, которые не сумев подъехать, остановились у края бетонки. Путь им преграждала огромная осушительная канава. На край бетона подъехали машины скорой помощи, бортовая, какой-то УАЗик и другие спецмашины, создав вынужденную стоянку на краю бетонной полосы.

Муж Тамары Баранкиной Юрий работал в аэропорту и в это утро должен был встретить свою жену. Он сейчас вместе со всеми спасал людей, осматривал всех, кого выносили на руках из обломков. Вдруг Юрий увидел свою Тамару, узнав её по сапогам и по одежде. Слава Богу, она ещё дышала, но не двигалась. На глаза его навернулись слёзы, но в душе он был рад, рад тому, что его жена оказалась в числе живых, без сознания, травмированная, но живая.

Какие-то люди бегали возле машин, на тропе в снегу, у частей самолёта; что-то делали, кричали друг другу, суетились, тащили пожарные рукава. Вскоре дымящиеся части упавшего самолёта оказались быстро затушены.

Ганова кто-то хлопнул по плечу. Оказалось, что на скорой помощи подъехал хирург, друг и одноклассник Костя Корин. Он не скрывал своих слёз:

– Я так и знал, Никола, то ты в этом самолёте летишь!

Ганов ещё потоптался в этой суете и сказал Корину:

– Ну ладно, пойду я домой!

Только сейчас до хирурга дошло, что его друг тоже пострадавший и тоже нуждается в помощи:

– А ну марш в «Скорую»! – скомандовал Корин.

На посадочную полосу стали выносить из обломков лайнера людей и складывать в один ряд. Только сейчас Николай стал понимать, в какую страшную переделку он попал, что мог бы сейчас лежать точно так же на холодном декабрьском бетоне.

Алексей Боровиков, затопив печку в бане, вышел на улицу. Проходящий мимо по снежной тропе мужик, ему сказал:

– Упал рейсовый самолёт. Люди, находящиеся в районе посадки на дороге, это видели и слышали, сказали, что услышали удар и звук, похожий на одновременный выдох множества людей; туда никого не пускают, всё оцепили.