Жили старик со старухой. Рассказы

Увидев приземлившийся самолёт, он понял, что его непрофессиональный прогноз сбылся – это был не самолёт, а обледенелый бесформенный лайнер из «мультяшки», со свисающими сосульками.

«Вот почему он так сел! По этой же причине он и запоздал на несколько минут», – вспомнил посадку Иван.

Вышедший командир самолёта это подтвердил:

– Руля не хватило! – сказал Виктор Владимирович.

– Буду лёд удалять, – сказал Иван, – Выпущу только тогда, когда всё удалю.

– Я тебя понял. Пойду проанализирую прогноз в город, а когда приду, будем со вторым пилотом помогать. У нас мало светлого времени, надо торопиться.

– Где второй самолёт? – успел спросить Иван.

– Он взлетел, но сел обратно в деревню, его пока не жди.

Командир самолёта имел солидный возраст, который позволял спокойно уйти на пенсию, но он летал, как это делали и другие пилоты, имеющие солидный возраст и стаж. Пока позволяло здоровье не хотелось уходить из профессии. Со вторым самолётом он связывался и знал, что тот после взлёта сильно обледенел, поэтому сразу и вернулся на площадку вылета. У него коллега тоже интересовался условиями, но в эфир всего не скажешь, поэтому он сообщил только то, что и диспетчеру, что садится в пункте назначения.

Иван старался изо всех сил и возможностей, но дело продвигалось очень медленно. Лёд кусками падал на бетон. На бетоне его становилось всё больше, а на самолёте он убывал слабо. Ему стал помогать коллега, бывший техник. Закончив дела, присоединился к этой работе второй пилот, а затем и подошедший командир экипажа.

Вчетвером дело пошло намного быстрее.

– Мне дали лётный прогноз до города, – сказал Виктор Владимирович.

– Куда же ты полетишь? – спросил Иван, показав на тёмную плёнку в той стороне, куда надо было лететь.

– Ничего, улетим. Загрузили почту, а пассажир всего один. Самолёт пустой, улетим, – заверил он, смотря в ту же сторону, что и Иван.

Больше Иван ничего не сказал, уверенный в душе, что лететь нельзя. Он знал из практики, что экипажи, если есть возможность, стремятся улететь домой, выискивая для этой цели любые оправдания.

Минут через сорок самолёт обрёл привычные формы, оставив груды льда на перроне. На поверхности льда почти совсем не осталось. На пустой самолёт отдельные, имевшиеся на поверхности перкали пятнышки, существенного влияния не оказывали.

Иван знал, что до первой посадки в деревне, по пути в город, лететь всего двадцать минут и понимал, что до деревни он прекрасно долетит. «В крайнем случае вернётся ко мне», – подумал Иван, – «Там принимать решение будет экипаж, поскольку технического обслуживания на той площадке нет».

– Готовьтесь, – сказал Иван, – А я пойду подписывать документы. Теперь препятствий задерживать самолёт я не вижу.

Самолёт взлетел и, взяв нужный курс, стал удаляться.

– Вы что, решили лететь? – спросил по радио коллега, сидевший на площадке и услышавший переговоры диспетчера с летевшим экипажем.

– Мы обколотились, – ответил ему Виктор Владимирович, хотя эти переговоры сейчас являлись посторонними, велись в нарушение действующих инструкций.

Он сказал только одну фразу, боясь засорять эфир ненужной информацией, затем глянул на Александра, второго пилота, и по внутренней связи попросил внимательно следить за приборами, особенно за двигателем, который мог при такой погоде тоже заледенеть. Такое бывает, если не соблюдать рекомендуемые параметры его работы.

Он периодически поглядывал в боковое окно и видел, как стремительно нарастал лёд на лентах-расчалках и плоскостях, хотя летели они предельно низко и плёнку облаков не затрагивали, где обледенение было бы намного интенсивнее.

– Готовься опять работать, – сказал он Александру по внутренней связи, – Время поджимает, надо всё делать быстро.

– Я вижу, – ответил Александр, – Хорошо, что самолёт пустой, а наш пассажир этого не видит, ему сейчас лишь бы попасть домой.

– Не расслабляйся, скоро будем снижаться, хотя мы и так летим над верхушками ёлок.

На площадку они сели нормально. Сдав почту, привлекли начальника площадки для отбивания налипшего льда.

Втроём опять проделывали ту же самую работу, что и на предыдущей площадке. Здесь никто не контролировал. Через некоторое время Владимир Викторович сказал:

– Хватит! Нас поджимает время. Самолёт пустой, улетим: пассажир вышел, почту сняли, а отсюда ничего нет.

Лайнер, огласив округу взлётным режимом двигателя, устремился с площадки в город, домой.

Ничего не изменилось. Как только взлетели, на всех передних кромках стал нарастать предательский тонкий ледок. А там, где лёд оставался перед взлётом, он стал увеличиваться в размерах.

– Ничего, – сказал Виктор Владимирович второму пилоту, – Как-нибудь доберёмся. Прогноз я изучил. Он по всей трассе относительно хороший.

– Своим глазам я доверяю больше, – ответил Александр.

Александр был ещё совсем молод. Опыт полётов имелся, но совсем незначительный. Вторые пилоты чаще доверялись командиру, хотя в составе экипажа они имели право своего голоса. Этим, как правило, никто не пользовался: есть командир воздушного судна – пусть он и думает, как поступать и что делать.

– Лететь-то нам остался только один час, – сказал по внутренней связи командир, успокаивая то ли самого себя, то ли второго пилота, – Мы можем нацеплять льда целую тонну и полетим тогда с полной нагрузкой, только и всего. Разве с полной нагрузкой мы не летаем? Да летаем каждый день!

– Верно, но с сосульками мы летаем не часто, – промолвил второй пилот.

– Сосульки будем считать бесплатными пассажирами.

– У нас топлива едва хватает. Его расход увеличился, по расчёту нам точно не хватит. Придётся расходовать запас, предназначенный для ухода на запасной аэродром.

– Ты расход контролируй, а на запасной мы вряд ли полетим. Сейчас везде такая «бяка». Погода, вроде, есть, а сплошной сумрак и нет видимости. Полетим к себе, нас ждут, всё согласовано. Дома ночевать лучше, чем в какой-нибудь «тьме-таракани».

– Дома, конечно, лучше, – согласился Александр.

Пилоты замолчали, думая каждый свою думу. На этом самолёте переговоры экипажа не записывались. Говорить можно сколько угодно, но как-то так получалось, что пилоты в полёте переговаривались редко. Один член экипажа обычно управлял самолётом, а второй заполнял бумаги, которых копилось несметное количество: бортовой журнал, загрузочные ведомости, почтовые накладные, сводки погоды, штурманские расчёты, какие-то записки и поручения.

На каждой площадке находились знакомые коллеги, которые запросто могли передать пустое ведро, пакет, служебное письмо и многое другое, причём были передачи и на словах. Все это надо запомнить, «переварить», рассортировать в голове, чтобы ничего не забыть и не упустить из виду, иначе забытый пакет может летать не один день, пока не прилетит к адресату. Такое случалось: экипаж улетал совсем в другую сторону и потом звонил, чтобы коллеги доставили «потеряшку» туда, куда необходимо.

– Бензин точно улетучивается куда-то не туда, да и по времени мы уже не успеваем долететь точно по расчёту, летим слишком медленно, – опять заговорил второй пилот.

– Я это заметил, – сказал Виктор Владимирович, – Самолёт держит скорость, чтобы висеть в воздухе и не упасть. Режим двигателя повышенный, а скорости нет, поэтому и расход топлива большой. Я что сделаю, если он не летит! – воскликнул он и поправился:

– Точнее летит, но слишком тихо.

– У нас лёд висит коростами, сопротивление слишком большое. Я сколько гляжу, он всё нарастает! – сказал Александр, – А ещё нарастают сосульки, как весной на крышах.

– Нарастает, – подтвердил Виктор Владимирович, – Терпи, город уже на горизонте, только его из-за дымки не видно.

– Мигают лампочки критического остатка топлива.

– Нам должно хватить. А на «лампочках» летать приходится часто, всего и на все случаи жизни не предусмотришь! На всякий случай, присматривай по пути подходящие площадки для посадки. Хотя сесть тут совершенно некуда, сильно пересечённая местность, река во льду, электролинии и болота. Лёд на реке в заливах замёрз, но он совсем тонкий, а на середине фарватер, где «дорогу» пробивают пароходы, он не замерзает всю зиму.

Двигатель неожиданно «чихнул». Пилоты непроизвольно на него посмотрели, но он, как ни в чём небывало, опять работал ровно и устойчиво, тянул вперёд груду обледенелого матерчатого металла, который самолётом сейчас назвать трудно.