Сотворение Адама и Евы, или Плач ангела

– Мама, я всегда это слышу, когда молюсь, но никогда не осознавал это. Но был же кто-то первый на Земле, или в небе, кто сказал «Отче», – недоумевал Каин. Кто дал мне имя? Я еще не вырос, а вы уже дали мне имя.

– Сын, ты задаешь такие вопросы, на которые сразу и не ответишь, – смутилась Ева.

– Тебя я так назвала, потому что хотела, чтобы ты был таким, как наш Учитель в Эдеме, о котором мы с Бобо тебе много рассказывали. И когда Отец подарил нам тебя, мы очень обрадовались, потому что ждали тебя очень долго. И в честь Отца и Учителя нарекли тебя «Подобный Учителю». Ева поцеловала сына в лоб. Теперь ты не только учитель и хранитель скотов и всего сотворенного на Земле. Теперь ты станешь учителем и хранителем своего брата Авеля.

Глава 6. Имя Создателю – «Отец». Ибо Он дал всему жизнь

– Мама, прости, – осенила неожиданная мысль Каина. – А Отцу-Создателю вы дали имя? Адам и Ева замерли от такого вопроса.

– Нет, сын. Я не знаю, кто дал имя нашему Отцу. Но в Эдеме все называли Его Отцом. Сколько я себя осознаю, я всегда знала, что Он Отец. Этот вопрос никогда ни у кого не возникал. И ангелы и божества, и духи, и скоты и звери; мы всегда знали, что Он наш Отец-Создатель. Я думаю, что Отец открыл свое имя, Сам всем тем существам, которые сотворены задолго до нас. Ради того, чтобы они, как малые дети, могли призывать Его, когда им плохо и благодарить Его, когда им хорошо. А почему у тебя возник такой вопрос? – изумилась Ева.

– Думал, что всему дал имя мой родитель, Бобо. Я думал, что и Отца, Отцом назвал Бобо.

– Нет, сын. Я согласен с твоей мамой. Дать имя – это все узнать о существе, или предмете, которому ты даешь название-имя.

– Значит, Бобо, ты все знаешь обо всем, что на Земле? – обрадовался Каин.

– Нет, – отмахнулся Адам. Но кое-что, мы с мамой, о том, что нас окружает, понимаем. Иначе, мы не смогли бы жить на Земле. И мы не были бы человеками, а были бы, как насекомые, как скоты и звери. А нам Отец дал способность мыслить, дал способность отличать, что необходимо совершать, а что совершать нельзя, чтобы не причинить боль и страдания тем, кто рядом с нами, и самим себе.

– И имя Ему – Отец, – продолжала Ева. Он Единый: Он все сотворил, Он всех слышит, видит, знает обо всем, что Он сотворил, в каждое мгновенье. И если ты, Каин, взываешь к Нему и призываешь «Отче», то Он знает, что это призываешь Его ты, а не я, или Бобо.

– А как Он знает, что это я, а не ты или горилла Ала? Он что, слышит наш голос?

– Нет, сын, Он слышит нашу душу. А для этого не надо кричать, надо искренне спокойно думать о Нем. Он, сын, слышит тебя везде, Он в тебе, в твоей душе. Как я учила тебя молиться, или как говорит родитель «медитировать». Когда ты молишься, ты же не кричишь во весь голос, на вес мир «Отче». Каин рассмеялся, – «Конечно нет».

Ты находишь укромное место и разумом призываешь Отца в своей душе, потому, что Он там.

– И не только там, – добавил Каин.

– И если ты призываешь Его в своей душе, то как Он может думать, что из твоей души призываю Его я?

– А в твоей душе, что другой Отец? – засмущался Каин.

– Во всех живых существах Он един – другого нет. Ну как тебе объяснить. Ты же наблюдательный. Утром рано, посмотри на траву, она вся в росе, и если ты приблизишься и посмотришь на каждую росинку, то в каждой росинке ты увидишь себя. В каждой росинке будет твое отражение, как будто ты не один, а тебя тысячи, столько, сколько на поляне росинок. Так и Отец наш – Он один, а Дух Его, Его частица Духа в каждой душе, в каждом атоме, в каждой росинке.

«Отче» – это имя, свойство Того, Кто все сотворил любовью и в ответ не требует ни любви, ни благодарности. Кто счастлив, когда счастливы все, кого сотворил Он.

Когда-то у тебя будут дети, и тогда ты, как бы станешь Его подобием. Ты для своих детей станешь родителем, и тогда ты познаешь, как больно тебе, когда больно твоему сыну, – ответила Ева.

– Мне, мама, больно даже тогда, когда я вижу, как больно цветку, когда его срывают макаки.

И наполнилась жизнь Каина новым смыслом, вставал он каждое утро, и бежал не в свой «Рай», как ранее, а к матери своей Еве и спрашивал, не заговорил ли еще Авель, не встает ли он на ноги свои. Но как всегда, мать прикладывала палец к губам своим и тихо шептала, что брат Каина еще спит. «Что он все спит да спит», – разочарованно вздыхал Каин и уходил в свой сад.

Омывшись в ручье он вставал лицом к солнцу, и сложив молитвенно ладони у сердца, затаив дыхание, обращал свой внутренний взор в центр груди. Его душа шептала слова благодарности и восхищения Тому, Кто жил в его душе.

Каин просил, чтобы Отец хоть раз показал себя, хоть на миг, хоть в каком угодно облике. Но видел он, то растения, которые вчера пересадил на новое место, то ангелов, а теперь каждое утро видел своего черного, как обезьянка брата. И ему становилось смешно. Он молил: «Отче, пусть брат мой станет таким большим, как я, как можно скорее, хотя бы через сто восходов солнца. Мне хочется поговорить с ним, мне хочется показать ему, какие новые розы выросли в моем Раю».

И скоро встал Авель на ноги, и бегал уже быстрее Каина. Был он силен и упрям, и нигде не отставал от родителя своего Адама. И не слушал он никогда размышлений Каина о том, как прекрасно устроил Отец все на Земле, как радостно беседовать с ним на восходе солнца, когда все просыпается и восторженно наслаждается новым днем. Как приятно побыть с Отцом в середине дня, когда уже исполнил какое-либо благое дело, и как радостно сообщить об этом Создателю. А как радостно прийти на закате солнца, к ручью и опустившись на колени сказать: «Отче, я знаю, что Ты был со мною весь день. Ты направлял меня в делах моих. Спасибо Тебе, что сегодня спас меня, когда я чуть не свалился с летающего ящера, когда мы пролетали над озером, и я засмотрелся на купающихся русалок. Спасибо Тебе, что я спустился по скользкой скале в узкое ущелье и смог спасти упавшего туда козленка».

Я наблюдаю, Отче, за Каином, и мне приятно, что он всегда думает о тех, кто рядом с ним, кто нуждается в помощи. Мне приятно бывать рядом с ним. От него всегда исходит энергия покоя и любви. Он и по внешности и по характеру близок к своей матери.

Глава 7. Характер и пристрастия юного Авеля

А вот юный Авель – это уже Адам и обликом, и характером. Я думаю, что для Земли – это не подарок. В нем больше от человека плотского, нежели человека духовного, как Каин и Ева. И тянется в играх своих Авель больше к зверям, чем к скотам, а если и играет со скотами, то старается незаметно ущипнуть, укусить. Причиняя боль своему близкому, он получает наслаждение. Это настораживает меня, так как он первое существо на Земле, которое ловит энергию страдания и получает от этого удовольствие. Мне кажется, что он даже не осознает, почему ему приятно, когда кто-то страдает. Опасно то, что волки, тигры и львы почему-то стараются подражать человеческому сыну.

Раньше, когда звери устраивали между собой игры, то просто старались или выше прыгнуть, или обогнать друг друга. А сейчас, подражая Авелю, они стараются друг друга укусить, придушить, причинить боль. Часто игры их становятся нервными, с рычанием и угрозами. Авелю это нравится, и он натравляет собаку на волка, или льва на тигра. Звери чувствуют, что их игры становятся жестокими и пытаются при появлении маленького господина куда-нибудь уйти или спрятаться. Но Авель стаскивает их за хвосты с деревьев, или из нор, упрекает зверей в том, что они не подчиняются ему.

А недавно, когда львята отказались драться с волчатами, он побежал к Адаму и пожаловался, что звери ему не повинуются. Адам разгневался на зверей и при Авеле и Каине заставил львят бороться с тигрятами, а не с волчатами: «Потому, – сказал он, – что не справедливо слабых стравливать с сильными. Каин пытался приостановить эту жестокую игру: «Мама говорит, что плохо пытаться посорить одно существо с другим, а тем более позволять сильным подчинять себе слабых».

Адам строго посмотрел на старшего сына: «А я разве разрешил тебе давать мне советы? Сегодня мне станешь указывать ты, как мне жить, а завтра эти самые львы и волки, которые из-за трусости отказываются исполнять волю Авеля…»

– Прости меня, Бобо, просто я подумал, что…

– Думать буду я, – прервал его Адам. И решать, как и кто, что будет делать на Земле, тоже буду я. Иди к своим цветам и гороху, а мы с Авелем будем воспитывать этих трусливых щенят.

Опустив голову, Каин медленно удалился в свой тихий, спокойный Рай.

– Иди, иди, – прокричал ему вслед торжествующе Авель и высунул язык.

– Отче, – размышлял Каин, – зачем Бобо позволяет брату моему воспитывать у животных чувство соперничества? Они же потом станут угнетать друг друга. Даже травы, цветы, деревья стараются занять побольше места, произрастать там, где побольше света и воды. Хотя у них нет разума. Как говорит мама: «У них инстинкт самосохранения». А у животных уже зачатки ума, совести, ответственности. Они прекрасно поддаются обучению. И если мы, человеки будем подавать им жестокие уроки, то они очень быстро их запомнят, и потом это станет их новыми инстинктами.

И если сильным понравиться господствовать, повелевать слабыми, то потом, их очень трудно будет отучить от этих привычек. Их надо будет переучивать, чтобы они стали милосердными; а это почти невозможно. Как мой родитель, Бобо, привык господствовать и теперь не желает ни с кем, даже советоваться, так и звери, и скоты уже потом не исправятся. Сильные всегда будут притеснять слабых, а слабые будут на побегушках у сильных. И мы же, человеки, потом будем называть их «скотами неразумными», хотя, таковыми их «сделали» мы, человеки.

Каин не заметил, как оказался у любимого ручья. Солнце клонилось к закату, птицы перекликаясь, устраивались на ночной отдых. Каин прерывисто вздохнул и опустился на колени: «Отче», – произнес он так, как будто расстался и не виделся с Отцом-Создателем много, много дней. «Отче», – воззвала душа его. Пусть станет душа родителя моего, сына Твоего, подобной душе мамы Евы. Почему он такой раздражительный, почему он думает, что только ему Ты дал разум и способность отличать светлое от темного? Почему он всегда говорит мне и Авелю, что всего на Земле возможно добиться только силой, только принуждением? Почему он требует, чтобы все, сотворенное Тобой мыслило так, как требует он? Почему у него, как у мамы, нет терпения и ласки, чтобы животному самому захотелось делать то, что приказывает делать он? Разве возможно силой заставить любить?»

Иногда Каин приглашал Авеля в сад и старался научить брата ухаживать за растениями. Для Авеля такие уроки являлись сущим наказанием, и он всячески показывал, что ему это совершенно не интересно. А иногда, побыв какое-то время в саду, он начинал жаловаться на боли в животе.

– Сын, ты постарайся заинтересовать его, расскажи, как происходит опыление, как получить новый вид черешни или персика, – просила Каина Ева.

И Каин искренне, пытался заинтересовать брата, делился всеми своими знаниями. Ибо он убедился, что всякое дело легче и интереснее совершать с кем-либо: вдвоем или троем радоваться плодами совместного труда. Но Авель в это время смотрел на небо, и с увлечением ковырялся в носу.

– Брат, тебе, что совсем не интересно наблюдать, как появляются новые, красивые, вкусные тыквы, или капусты?

– Нет, не интересно, – чистосердечно признавался младший, и убегал бороться с львятами, или кататься на бизонах. Его игры и скачки, почти всегда заканчивались увечьем для тех скотов, и зверей, с которыми он играл. Если он боролся, то обычно старался вывихнуть зверю лапу, или прокусить ухо. А если катался на лошади, или бизоне, то гнал животное до той поры, пока оно не падало без сил.

– Сын, так поступать нельзя, – стыдила его Ева. А если бы на тебя села горилла и гоняла бы тебя, пока ты не упадешь без сил.

– Пусть попробует кто-нибудь, я его так прокачу, что забудет, как его звать, – отвечал Авель, и самодовольно ухмыляясь, равнодушно уходил от поверженного льва или упавшей в изнеможении лошади.

Я не раз замечал, Отче, что лев, которого победил Авель, мог без особых усилий, одним ударом лапы, так шлепнуть молодого хозяина Земли, что летел бы тот, кувыркался, до самых дальних кустов. Но звери даже подумать не смели, что можно обидеть существо более слабое, а тем более сына своего господина. Авель понимал это, и получал удовольствие от своей власти и безнаказанности.

Человеческий детеныш рос, Отче, лютовал, и в глазах его с каждым днем разгорался какой-то не знакомый мне холодный блеск. Блеск этот появился после того, как однажды, Авель, затеяв борьбу с двумя львами, уже в который раз, кусал льва за ухо. И в этот раз так сильно, что из раны брызнула алая струйка крови на губы Авеля. «Какая красивая, какая живая». Цвет алой крови ударил в глаза Авеля, как цвет победы, цвет торжества. А запах алого пульсирующего фонтанчика, вызвал у него ощущение желанной победы, ощущение властелина над вибрирующей чужой жизнью. Ему захотелось, чтобы этой алой дымящейся крови было много. Окунуть в нее руки, попробовать чужую жизнь на язык, втянуть чужую жизнь в себя, стать господином этой души. Опустить в алый, дымящийся теплый ручей ноги и стоять так тихо, не шевелясь, впитывая через подошвы ног энергию чужой жизни.

У Авеля до боли сомкнулись челюсти, заскрипели зубы. Он представил себе, как они вонзаются в плоть, как много крови полилось в его рот, в глотку. Алая волна ударила ему в сознание. Он потряс головой и открыл глаза. Над высокими деревьями быстро пролетали облака, закрывая лазурное небо. Молодой лев обиженно заскулил и попытался скрыться в кустах можевельника, но Авель догнал его.

– Подожди, оближу. И никому не говори, что это я прокусил тебе ухо. Скажи своей матери, что зацепился за колючки. Авель слизнул кровь с пораненного уха и блаженно закрыл глаза.

– Отче, да он же сглотнул эту кровь, а не выплюнул. «Сплюнь, сплюнь», – кричал я. Но я, ангел, я не могу ни кричать, ни плакать, так чтобы меня слышали человеки. Меня могут слышать только ангелы, духи и божества. Я осознал, что это был роковой глоток, не только для Авеля. Это был глоток духовной смерти для всех человеков, которые произойдут от Авеля на Земле. Я знал, что в крови всякого существа, сотворенного Тобой, всего, что имеет дыхание, живет его душа. Знал это и Авель, ибо об этом рассказывали ему и Ева, и Адам, и Каин.