Путь кочевника

– Значит, так. Раз не сбили вы эту чудную машинку – значит, ее и не было. Из ничего может родиться только ничего. Поэтому обо всем полная тишина. Понятно вам, орлы мои бесхвостые?

Быть бесхвостым орлом Яско не хотелось, но делать было нечего, и чтобы не подвести командира малого противолодочного корабля, он промолчал.

Жаль только, орден проехал мимо, очень жаль.

12

Автомобильная часть, дислоцировавшаяся в Острогожске, оказалась немаленькой, хотя поначалу мичман думал – это всего лишь отдельная рота… Нет, это была не рота, а как минимум пара батальонов, может быть даже полк. Во всяком случае, частью командовал подполковник, еще несколько месяцев службы – и из него получится целый полковник.

– Сходи к командиру, поговори. Очень неплохо будет, если он возьмет тебя к себе, – попросила Надежда Владимировна.

– Да нужен я ему! – Яско махнул рукой. – Как бурундуку рыбацкие сапоги.

– Такие люди, как ты, Толя, везде нужны! Везде и всегда!

– Ладно, я подумаю, – пообещал мичман, втайне надеясь, что Надежда Владимировна забудет о своей просьбе.

Не тут-то было. На следующий день жена напомнила ему об этом и, судя по тону, по цвету голоса, по выражению глаз, напоминать об автомобильной части будет постоянно. Не отстанет.

– Я же сказал, что подумаю, – недовольно пробормотал мичман. – Не торопи!

– А чего думать? Идти надо к здешнему полевому полковнику, трясти его, жалование толковое попроси.

– Толкового жалования, Надя, сейчас ни у кого нет. Если только у теневиков, имеющих подпольные фабрики. А люди в погонах, как ты знаешь, ничего подпольного не держат. Тем более – заводов. Все известно Генеральному штабу.

– Ты не рассуждай, Толя, а иди к командиру части. И знай – я от тебя не отстану. Хватит нам куковать на севере. Хочешь, чтобы я с Валеркой там поморозилась?

– Не хочу!

– Тогда иди и договаривайся о переводе.

Яско вздохнул, достал из гардероба парадную одежду и отправился к командиру автомобильной части, насмешливому подполковнику с умным сухим лицом.

– А Северный флот с вашим уходом не развалится, товарищ мичман?

– Никак нет, товарищ подполковник, – бодро отреагировал на вопрос Яско. – Но если ко мне присоединится еще пара человек, то тогда положение сделается серьезным.

– Что умеете делать, мичман?

– Все!

– Все умеют только все. Ладно. Чем отличается металл, из которого на столе рубят гвозди-сотку, от бетона марки Ж?

Мичман подробно объяснил подполковнику, в чем отличие, мог бы еще кое-что объяснить, но командир части, засмеявшись, протестующе поднял правую руку:

– Хватит! Бумагу на перевод я подпишу.

Дальнейшее было делом простейшей техники: машинистка отстучала бумагу, Яско забрал ее и укатил в Североморск.

Отпустили его неохотно, Яско даже расстроился, – жаль было однополчан, себя жаль, но когда его начальник расцвел в улыбке, то и он улыбнулся от уха до уха.

– Правильно поступаете, товарищ Яско, – сказал ему начальник. – Такие люди на дороге не валяются, моряки должны быть и на суше. Желаю удачи!

Сдать служебную квартиру, рассчитаться с казенным имуществом, погасить складские долги было делом нескольких дней, мичман расправился с этим лихо, вещи, которых набралось довольно много, упаковал в железнодорожный контейнер, затем собрал однополчан на прощальную пирушку.

Не думал мичман, что пирушка эта больно ударит по нему, – буквально до щемления в глотке, до слез захотелось остаться здесь, на севере, с теми, кто еще вчера делил с ним ночные вахты, выходы в моря Северного Ледовитого океана, в опасные льды и тревоги, он выпил буквально с каждым из этих мужиков водки, каждому сказал добрые слова, каждому обещал бросить из Острогожска письмишко, с каждым обнялся. В результате не заметил даже, как отключился. Утром очнулся— ни мути в голове, ни боли в висках… Сознание ясное, как стеклышко.

В окно квартиры, в которой теперь будет жить другой человек, робко заглядывало серое северное солнце. Час был еще ранний, день – воскресный, в Североморске стояла тишина. Те, кому надо было находиться в море, уже вышли туда, тем, кому было положено спать, спали. Воскресенье есть воскресенье.

Долго еще север будет сниться мичману Яско, – может быть, даже до гробовой доски. Говорят, что север людей от себя не отпускает, держит специально, прочно держит… Так будет и с мичманом, он это понимал прекрасно и был, в общем-то, не против: приятно будет в теплом ночном Острогожске видеть северные сны.

13

Собственно, на севере Яско видел, в свою очередь, острогожские сны – летние, ясные, в основном из детства, в котором самыми счастливыми днями были каникулы.

Главным местом действия тогда была река, точнее, две реки – Острогоща, которая тогда еще не пересохла, и Тихая Сосна. Все-таки самой важной для пацанов была Тихая Сосна.

Тихая Сосна впадала в Дон и для Острогожска значила не меньше, а даже больше самого Дона. Рыбы в ней было столько, что хоть ведром черпай. Водились сазаны и голавли, красноперки и густера, подлещики и караси, щука и налим – полный речной набор, словом. Лучшая рыбалка у Толи Яско, а потом и у Валеры была с дедом. Уходили они, как правило, с ночевкой. Дед любил ночевать на Широком, как местные народ звал самый рыбный отрезок Тихой Сосны (в том, что он был самый богатый, Толя был уверен на сто процентов), там дед, прежде чем приняться за дело, доставал из кармана кисет, в котором имелось специальное отделеньице для газетной бумаги, нарезанной ровными дольками.

Из одной такой дольки дед сворачивал аккуратную «козью ножку», набивал ее самосадом собственного производства, табачок уминал попрочнее желтым, обкуренным указательным пальцем правой руки и ловко поджигал цигарку спичкой. Опыт по этой части имел большой, всегда прикуривал с одной спички, материал не расходовал: спички для него были таким же важным предметом, как и табак, томящийся в кисете.

В запахи травы, воды, рыбы, пространства вплетался свой запах, дедов – домашнего тепла, хорошо просушенного табака, – дыма того самого, дух которого сыну нравился. А дальше начиналась рыбалка. Иногда попадалась и крупная рыба – мясистые сазаны, редкого темно-золотого цвета, словно они не меньше месяца загорали на солнце, щуки, ожесточенно клацающие зубами, красноперые лобастые голавли. Хоть и считалось, что всякая рыбалка сопровождается доброй ухой, у деда это правило не считалось главным. Конечно, уха на рыбалке – это хорошо, но лучше ухи – местная острогожская каша, которую в здешних краях называют полевой, маленький Яско догадывался, что она существовала еще у казаков, которые выходили в поле охранять государственные рубежи, – поэтому эта еда и называлась полевой.

Была она вкусна до восторга. Готовить ее было легко, никаких отходов, как, допустим, от ухи, не было – просто не оставалось.

В котелок засыпалось пшено, потом туда добавляли картошку, обжаренные лук, морковку и сало. Когда каша была уже готова, в нее добавляли три свежих куриных яйца и соответственно размешивали.

Никакого, даже самого привередливого едока, от полевой каши невозможно было оторвать даже за уши. Только легкий вкусный треск стоял в пространстве – это трещало что-то за ушами у обедающих людей.

Готовил дед кашу на костре и только на костре, как казаки в старину, – никаких спиртовок, керосинок и походных примусов… Хотя на степных берегах не всегда можно было найти корм для костра. Но находили! Без каши и чая никогда не оставались.

На ночь ставили небольшие сетки, лихо именуемые в народе телевизорами. На телевизор можно было поймать больше, чем на удочку. Прибор незатейливый, на телевизор похож не больше, чем щука на личный фонарь, но выручал любого, а криворукого рыбака вообще всегда. Исключений не было. В вечерней темноте устраивали себе постели, некоторое время рассматривали затейливое звездное небо, пытались считать ясные бриллиантовые сколы, сбивались со счета и засыпали.

Со временем река Тихая Сосна стала хиреть. Виноваты были, как часто бывает в таких случаях, чиновничьи головы. Не самые умные, естественно. По постановлению горсовета они решили поправить реку, которая сотни лет текла по проторенному, извивистому и уже утвердившемуся, выработанному до каменной породы руслу.

Дед этим обстоятельством был очень недоволен:

– Рыба пропадет, – говорил он и горестно качал головой, – скоро совсем исчезнет, одни лягушки останутся… В канаву река превращается. Эхма!

На глазах у деда появлялись мелкие колючие слезки, он расстроенно шмыгал носом и, чтобы прийти в себя, начинал постепенно сооружать очередную «козью ногу».

– Да вроде бы нет пока еще, – сомневающимся тоном произносил Толя Яско. Разговор такой возникал регулярно, из года в год, – скоро уже и внук Валерка начал принимать в обсуждении участие – так подрос. Дед гнул свое:

– Раньше тут сомы водились, по три метра длиной, по полтора центнера весом, а сейчас?

Что такое сом в полтора центнера весом, никто из младших Яско даже представить себе не мог. Такой сом запросто мог съесть ребенка.

– То-то и оно, – дед озабоченно вздыхал, гладил внука по голове тяжелой, твердой от мозолей ладонью.