Всё по-взрослому

Неистовый восторг накрыл Сергея с головой, ловко оторвал от земли, закружил, завертел.

Наслаждаясь неожиданным, но желанным моментом близости с невинной недотрогой, юноша медленно провёл тыльной стороной руки по горячей от смущения и неловкости щеке девушки, провоцируя тем самым обоюдное пьянящее влечение.

Энергия прикосновения заставила девушку реагировать неожиданным, непривычно возбуждающим образом.

Анжела закрыла глаза, встала на цыпочки, неуверенно потянулась навстречу, позволяя больше, чем всегда.

Трепетные тела пронзила череда соблазнительно волнующих, необыкновенно сладостных для всего тела разрядов.

Юноша, не понимая причины своей безрассудно дерзкой решительности, бесстыдно скользил руками и губами по желанному телу подруги, не ведая преград. Анжелика напрягалась, вздрагивала, принимая довольно нескромные робкие ласки с видимым наслаждением.

Комната, окно, стол, стулья – всё кружилось в неторопливо обманчивом экзотическом танце, растворялось, плавилось в безумно ускоряющемся темпе, увлекая целомудренную парочку в страстный водоворот непредсказуемо значимых событий.

Резкий стук в дверь остановил стремительное вращение, наполненное невероятной новизны и сладости ощущениями, которые растаяли вместе с потоком возвращающегося сознания.

Анжелика с недоумением смотрела на раскрасневшееся нагое тело, непристойно распластавшееся на основательно смятых простынях в странно расслабленной позе, на Сергея, опасно нависающего над ней, на убедительные улики интимного слияния.

На полу красноречиво валялась скомканная одежда, тревожно сигналил о непоправимых последствиях  излишне азартного сближения висящий на спинке стула бюстгальтер.

Анжелика была потрясена. Непостижимо: когда, как это всё произошло, ведь она лишь на мгновение зажмурилась, на секундочку провалилась в блаженное забытьё, доверилась!

Сколько прошло времени: мгновение, час, два? Как всё это объяснить маме!

Девушка в спешке подобрала разбросанные вещи, растерянно, безмолвно упрекая взглядом, посмотрела на друга, силясь задать какой-то весьма важный, но щекотливый и не до конца осознанный вопрос.

Сергей взял Анжелу за худенькие плечи, чувственно прижал, с трудом сдерживая дыхание, не справляющееся с потребностью перевозбуждённого организма в кислороде, помог одеться. Действия сладкой парочки выглядели комично. Искры остаточного напряжения ещё бежали по воспалённой коже, руки не слушались. Истеричные спазмы готовы были проявиться сию секунду самым затейливым образом: как же так!

Юноша неловко щёлкнул застёжкой бюстгальтера, нежно поцеловал сзади в шею, пытаясь загладить вину, успокаивая тем самым и себя тоже. Последний разряд прошил тело подруги, породив попутно тысячи слишком деликатных и сложных, чтобы немедленно осмыслить, вопросов, надежд и мучительных в откровенном неведении сомнений.

Земля не ушла из-под ног, небо не обрушилось, но это удивительное событие изменило их  жизнь до неузнаваемости, чему поспособствовали со своей стороны родители, ставшие невольными свидетелями интимной тайны, которую уже невозможно было скрыть. Слишком много улик указывали на свершившееся деяние.

Взрослые не стали скандалить: что поделать, дети выросли. Семейное единение должно оказать на ретивых влюблённых целебное действие.  Жизнь научит всему.

Чуда не случилось: Вселенная решила не спешить вознаграждать молодых прибавкой в семействе. Впрочем, они не торопились расширять границы среды обитания.

Жизнь была или казалась настолько восхитительной, яркой, что третий в ней был сейчас явно лишним. Счастье и благополучие лились через край.

Анжелика с присущим ей усердием начала неутомимо наводить тщательный порядок в отношениях и в семейном гнёздышке, которое освободила для молодых одна из бабушек.

Кто в доме хозяин спорить не было смысла: конечно она. А ещё супруга безумно полюбила азартно и шумно выяснять отношения, особенно перед сном. Потом с наслаждением мириться в постели. Серёжка чувствовал себя виноватым, потому старался изо всех сил.

Наверно, чересчур ревностно, слишком последовательно и ретиво взялась Анжела внедрять элементы матриархата. Иначе, отчего любимый, не прожив с ней и года, украдкой сбежал к первой встречной, к кроткой, похожей на сушёную воблу непонятного возраста кобылице в очках на половину лица, которая до той поры незаметно жила в гордом одиночестве в соседнем подъезде?

То, что соперница была тщедушная, невзрачная и выцветшая как квартирная моль, было обидно вдвойне.

– Поживём-увидим, – скрипела про себя раздосадованная коварным вероломством пока ещё мужа, поскольку официально рвать отношения он не спешил, Анжелика, вглядываясь в искажённое ущемлённым самолюбием отражение себя, – вот мои неоспоримые аргументы: осанка, упругая грудь, бархатистая кожа, томный взор. И вообще. Я самая-самая! Разве можно такую разлюбить? Без боя не сдамся! На коленях приползёт.

Однако милый не торопился капитулировать. Воркование шествующей под ручку парочки предателей, которых Анжела с ненавистью разглядывала утром и вечером из окна, раздражала немилосердно. Сердце выло, брыкалось и корчилось, нещадно изводя желанием немедленно, очень-очень больно отомстить. Не ему – ей, коварной змеюке обольстительнице.

– На чужое позарилась. Ответит! Неповадно будет флиртовать с законными мужьями. Ишь, задом-то вертит, улыбается как дурочка с переулочка. Было бы, чем восхищать: попа с кулачок, грудь с горошину, три волосины и губы синие. Я тоже не лыком шита. Заведу себе шикарного любовника с перспективными возможностями. Вот! Я ли не цаца!

Желающих занять вакантное место активного спутника жизни в уютном гнёздышке даже по её непростым правилам, оказалось достаточно. Внешность располагала к интиму, и вообще: умела Анжела произвести неизгладимое впечатление.

В одного многообещающего воздыхателя Анжела даже влюбилась не на шутку. Эмоциональными переживаниями обносило голову. В романтических грёзах чудились головокружительные приключения с пикантными подробностями в соблазнительно заманчивых тонах. Вот оно счастье, правда, Забава? Не упустить бы!

Недотрогу изображать не стала, чтобы не спугнуть удачу. На первом же свидании позволила себя соблазнить, вывалив экспозицию из солидного арсенала страстных безумств, испытанных и усовершенствованных в пору непорочной влюблённости в собственного мужа, помноженную на иллюстрированную демонстрацию нерастраченного всуе эротического таланта.

В рот любимому заглядывала, покорность и смирение имитировала, как могла, даже кофе в постель носила и носки стирала.

Не помогло: прорывающееся сквозь флёр добродетельной скромности агрессивное начало то и дело вырывалось из вынужденного заточения. Запредельной сложности планов на будущее и непомерных требований не выдержал, как и прочие, по разным причинам не окольцованные менее капризными подружками претенденты. Кому захочется связать жизнь с женщиной, заурядный хозяйственный и нравственный потенциал которой помножен на несимпатичные стервозные повадки?

Обидно! Но ведь она молода, привлекательна, перспективна.

– Что не так-то, – вопрошала себя прелестница, – какая есть, другой у меня для вас нетути.

– Хрен тебе, а не развод, котяра облезлый, – клокотала и булькала как закипевшее молоко Анжелика, – на коленях приползёшь, когда наиграешься. Не прощу!

Это она о Сергее, который давно и прочно оброс хозяйством и счастьем с мягкой податливой женщиной, которая не давила, не выказывала превосходства, не пыталась улучшить его привычки, манеры и ум. Скромная, но решительная, она глубоко вросла в его внутренний и внешний мир, слилась с единственным мужчиной в блаженном экстазе, когда общими становятся любые, даже незаметные для других движения души и тела.

Природный эгоизм, старательно выпестованный в смелых мечтах Анжелики, искал выход. Тщетно. Одержимость идеями мщения и неоспоримой исключительности высасывала жизненную энергию, лишала сокровенных желаний, творческого вдохновения и сил; неудачи на ниве матримониальных стратегий обусловили гнетущее состояние выученной беспомощности.

– Да пошли они все! Мне и одной неплохо. Велика радость – портки стирать.

Сергей демонстративно (не иначе) прохаживался в обнимку с тщедушной пассией, коротышкой, одетой безвкусно, дёшево и бесцветно. Он был одухотворён и явно счастлив.

– Хоть бы для приличия бросил взор на окна законной супруги. Достойной, между прочим, более других. Любящей, верной. Так нет же, словно меня нет, и не было никогда! Ведь я ему самое ценное доверила. И что! Мерзавец, извращенец, ничтожество, эгоист! Как можно настолько не уважать себя, чтобы целовать это облезлое чучело? Ба, да у неё животик растёт! Вот ведь право слово зараза вероломная! О чём только думает ловелас недоделанный! А если дети на неё будут похожи? На меня посмотри, недоумок, я твоё счастье, я! Ну, почему, почему всё ей, чем я хуже-то?

Анжелика наревелась до одури, до мучительно болезненных спазмов в горле, заснула прямо в одежде, выплёскивая досаду и ненависть в сновидении, сюжет которого затмил бы отвратительным безумием фильмы ужасов.

Когда “сушёная вобла” появилась во дворе с небесного оттенка детской коляской, Анжелика ощутила себя безнадёжно одинокой, несчастной и окончательно потерянной.

Это должна была быть её коляска, её сын!

Озабоченная угасающими возможностями дама всё ещё надеялась на спасительное время, которое всё расставит по местам, на удачу, которая сама по себе решит все проблемы.

Мир постепенно сужался, растягивая одинокую неприкаянность на годы. Мрачные видения преследовали Анжелику повсеместно. Она научилась курить, обнаружила особую прелесть в обжигающе крепких и шипучих напитках.

Параллельные вселенные реального и вымышленного миров раздваивалась, петляли в промежутках между светом и тьмой, сталкивали поэзию ускользающей романтики с достоверной драматической прозой.

Портрет Сергея времён беззаботной молодости занял удобное место на свободной стене. Его очень удобно расстреливать дротиками. Но под подушку Анжела неуклонно клала нестиранную Серёжкину футболку, вдыхала перед сном неуловимый запах утерянного некогда счастья.

Любила она его, ненавидела? Кто знает! Ответить на столь сложный вопрос невозможно.

Были моменты, когда навсегда хотела уйти из неуютной по причине неприкаянности реальности: горсть таблеток в бокал шампанского и…

Но представив себя лежащей в неглиже с вывалившимся языком и пеной изо рта, пугалась, застывала в отчаянии, надолго проваливаясь в меланхолию, отягощённую бессонницей с ужасными галлюцинациями.

– Влюбиться, что ли, – время от времени вопрошала она себя.