Всё по-взрослому

Нет, мужчины больше не привлекали, точнее, Анжела презирала их кобелиную сущность за свои же неудачи.

Иногда её посещали чудовищно нескромные видения, напоминающие о том удивительном дне, когда впервые решилась на безрассудный поступок, оказавшийся самым сладким в неприкаянной судьбе.

Прочие мужчины казались лишь жалким подобием Серёженьки, поскольку были лишены его очаровательного обаяния. К тому же каждый из них вынашивал корыстные цели, напрямую связанные с ней как незадачливой, но вполне привлекательной хозяйкой уютных квадратных метров.

– Нужно быть осмотрительней, осторожней. Заморочат голову, окрутят, того и гляди оттяпают приглянувшийся кусок жилой площади. Любит, не любит – поди, догадайся.

Год или около того беспредельного счастья с Сергеем намертво отпечатался в памяти.

– Он ведь, подлец, пробудил склонную к дьявольским искусам физиологию, взрастил букет греховных, но сладких помыслов, возбудил вкус к ненасытным влечениям. И бросил. Бросил! Как ненужную вещь, как ветхий хлам!

Жить в окружении безрадостных воспоминаний и бредовых идей становилось тошно. Незаметно потускнела, выцвела живая, эффектная внешность, квартира потеряла ухоженный вид.

Зато Серёжкина “моль” расцвела, похорошела. Округлилась, обзавелась удивительно ярким румянцем, особенным, озорным, зачарованным взглядом, на который как мотылёк на яркий свет летел сломя голову бывший муженёк. Пружинистая осанка и спокойная уверенность “воблы” не давали повода усомниться в прочности их отношений.

– Девочку родила, гадюка! Мою, между прочим, девочку. От моего мужа.

Всё же со временем Анжелика устала ненавидеть, уяснила, что вела себя тогда, в самом начале, крайне глупо, что разорила хрупкое семейное счастье собственными руками.

Была ведь любовь. Самая настоящая. Серёжка надёжный, верный. Был.

– Это я была, я! Дурища! А у него всё в порядке. Он с этой… с молью бесцветной, вполне себе респектабельно выглядит. Отыграть бы назад, вернуться в блаженное вчера! Второй раз я бы своё счастье не упустила. Влюбиться что ли!

Анжелика подошла к зеркалу, покрутилась, – а и влюблюсь. Назло всем! Нам ли быть в печали, красивым бабам?

Початая бутылка шипучки на несколько градусов подняла настроение. Бегущие сквозь толщу напитка весёленькие пузырьки будили восторженное воображение, взывали к конструктивному диалогу с внутренним собеседником, который, то давал советы, как исправить ситуацию, то отговаривал, аргументируя неизбежный провал авантюрной затеи, найти надёжного и верного спутника жизни, списком неудачных попыток навести порядок в личной жизни.

Раздосадованная сумбурными рассуждениями, которые испортили остатки позитивного хода мыслей, Анжела, слегка пошатываясь, приподнялась в кресле, взяла из вазы красный дротик, – пусть провидение решает. Если в глаз попаду – начну новую жизнь. Как тогда. И не отговаривай. Я всё решила.

Окно в прошлое

С годами мы становимся мудрей.

И видя мир сквозь собственную призму,

Всё чаще опасаемся людей,

Всё меньше поддаёмся альтруизму.

А с возрастом на ум приходит мысль,

В концепции меняющая много:

Что вместо слов “пожалуйста, вернись”

Уместней крикнуть “скатертью дорога!”   

Любовь Козырь

Поездка на море всегда была для Верочки праздником.

Она страстно любила романтическое сочетание, которое дарила интимная атмосфера маленького курортного городка и возможность избегать жёсткого самоконтроля за каждым шагом, не опасаясь подорвать репутацию добропорядочной жены и образцовой матери.

Супруги намеренно отказывались от благ цивилизации, снимая часть дома в маленьком прибрежном поселении, чтобы ничего не отвлекало от отдыха. Только море и солнце: она, он и дети.

У каждого были личные предпочтения, свой график отдыха. Завтрак и обед готовил Антон, он же закупал продукты, укладывал в сиесту спать детей, стирал и сушил вещи; в ужин священнодействовала Вера.

С одиннадцати до трёх она была предоставлена сама себе: обедала на пляже овощами и фруктами. Вечером дружное семейство изучало окрестности, объедалось ягодами тутовника, который выращивали как корм для шелкопрядов. После отбоя неизменно наступали минуты интимной близости, которая супругам приносила неизменную радость.

Загорелая кожа, заманчиво белые участки в зоне бикини жены, немного вина и незнакомая обстановка превращали Антона в машину любви. Верочка не могла понять – почему дома всё  иначе.

Так было всегда, с тех пор как у дочки обнаружился ослабленный иммунитет и как следствие склонность к простудам. В детской поликлинике Катенькина медицинская карточка лежала на стеллаже под грифом “Часто болеющие дети”.

Антону удавалось ежегодно добиваться месячного отпуска в июле несмотря ни на что. За десять лет отдых на море превратился в ритуал, к которому относились как к необходимости и в то же время как к сказке, погружению в которую ожидали с нетерпением.

Всегда. Но не теперь, когда её монотонно-бесцветная жизнь украсилась рядом волнующих событий, обещающих щедрую награду за долготерпение. Судьба неожиданно, но очень своевременно предложила на вполне приемлемых условиях безусловную амнистию от супружеского, родительского и прочих видов неоплатного долга. Отсутствие в размеренной семейной жизни впечатляющих, дарующих вдохновение  и хмельной азарт стимулов тяготили роковой обречённостью, ворохом долгосрочных обязательств без права погашения (чем старше становились дети, тем сложнее с ними и с мужем взаимодействовать, не испытывая гнетущее чувство вины, неудовлетворённости и беспомощности), в которых она увязала “по самую маковку”.

О последствиях наивного эксперимента с незрелой чувственностью и настороженным любопытством она даже подозревать не могла, когда тринадцать лет назад легкомысленно, как оказалось позже, подставила трогательно непорочные губы для робкого поцелуя пугливому юноше с задатками неутомимого романтика, который осмелел вскоре настолько, что Верочка стала мамой в неполные семнадцать лет.

Родители подарили девочке жизнь, создали в ней зону абсолютного комфорта, но как ей правильно пользоваться не объяснили.

Нет смысла скрывать, что любовные томления накрыли её с головой сразу же после  влажного слияния губ. Вера буквально с ума сходила без объятий, без звучания Антохиного голоса, без его смущённой улыбки.

Как бесстрашно она встала на защиту своего героя, когда скрывать следы любви стало невозможно. Это было время пылких восторгов, триумфальных открытий и головокружительных побед.

Первые разочарования настигли позже, когда родилась Катенька или немного раньше. Беременность обнажила суть совсем иной любви, где за всё, тем более за полёты над бездной чувств и эмоций, нужно платить ответственностью, усталостью, болью, массой строгих запретов и жёстких ограничений.

Согласитесь, отказаться от беззаботного детства в пользу абстрактной любви (кроме кратковременно волнующих форм интимной близости и эмоционального подъёма в минуты возбуждения она не несла другой нагрузки), суть которой растворяется в навязанных  обстоятельствами хлопотах и тревожных мыслях о жизни как испытании, под силу не каждому.

Верочка не была декабристкой. Она страдала, отчего невольно выцветал образ любимого. Материнский инстинкт то просыпался, то надолго брал отгулы. Антон позволял своей девочке оставаться ребёнком, маленькой девочкой, которую любят просто так, ни за что. Он легко освоил навыки папы и мужа, тем более, что родители скинулись, купили чадам квартиру в старой деревянной постройки двухэтажке с удобствами во дворе.

В восемнадцать лет миниатюрная Верочка с невесомой фигуркой, игривыми косичками и озорным легкомысленным взглядом выглядела семиклассницей. Малознакомые люди считали её ребёнком. Это впечатление она талантливо поддерживала. На обручальное колечко мало кто обращал внимание. Когда узнавали, что шаловливое дитя – жена и мама, перешёптывались, удивляясь, – неужели современные нравы настолько извращены, что девочки играют в дочки-матери по-настоящему, как взрослые?

Постепенно жизнь наладилась, вновь заиграла яркими красками. Шрамы, нанесённые депрессивными переживаниями, зарубцевались.

На поверхности. Изнутри Верочку снедала грусть-тоска-кручина. Основная часть жизни переселилась в область непознанного, в мир фантазий, где всё было иначе, где как в сказке были кисельные берега и текли молочные реки.

Быть женой и мамой оказалось неинтересно и сложно. Всё реже наступали моменты просветления, когда становилось жутко интересно играть с Антоном в любовников, когда накрывая на стол, ждёшь, что мужа заинтересуют голые коленки и прочие аппетитные формы, что он дерзко запустит руку под подол и тогда будет не до еды, когда этого изысканного десерта очень-очень-очень хочется.

В такие минуты ставший вдруг раскалённым воздух звенит от напряжения, сладко наливается соком то, чему предстоит испытать особенно пылкую страсть, в соблазнительном чувственном танце кружится голова, дрожат от напряжённого предвкушения неминуемого праздника возбуждённые внутренности.

Верочка мечтала о подобных счастливых мгновениях, ценила откровенную искренность мужа, его неиссякаемый оптимизм, желание и умение бескорыстно любить. Только сама уже как бы и не любила, не могла заставить себя притворяться. Антон стал предсказуем, привычен, в нём не было больше загадок и сюрпризов. Её всё глубже засасывала в необъятное пространство монотонной обыденности вязкая скука.

И тут появился Он – человек из сказки. Это был Кирилл Аверченко, школьный друг мужа, которого совершенно случайно встретил Антон в магазине и по простоте душевной пригласил на ужин.

Мужчина поглядывал в сторону Веры урывками, тайком. В его взгляде было столько неподдельного интереса, столько энергии и обожания, что у неё перехватило дыхание, а грудь и шею обсыпало нервными пятнами.

Прощаясь, Кирилл словно невзначай, незаметно для Антона  прижался к ней бедром, нежно сжал кукольного размера ладонь. Верочка вспыхнула. Не было сказано ни одного слова, но диалог состоялся.