За полчаса до любви

Он чувствовал, что уже соскучился, словно расставание длилось слишком долго, немыслимо разделив его с Лизой в пространстве и времени.

Не было сил томиться в ожидании следующей встречи

Антон раз будил Лизу: сначала робко, затем уверенно и настойчиво, проник языком в расщелину сладких губ, лаская упругие окружности, дрожа всем телом, наливающимся желанием полного единения.

Лиза поддалась: сначала нехотя, словно уступая нежеланной настойчивости, затем её пульс застучал в унисон, дыхание согрелось, пока не стало требовательным и горячим. Ногти девушки больно впились в его спину, бедра разошлись в стороны, приглашая и требуя.

Природа предусмотрела всё, щедро снабдив нас инструментами вожделения, заставляя раскрываться навстречу любви и впускать в самые потаённые уголки, не зная стыда, забывая о последствиях.

Молодые вновь слились в едином экстазе, забыв обо всём и обо всех. Они с удовольствием и страстью пили восхитительный, пьянящий коктейль наслаждения, объединённые телами, синхронным движением и едиными ритмами…

Вскоре забылись, измождённые… ненадолго. Позже множество раз повторяли один и тот же урок, одни и те же движения, но так и не достигли насыщения.

Это молодость.

Антон мечтал о большой любви, рассматривал отношения как начало бесконечно счастливого любовного романа . Лиза думала лишь о непрерывном, растущем вожделении.

Глобальное несовпадение целей один хочет построить дом и жить в нём, другому важен лишь воздух этого строения с открытыми настежь окнами пропитанный ароматами пряных трав,  но именно сегодня, именно сейчас.

Лиза чувствовала и знала. Что никогда не променяет праздничное свечение бескрайней фестивальной жизни на приземлённую близость одного человека, пусть даже самого распрекрасного.

Это, считала она, как собирать букет на цветущей поляне, манящей изобилием, разнообразием форм и красок, только из оранжевых лютиков: рука сама, без спроса, сорвёт белоснежную ромашку и фиолетовый колокольчик, а к ним присовокупит яркое многоцветье всего распустившегося и благоухающего, на что обращают внимание полосатая пчела и мохнатый шмель.

Одни люди ищут постоянство, другие – разнообразие. В том и суть жизни: ничто не должно остаться без внимания.

А цветок – он для всех, кто воспринимает органами чувств объём, цвет, запах и вкус. Он возбуждает каждого и любой ощутивший или увидевший притягательную красоту желает прикоснуться к таинству совершенства, пока оно свежо и податливо отвечает на притяжение, обнажая в любовном танце потаённые секреты запретных пределов.

Мы настойчиво ожидаем чего-то необыкновенного, которое должно произойти в ближайшее время, возможно сейчас, но оно всё не случается, пробегает мимо, не замечая нас, к кому-то иному, о ком мы даже не догадываемся. Впрочем. он тоже…

Мы не можем думать обо всём и обо всех, наши чувства закипают от того, кто безмерно дорог именно сейчас, в это мгновение, кто готов разделить наши эмоции, чувства, мысли и саму жизнь.

Любовь, даже когда её бесконечно много, впрочем, если много – ещё сильнее, порождает неудовлетворённость и объект чувств тем сильнее манит, чем чаще держишь его в объятиях.

Он, любимый, большой, всеобъемлющий, но его всегда недостаточно  –  всегда хочется новее, сильнее и крепче.

Любовь – сильнейший наркотик, увы, вызывающий стойкое привыкание. Он  требует постоянного увеличения дозы кайфа. Однако всегда у кого-то из пары вырабатывается иммунитет или усталость, вызывающая раздражение.

И тогда… и тогда влюблённый способен остыть, лаская мыслями совершенно другого, о ком мы ничего не знаем, а узнав, мучаемся душой, от которой грубо оторвали окровавленный клок, который болит, хоть и не принадлежит нам больше.

Очень болит.

А жизнь… жизнь всё равно продолжается.

Жизнь не способна награждать или наказывать. Она нейтральна по отношению к нашему выбору и нашим поступкам. Выводы мы делаем сами, а после казним или милуем, иногда мучаясь от принятого решения, но, не отступая, чтобы не ранить себя повторно за излишне эмоциональное или поспешно принятое суждение.

Жизнь лишь ухмыльнётся слегка, оставив всё как есть на наше усмотрение, что не помешает впоследствии вновь наступить на те же грабли, потом страдать от тех же переживаний.

А Лиза… Лизу подобные мелочи совсем не беспокоили.

После феерической ночи она с лёгким сердцем отправлялась на другое свидание, легко и страстно влюблялась, оставалась с новым другом на ночь, а когда понимала, что тот надоел, снова шла к Антону, который всё ждал и ждал, когда же Лиза повзрослеет, когда поймёт.

Увы, Лиза так ничего и не поняла…

За ближайшим поворотом

Рай ты мой адский,

прощай и прости.

Хватит и мёда, и яда.

Опыт – как надо, смогла обрести,

только узнав, как не надо.      

Римма Казакова

Леночкин папа всю жизнь мечтал жить в своём доме. Каждый раз, когда он выпивал пару стопок коньяка или водки, начинался один и тот же разговор о собственном доме из красного кирпича в два с половиной ряда толщиной, чтобы было тепло.

Он детально, подробно объяснял планировку, иногда с бумагой и карандашом, комментируя каждую деталь, почему должно быть именно так, не иначе. Папа прочитал десятки, нет, сотни книг, каждая из которых поясняла необходимость именно такой реализации проекта мечты. Конспекты сохранились.

Его дом никогда не вырастал в размерах, менял только конфигурацию, сложность коммуникаций и интерьер, который обычно приспосабливался к реальности трансформаций в действительности.

Игорь Леонидович дышал единственной мечтой, которую так и не успел воплотить, откладывая каждую копейку. Жизнь его прервалась внезапно, когда вектор свершений уверенно указывал направление в гору.

Рос человек на службе, выглядел убедительно цветущим, был энергичен, лёгок на подъём, дружелюбен, любвеобилен. Куда подевались друзья и приятели, когда сердце без видимых причин перестало биться, непонятно.

Неожиданно для семьи оказалось, что друзья таковыми могут быть, когда нужен ты, а беда у каждого своя и выбираться их неё нужно самостоятельно.

На поминках было полно народа. Выпивали азартно, вспоминали исключительно хорошее, закусывали. Потом принялись танцевать, флиртовали, словно забыли, по какому поводу собрались.

Наутро оказалось, что никто ничего о дружбе не помнит. Только о долгах: даже мелочных, копеечных.

Спросили, напомнили. Ждать никто не хотел: отдай и всё.

Леночка успокаивала маму, гладила её по головке, как некогда делала сама Вега Валентиновна, когда дочке требовалась поддержка.

Мама нуждается в утешении, это нет необходимости обсуждать.

Она как-то странно улыбалась, не реагируя на дочь, которой на тот момент было шестнадцать лет.

Вега Валентиновна так и не пришла в себя: что-то внутри основательно надломилось, выключило желание и способность взаимодействовать с миром.

Это были последние дни, когда Лена чувствовала себя маленькой девочкой, дочкой.

Друзья родителей, соседи, знакомые – все сделали вид, что ничего особенного не происходит, в помощи категорически отказали.

Родственники у Леночки были, но жили далеко. Обстоятельства сложились так, что связь с ними установить она так и не смогла.