Я тебя… никогда!

В этот момент настойчиво зазвонил телефон.

– Тебя, – учащённо дыша, сказала Вика, – ответь.

– Не хочу.

– Вдруг что-то важное.

– Плевать.

– Дело твоё. Давай выпьем.

Интонация свидетельствовала о том, что страсть остывает. Никита чувствовал – что-то пошло не так.

– Ответь.

– Барышников слушает.

– Работаю. Да, тот самый проект.

– Какого чёрта! Мне некогда.

– Кто она, – почти равнодушно спросила Вика, – жена, любовница?

– Начальство… ну, жена… и что?

– Я про себя всё рассказала, ты соврал. Уходи.

– Динамо решила крутить?

– За кого ты меня принимаешь?

– За девку, которая хочет трахаться.

– Браво. Будешь насиловать? Рискни.

Никита набрал её номер.

– Вика, ты случайно закрыла меня на лоджии. Извини. Помощь нужна?

– Сейчас открою.

– Так ты чего, сука, подставить меня хотела, – завопил идеальный любовник Северьян, – зря ты так. Ходи теперь и оглядывайся.

– Я рада… что вовремя разглядела в тебе козлика. Не пыли, ничего ты мне не сделаешь. Даже жены боишься. Иди уже, горе-любовник.

Северьян с опаской посмотрел на Никиту, мужчину с торсом атлета и суровым взглядом.

– Зря ты так. Думаешь, этот простит? Ага! Передаю из рук в руки. Пользуйся. Девочка горячая, сладкая, только дура.

Никиту переклинило. Ринулся было в бой, но Сева оказался шустрее: просвистел, как фанера над Парижем, только его и видели.

– Останешься, – неуверенно спросил Никита, с надеждой глядя на Вику.

– С удовольствием. Жаль, гитары нет. Не люблю ходить в должниках.

– А целоваться?

– Думаешь, забыла? Много чего вчера наобещала. Не всё сразу, но… давай потанцуем. У меня замечательное настроение.

– Хочу кое-что показать. Тот самый секрет. Открой вон ту створку шкафа.

– Мне не придётся жалеть?

– Зависит от того, что увидишь. Не каждому дано так щедро жить…

– Друзьям на память города дарить?

– Гитара! Научился играть?

– На оборотной стороне послание в будущее.

– “Вика, я тебя люблю”. Это то, о чём я подумала?

– Прости.

– Даже не подумаю. Ты совсем ненормальный, да! Столько лет молчал. Я думала…

– Я тоже…

Разобраться в себе

Как это нелепо и больно – расставаться с женщиной, с которой пять долгих лет после свадьбы и три до ритуального таинства путешествовал наедине по сказочным астральным мирам любви, сплетая из тончайших энергий бытия и неправдоподобно прекрасных минут слияния запредельно причудливую, прекрасную в своей неповторимости ткань жизни.

Восемь лет обожания, восхищения, безумно пылкой влюблённости и внезапное, стремительное падение в беспросветную бездну.

Звёзды, как и прежде, посылали начинающим романтикам и опытным любовникам телепатические импульсы взаимного влечения, так же ярко светились лунные дорожки, переливаясь на зыбких речных волнах, указывая направление движения от сердца к сердцу.

Вокруг горели многочисленные костры из пламенных чувств, соловьиные менестрели привычно одурманивали доверчивые парочки, заманивая в липучие сети сладострастия, ночные птицы пугали таинственными звуками, разрывающими тишину, заставляя прижиматься теснее, искать спасение в продолжительных поцелуях.

Назойливо-тревожные мысли ритмичными, болезненными акустическими волнами перетекали из одного полушария моего воспалённого ревностью мозга в другой и обратно: пузырились, топорщились, лоснились, как плохо проглаженная ткань, в которую вдруг превратилась семейная идиллия.

Вероника изменила: обыденно, равнодушно, буднично.

– Ты уехал к родителям, я скучала. Вадик успокаивал. Красивая музыка, полумрак кафе, бокал игристого вина. Потом ничего не помню. Не более чем случайность.

– Потерялась на целый месяц. Ты же и после с ним встречалась, я знаю. Блуждала в лабиринте страстей, искала свет в конце тоннеля? Почему, зачем? Неужели монотонность и скука – объективно достаточная причина предать любовь? Или это было любопытство?

– Не спрашивай. У меня нет ответа. Он не такой как ты, только и всего. С ним интересно.