Свобода, овеянная ветром

Отец объяснил, что это пассажиры мягких вагонов и надето на них не нижнее белье, а пижамы. В них, конечно, ехать можно, но выходить в пижамах на улицу не следует.

Из объяснений я понял, что вагоны делились на мягкие, жесткие, или плацкартные, и общие. Мы ехали в плацкартном вагоне, название которого не сразу и выговоришь, тем более не сразу поймешь.

То, что у нас жесткий вагон, это можно легко понять – полки в нем были деревянными, плоскими и действительно жесткими. Держались верхние полки особыми упорами и железными тягами с петлями на концах. На всех неровностях пути и на поворотах эти железяки нещадно гремели.

В жестких и общих вагонах тогда не водилось чая, привычного теперь, хотя это кажется невероятным. Зато на каждой большой станции имелась избушка или домик, на котором была крупная надпись «Кипяток». Туда на остановках устремлялся народ, чтобы утолить жажду да и просто перекусить в вагоне, запивая чаем, – невозможно же есть всухомятку свои дорожные припасы.

Кстати, в те годы ходила байка про иностранца, который удивлялся тому, что в СССР все станции называются одинаково – «Кипьяток».

Следы войны

Мы ехали все медленней и медленней, особенно после Тихвина. Потому что железная дорога проходила через бывшую линию фронта. За окном вагона развертывались картины последствий войны.

Меня стало невозможно оторвать от окна. Надо отметить, что в старых вагонах окна очень удобны для этого занятия. Оконная рама у них опускалась так, что из окна при желании можно даже вылезть. Поэтому я иногда высовывался из окна почти по пояс.

Я все время торчал у окна, потому что такого количества военной техники, правда, разбитой, еще никогда не видывал. Это были немецкие и наши пушки и танки. А окопы, колючая проволока и воронки по национальной принадлежности определить уже невозможно. Но все равно следов войны оказалось так много, что тянулись они за окном почти до самого Ленинграда.

Кстати, руины разбитых зданий около станции Саперная стояли почти до 1970 года.

Запомнились надписи «Осторожно, мины!», висевшие на колючей проволоке, а кое-где на дощечках, приколоченных к палочкам. Многие из этих надписей находились совсем рядом с железной дорогой.

Первые шаги по Ленинграду

Наконец, мы приехали на Московский вокзал. Нас встретила Клавдия Николаевна С. Я впервые увидел эту таинственную родственницу, с которой отец предлагал мне иногда поговорить по телефону.

Отец и Клавдия Николаевна при этом в разговоре делились новостями, а что мог сказать я – пятилетний мальчишка? Каждый раз, держа трубку у своего уха, я страшно мучился с вопросами-ответами, ибо совсем не представлял, о чем можно говорить со взрослым, но незнакомым человеком.

Тетя Клава жила на Гагаринской улице, и поэтому от вокзала до дома мы шли пешком. Меня ошеломил вид разбитого города. Кое-что из «истории» домов поясняла Клавдия Николаевна, но многое удавалось понять и самому.

Особенно печально выглядели руины с частично сохранившимися стенами, на которых виднелись коврики, часы, фотографии, а иногда и картины. Нелепость и слепая случайность гибели потрясала воображение.

Тетя рассказывала, что у нее от голода, как и у многих, не было сил спускаться в бомбоубежище. Тем более жила она на шестом этаже, поэтому она во время тревог часто оставалась в квартире. Иногда бомбы падали где-то рядом в соседние дома (она показала остатки их). Дом дрожал, и несколько раз от близких разрывов даже шкаф чуть не падал на нее.

Едва мы добрались до Гагаринской, то стало ясно – меня надо отмывать от грязи и пыли. Поэтому самым первым заведением, которое мы посетили по приезде, оказалось баней.

Баня

Сказалось мое бдение у вагонного окна, оно сильно изменило мой внешний вид. Волосы на голове были наполнены гарью от паровозного дыма. Даже за ушами скопилась грязь. Требовалось срочно приводить меня в «божеский» вид, как сказала моя мама.

Хотя ванная комната в коммунальной квартире имелась, но она не действовала, – во время блокады от мороза разорвало трубы. Порешили – идем в баню.

Чайковские бани слыли заведением известным и почитаемым ревнителями чистоты и хорошего пара. Как обязательный атрибут всякой бани в вестибюле ее толклась очередь. Однако через полчаса мы все-таки прошли в мужское отделение.

Эта баня оказалась более комфортна, чем наши Железнодорожные бани в Вологде. В гардеробе стоял фикус, а в вестибюле люди ждали своей очереди, сидя на скамьях! Правда, не всем хватало на них места.

Встречалось много покалеченных войной мужчин, не увидели толстяков, а чаще мылись худощавые и неторопливые люди, как во всякой бане. Парная оказалась настолько хороша, что отец сходил в нее несколько раз.

Он меня отмыл. И потом мы выпили в буфете клюквенный морс – напиток, любимый мною до сих пор.

Музей обороны

Тетя Клава жила совсем рядом с интересными местами – с Невой и Фонтанкой, с Марсовым полем и Летним садом. Наши пешие прогулки по прекрасному городу, хотя и разбитому войной, почти каждый раз приводили к какому-нибудь новому «открытию».

Это «открытие» становилось новым, конечно, в первую очередь для меня, но часто оно оказывалось и открытием чего-то нового для моих родителей.

Каждый новый дом, церковь или дворец отец нам с мамой как бы преподносил. Он помнил многие собственные «открытия» со студенческих времен и теперь щедро делился ими.

Но одно открытие оказалось неожиданным даже для отца. Это – Музей обороны Ленинграда. Он располагался совсем рядом с Гагаринской, и при первой возможности мы его посетили.

Теперь там располагается знаменитая «Муха», а в то время все это громадное здание в Соляном переулке было целиком наполнено блокадными экспонатами. Такого музея я не видел никогда. Потом его, к великому сожалению, разгромил Сталин, точнее, его приспешники. Теперь, конечно, что-то восстановлено, но многое исчезло бесследно.

То, что там представлена почти вся военная техника и наших, и немцев, – это еще не все. Там удивляли впечатляющие диорамы, очень много фотографий и бытовых вещей, которые теребили душу и вызывали почтение к пережитому ленинградцами.

Конечно, присутствовала и радость от одержанной победы, но сквозила и боль от пережитого людьми ужаса и страданий.

Меня впечатлила огромная пирамида из пробитых касок, которая перекликалась с верещагинским «Апофеозом войны». Правда, сказал мне об этом отец.

Конфета

Родители посещали многих своих знакомых, и однажды в гостях на прощание меня угостили довольно большой конфетой. Но так как чай уже попили, то я весь день так и проносил ее в руке.

Нельзя сказать, что я жаждал чаю, но жевать конфеты просто так, как и пряники или печенье, я не мог – не привык.

Я носил ее в руке до вечера. От тепла конфета стала мягкой, но шоколад, похоже, был настоящий, поэтому она «дождалась» вечера. Точнее, вечернего чая.

Тут я и предложил конфету тете Клаве. Сделал свой презент я не очень деликатно, но все равно тетя была потрясена моим терпением.

Мы честно разделили конфету на двоих. Я впервые понял, что подарки могут приносить радость той и другой стороне.

Самокат

В поисках нужной вещи даже в Ленинграде в те времена можно было потерять много времени, обходя один магазин за другим. Например, так мы искали обычный самокат.

Для поиска нужного товара у советского человека формировалась интуиция и настойчивость. Был, конечно, распространен и блат, но встречались и бескорыстные добрые советчики.

Такой доброй феей для нас стала Ханна Михайловская – продавец «Спортивного магазина» Апраксина двора. Она была хорошей знакомой моих родителей и быстро перечислила магазины, где можно поискать этот товар.

Ханна Михайловна заверила, если же вдруг самокаты появятся в продаже в их магазине, то она непременно нам сообщит. Но самокат – это скорее игрушка, чем спортинвентарь. У них в магазине самокатов так и не появилось. Мы же расширили поиски.

И вот однажды в Летнем саду нам встретился мальчик – счастливчик, катавшийся на новеньком самокате. Мы его спросили, где они купили эту несбыточную мечту, но мальчишка испугался наших вопросов и уехал куда-то в сторону.

Слежка за ним дала результаты, мы нашли, наконец, заветную скамейку в саду, где сидела мать владельца желанного транспортного средства.

От нее мы узнали, где продают эти чудесные колесницы. Нам следовало всего лишь добраться до универмага у кинотеатра «Гигант», что на площади Калинина.

Как мы достигли заветной цели мимо разбитых врагом заводов, надо писать отдельно.

Из магазина мы пешком вернулись обратно, на Гагаринскую. Я-то, правда, не пешком передвигался, а учился ездить на самокате. Ах, как же я был счастлив в тот момент!