Свобода, овеянная ветром

Эрмитаж

Посещение Эрмитажа – это обязательная часть программы любого гостя Ленинграда. То, что это большой музей, я знал из рассказов родителей. Но то, что Эрмитаж так велик, я, конечно, не представлял.

Отец правильно продумал нашу экскурсию, мы ходили примерно часа два. Это посещение было, скорее, знакомством с самим зданием Эрмитажа, чем с определенным «набором» шедевров.

Помню, что мы осмотрели знаменитые часы с павлином, в этом зале тогда действовало несколько «фонтанов слез».

Тогда из этого же зала можно было выйти в сад под открытым небом, и мы прошлись по его аллее.

Отец узнал у служительницы дорогу и провел меня в рыцарский зал. Он сделал его посещение тоже сюрпризом для меня. Кони, рыцари и доспехи произвели должное впечатление. Мы в этом зале задержались надолго.

Чтобы оторвать меня от рыцарей, мы прошли и посмотрели коллекцию холодного оружия. Я понял, что надо «качать» мышцы. Потому, что размеры и вес двуручного меча внушали уважение к их владельцам. Можно легко догадаться, что махать таким увесистым оружием был способен только настоящий силач.

Некоторые экспонаты этих залов удивили своей формой и тонкостью работы. Особенно впечатлило холодное оружие, но и огнестрельное тоже произведено с не меньшим искусством.

Воспоминаний об Эрмитаже хватило на несколько лет. Но очень хотелось узнать, что же еще там выставлено.

Петергоф

Побывали мы и в Петродворце. Я тогда впервые ехал на электричке. Она мне поначалу показалась довольно комфортной. Называлась электричка странно – Ср-3. Но катила она бойко, свистела, правда, как-то визгливо, но доехали мы до места быстро – примерно за полчаса. То, что двери в вагоне были обычными, как в пассажирских вагонах, меня не удивило. Не знал я еще об автоматических дверях.

Петродворец тогда прозывался по-русски, а не по-немецки – Петергоф. Сказывалась стойкая неприязнь к немецкому языку. Сам дворец еще лежал в руинах, но многие фонтаны уже работали.

Мы успели посмотреть некоторые из них, пока, наконец, не добрались до Монплезира. Там меня заинтриговали фонтаны-шутихи.

Я долго следил за тем, на какой камень надо нажимать ногой, чтобы вдруг брызнула вода. Долго бы я наблюдал, если б отец не намекнул мне, что, возможно, фонтан срабатывает по команде человека. И только тогда я увидел «виновника» чудесного действия шутихи.

От всех увиденных красот я пришел в недоумение – почему надо было разрушать такое красивое создание рук человека.

Обратная дорога

На обратном пути я собирался еще раз посмотреть следы войны, так поразившие меня. Я рассчитывал, что теперь я встану к окну с другой стороны поезда, чтобы увидеть то, что я не смог рассмотреть по дороге в Ленинград. Кое-что удалось увидеть, но быстро наступила ночь, и на том закончились мои наблюдения.

Уже утром мы ехали по земле, нетронутой войной, и я из-за отсутствия за окнами интересных объектов маялся бездельем. Поэтому решил узнать, что будет, если я подпрыгну и посмотрю, как за это время продвинется поезд. Это была моя первая попытка изучения закона относительности движения и покоя. Не знал я, конечно, тогда ни названия этого закона, ни того, что его давно открыл Галилей.

Мои эксперименты решительно прекратили пассажиры, которые почему-то хотели спать. И особенно мои прыжки раздражали желающих с утра пройти в туалет. Мне в тот раз пришлось отложить открытие уже давно открытого закона. Так бытовые проблемы погубили на корню научную мысль.

Впоследствии мы еще не раз ездили в поездах и почти всегда люди оставались глухими к моим опытам. А как было бы здорово подпрыгнуть всем пассажирам одновременно, тогда поезд от такого облегчения сразу бы побежал быстрее, но люди не захотели меня понять.

Так человечество тормозит прогресс – как потом оказалось, я был не прав, но не совсем. Но человечеству, действительно, наплевать на многие законы природы. А жаль, ему жилось бы интересней, а может, и безопасней.

Первая роль

Это было очень давно, когда почти всё необходимое обыватели делали своими руками. Правда, оставалась еще одна проблема – настоящих умельцев и мастеров в своем деле было мало. Все объяснялось тем, что совсем недавно закончилась война.

Когда я учился в начальной школе, к нам в класс часто приходили практикантки из педучилища. Уроки наших учителей, возможно, считались хорошими и показательными, потому что за последними партами устанавливали ряд-другой стульев, на которых усаживалось помногу будущих учителей. Они что-то старательно записывали в своих тетрадках.

Можно сказать, мы были подопытными кроликами. Чему мы должны бы быть благодарны судьбе, так тому, что нас все-таки чему-то научили. По-видимому, неслучайно через десяток лет с лишком, когда я стал студентом университета, то встретил там еще двоих одноклассников.

Но все-таки речь пойдет о другом. О том, что к показательным урокам иногда требовались какие-то указки, метровые линейки и прочие нехитрые инструменты.

Их надо было сделать обязательно и, как всегда, в самый последний момент. Поэтому к отцу приходила моя учительница, она же и наша соседка, Зоя Николаевна, и просила его сделать к завтрашнему дню что-нибудь очередное и совершенно необходимое.

У отца, естественно, возникала неотложная необходимость что-то смастерить, и он переключался на поиски материала для поделок. Ведь даже указку из обычного полена не сделать.

Мне же приходилось учиться хотя бы на четверки, так как все мои провалы и проделки сразу становились известны родителям. Для этого Зое Николаевне не надо было даже к нам заходить.

Потому что когда она шла домой через наш двор, то в окно часто видела маму, готовящую чио-нибудь на кухне либо сидящую за машинкой у окна, где побольше света. Учительнице стоило остановиться и позвать: «Нина Ивановна!», и профилактическая беседа с родителями ученика, считай, состоялась. Пять минут общения, а мне отдувайся целый вечер.

Примерно так же быстро и деловито происходило и ее общение с отцом. Зоя Николаевна просила его что-то изготовить для очередных показательных занятий.

Среди множества подобных просьб запомнилось обращение сделать маску лошадиной головы. К новогоднему празднику в зале педучилища состоится концерт силами нашей начальной школы. Для него ученики должны подготовить инсценировки литературных произведений. Намечался небольшой конкурс среди классов школы на лучшее исполнение.

И вот у меня появлялась возможность выступить в роли… лошади. А если отец сделает к Новому году маску головы коня, то мне поручат играть ее переднюю часть. Роль ответственная, хотя и без слов. Но на всякий случай мне надо будет освоить ржание.

Отец взялся за производство головы непарнокопытного. Я был моделью основы головы, так как, возможно, мне предстояло в этой маске покорять подмостки сцены.

Кстати, нам тогда выпала честь выступать на настоящей сцене, так как все наши праздники проходили в зале педучилища, а оно располагалось в особняке, принадлежащем К. Н. Батюшкову – нашему земляку, русскому поэту и воину.

Подготовка к празднику началась. Вечерами отец колдовал над маской, а мы, артисты, после уроков шли в педучилище, где готовили инсценировку стихотворения «Мужичок с ноготок». Постановщиками были студентки, поэтому они старались, ведь эта инсценировка будет для них основанием для зачета.

Вначале на сцене не было никакого убранства, в смысле – декораций. На ней готовились исполнители – самый голосистый Валерка Б. – он был как бы Некрасовым – то есть основным героем произведения. Самый маленький, а потому робкий и тихий Лева П. —готовился играть того самого мальца – Мужичка с ноготок. Его выбрали студентки-постановщицы, так как они искали исполнителя ростом хотя бы немного меньше лошади. Я и мой друг Славка были разными частями этой лошади.

Пока без маски, но уже в лыжных шароварах и свитерах мы старательно таскали по сцене за собой салазки, груженные вязанкой поленьев. Каждый день было по два-три прогона. Правда, прогоны оказывались прогонами в первую очередь для меня со Славкой, а для остальных – это просто репетиция. Все потому, что нас проводили через сцену, а мы в соответствии со словами сценария должны в нужном месте идти, а в другом – останавливаться.

Нам долго не удавалось выехать точно на середину сцены до начала действия, а потом нам следовало дружно рвануть с места после слов «мужичка»: «Н-но, мертвая…», и при этом не свалить дрова с салазок.

Я и Славка все больше и больше убеждались, что мы и есть основные действующие лица инсценировки, а постановщицы нас затирают и не дают нам свободы.

Короче, начались симптомы «звездной болезни». Когда надо, я старательно ржал, но опять постановщицы сдерживали мой пыл и разрешили поржать не более двух-трех раз. Нас опять явно затирали.

Маска получилась очень выразительная, одно плохо – при бодром взмахивании головой и особенно при ржании (когда тоже следовало поднимать голову) маска сползала, и я переставал видеть дорогу.

Наконец, наступил день премьеры. Все волновались, и только мы со Славкой были спокойны. Слов нам учить не надо, хотя мы могли бы их даже ночью произнести наизусть. За две недели наслушались их множество раз.

Я и Славка натянули свои шаровары почти одинакового цвета – грязноватой охры. На ноги постановщики велели надеть ботинки черного цвета. На спину нам со Славкой накинули одеяло той же масти, что и наши шаровары. Наконец, на меня натянули маску и долго устанавливали ее так, чтобы я видел дорогу.

На сцене в это время шли другие инсценировки, но мы уже их слышали на репетициях и поэтому не особенно сожалели о том, что их не видим.

Было, правда, непонятно, почему в зале так веселились зрители. Часто совершенно неожиданно раздавались смех и аплодисменты, хотя, по нашим представлениям, там вообще не было никакого повода для такой реакции зрителей.

Наконец-то наступила и наша очередь. Уже скоро, минут через десять, мы скинем эти одежды, а то нам уже надоело стоять без дела, да еще и в теплых шароварах.

Вначале все шло хорошо. Мы не пропустили середины сцены, и вот началось развитие главной мизансцены – беседы автора с Мужичком с ноготок.

Но от испуга «мужичок» забыл слова. А я их помнил, но не мог в маске понять, где стоит наш коновод. Я повернул голову в его направлении и прошептал нужные слова. «Мужичок» их повторил, но оказалось, что он стоит далековато от меня, и я попытался ногой его подтянуть к себе поближе.

Но ничего не получилось, лишь мужичок пнул меня, чтобы я отстал, – вроде бы он вспомнил слова. В зале же раздались смешки на наши непредусмотренные сценические движения.