Умри вовремя

Умри вовремя
Валерий Васильевич Шестаков

Стоит ли спасать остатки человечества после ядерной катастрофы? Ведь все мы умрём, и никогда больше не вернёмся в этот мир живыми. А потому никогда о ней, если даже она исчезнет навсегда, не пожалеем. Этот вопрос встаёт перед жителями затерянного в океане острова, на котором ядерная зима уничтожит вскоре и растения, и животных. Имеет ли смысл тратить оставшиеся дни для строительства убежища? Тем, кто не верит в Бога, нужно прежде ответить на вопрос, поставленный Львом Толстым в его «Исповеди»: есть ли в жизни такой смысл, который не уничтожался бы неизбежно предстоящей смертью?

ВАЛЕРИЙ ШЕСТАКОВ

Умри вовремя

Приидите ко мне все скорбящие и отчаявшиеся,

И я успокою вас

2009 г

ПЕРЕВОРОТ

Причалил свой корабль я к острову мечты…

/Э.Верхарн. Возлюбленная./

– Всем лечь на пол! Руки на голову!

Резкий командный голос разорвал полуночную тишину просторного помещения аппаратной, грубо оттеснил звуки тропической ночи, вливающиеся в открытые окна. Офицер, ворвавшийся в распахнувшуюся от удара ногой дверь, ткнул дулом автомата в спину одного из четверых мужчин, склонившихся над передатчиком, стоявшим на столе в середине комнаты.

– Что здесь за вертеп? Кто допустил посторонних на государственную радиостанцию? Прекратить сеансы связи! За неподчинение расстрел! Всем лечь на пол!

Недоверчиво глядя на привычно плюхнувшегося на пол радиста и испуганно оглядываясь на протискивающихся в дверь военных, трое остальных, как неважные актеры неумело изображая ущемленное достоинство нарочитой замедленностью движений, растянулись на полу.

– Куда прётесь? – завопил офицер, обернувшись теперь уже на заполняющих комнату солдат. – Ты и ты,– ткнул он пальцем, – останьтесь! Остальные – на улицу! Окружить здание!

Табунное цоканье по плиткам пола, хлопнувшая дверь и удаляющийся коридорный гул. Ботинки двух оставшихся протопали к окну. До лежащих донесся треск раздираемых противомоскитных сеток. Оба солдата высунулись наружу, вглядываясь сверху, с холма, на котором располагалась радиостанция, в благоухающую и стрекочущую тьму, в длинную дорожку мерцающих бликов ущербной луны на ряби залива, на россыпь игривых огоньков прогулочных яхт и расцвеченную громаду стоящего поодаль, у стенки, подготовленного к погрузке туристов круизного парохода. Желе горячего воздуха тягуче вползало в освобожденное окно.

– Кто вы и почему находитесь здесь так поздно?– томно растягивал слова офицер, вальяжно рассевшись на стоящем перед рацией стуле. В последовавшей затем тишине раздалось постукивание ногтем по коробке, щелчок зажигалки, дымный выдох. – Вот ты, например, – короткое дуло ткнулось в ногу одного из лежащих, человека лет сорока, одетого в синий комбинезон.

– Я дежурный радист,– устало, с легким оттенком презрения в голосе произнес тот, не поднимая, впрочем, головы.

– А остальные?– офицер, подозрительно поглядывая на лежащих, потянулся к настольной лампе, направил её свет на безупречные костюмы.

– Мы консультанты вашего правительства, – поднял голову один из троих, толстяк с добродушным лицом и большой изрезанной морщинами лысиной на макушке, обрамленной искрящимися под светом лампы седыми пучками. – Хотели связаться с Европой…

– Между прочим,– с едва сдерживаемым гневом перебил его лежащий рядом мужчина с седым ежиком волос над высоким лбом,– мы здесь по личному разрешению президента. Утром нам придется доложить о происшествии.

– Президент! – вскричал офицер, – да у нас уже два часа как другой президент. Впрочем, я могу предупредить ваше желание пожаловаться. Просто расстреляю. Думаю, это лучший выход. Мертвые не жалуются.

Последние три слова были произнесены с рисовкой, с видимым наслаждением.

В аппаратной воцарилась зловещая тишина.

–Я так и не получил ответа! Кто вы?– ствол автомата уткнулся теперь в ботинок толстяка.

– Я американец, зовут меня Гэмфри,– начал тот мягким, даже ласковым голосом. Возраст он назвать побоялся, так как давно уже должен был быть на пенсии, но здесь, на острове, слава Богу, никому до этого не было дела. – Специалист по строительству подземных сооружений. Восстанавливаю древние выработки по добыче ракушечника, известняка…

– Довольно, следующий!

– Ирвин Лауэлл. Англичанин. 55 лет. Психолог,– отрывисто, с усилием, еле сдерживая возмущение процедурой допроса, выдавил из себя мужчина с ежиком, не поднимая головы.

– С вами тоже все ясно,– с угрозой в голосе подытожил военный. – Следующий.

Оставшийся, худенький молодой человек, заговорил торопливо, будто отвечал экзаменатору: – Поль Круасар, француз, 28 лет, родился недалеко от Нанси, департамент ....

– Что мне ваши департаменты! Ваша специальность?

–Врач, – запнулся говоривший,– э-э, консультант при министерстве…

–Неужели вы уже так опытны, что нужны нашему министерству как консультант?– недоверчиво и завистливо проговорил офицер.– И давно здесь?

Поль смешался. – Недавно,– неуверенно проговорил он.

–Самые опытные ваши врачи могут поучиться у него,– с чувством вставил англичанин, – он окончил два лучших университета.

Интерес офицера внезапно увял. Шум из наушников, лежащих на столе, отвлек его.

– Мне предложили, и я приехал, – неуверенно, заискивающе, продолжал между тем молодой француз.

Он не понимал, нужно ли продолжать, но не мог остановиться. Его могут убить. Сейчас! Здесь! Поль содрогнулся от жаркой и тошнотной мысли. Он может умереть на этом потерянном в океане острове. Он вообще на радиостанцию попал случайно. Он не имеет к ней никакого отношения. Это недоразумение.

Кто-то протопал, дверь открылась. Пока суконным языком казармы офицер орал в дверь, рык его тупым нытьем отдавался где-то в глубине живота. Поль не разбивал крика на фразы, но подсознательно желал его бесконечного продолжения, так как занятость офицера отодвигала угрозу расправы.

Смерть сейчас, вдруг, среди такой обыденной, привычно бесконечной жизни была дика и противоестественна. Но уже то, что он лежал на пыльном кафельном полу в дорогом костюме, купить который впервые в жизни смог только здесь, на острове, и то, что никто не обращает внимания на подобное кощунство, убеждало в реальности абсурда. Нормальный, привычный мир исчез. От пола несло пылью и резче, удушливее забивала нос вонь прогнивших носок радиста, но Поль не поднимал головы, боясь спровоцировать этого ужасного военного.

Прямо перед его лицом в смутной тени на грязной ножке стола сидела муха, очевидно устроившейся на ночлег, и его отчаяние, заполнившее вначале весь мир, и океан, и остров, сконцентрировалось на этой мухе. Она, это жалкое создание, будто ни в чем не бывало чистящее крылышки, жило в другой, параллельной вселенной, и оставалось для бесконечной беззаботной жизни, и между ней и им, обреченным, была уже громадная, непреодолимая пропасть. Фасетки мушиных глаз уставились на Поля. Муха улыбалась! Злорадно, издевательски! Над ним, таким большим и уязвимым. Какое, однако, это счастье – быть незаметной, безразличной всем мухой, не чувствовать тоски, ужасного предчувствия конца. Он готов всю оставшуюся жизнь дышать омерзительной носочной вонью, лишь бы…

– Так что же вам всем понадобилось на радиостанции в такое позднее время? – дошел до сознания Поля голос.

– Пытались связаться с материком,– осторожно начал Гэмфри. – Некоторые из нас беспокоятся о семьях.

– Ну и как? Связались?

– Еще нет,– кротко ответил старик.

– Встать! К стене! Ишь, разлеглись здесь, – вдруг грубо выкрикнул офицер, подвигая стул ближе к рации. – А ты продолжай свое дело,– тронул он носком ботинка ногу радиста.

Мужчина в комбинезоне медленно поднялся и с оскорбленным видом сел на свой стул. Трое остальных, осторожно, стараясь не шуметь, отряхивая невинные костюмы, отошли к стене.

– Смотри на коротких,– подал голос Ирвин.

– Здесь командую я!– отрезал офицер. – У вас что, большая семья? – смягчился он.

Англичанин угрюмо молчал.