Жена фабриканта. Том 2

– Эка! А зачем мне помнить о твоих долгах? Я чужих пустяков в голове не держу, – он с веселой усмешкой взглянул на Петра. – Сколько ты еще ему должен?

– За этих лошадей я лично тебе передал вексельных бланков на шестнадцать тысяч рублей. Это только часть долга. Мне брат Иван еще дал денег. А потом при Массари я еще попросил у Фирсова взаймы пять рублей, но он предложил мне дать только десять, потребовав с меня ещё один вексель на сумму триста семьдесят пять рублей от имени брата Ивана на имя купца Першина. Ты, Святик, и Массари посоветовали мне не спорить и выдать. Я послушал вас и сделал так, как вы мне сказали. А теперь ты утверждаешь, что не помнишь, и не имеешь привычки «держать в голове таких пустяков»… Как же так? Выходит, вы оба, прикрываясь нашей дружбой, попросту обманули меня! – в голосе Петра прозвучала неподдельная обида, хотя он прекрасно помнил, что большую часть из полученных денег сам же и прокутил в ресторанах.

– Купец Фирсов на прошлой неделе виделся с твоим братом Иваном Кузьмичом. Оказывается, твой вексель на триста семьдесят пять рублей, поддельный. Теперь Фирсов считает себя опозоренным в глазах купеческого сообщества и обещает в случае невозврата долга, обратиться в суд за принудительным взысканием, – объяснил Жардецкий.

– Но ты же прекрасно знаешь, я не брал этих денег, он дал мне только пятнадцать рублей в твоем присутствии! Вспомни же, Святослав! Прошу тебя, – воскликнул Петр, чувствуя, как противно похолодели ладони.

Жардецкий отрицательно покачал головой.

– Ну это с твоих слов, а Фирсов уверяет обратное: триста семьдесят пять рублей и плюс те пятнадцать, которые он тебе потом еще добавил.

– Но это же ложь! Ему ты поверил, а мне нет, – ошеломленно пробормотал Петр. Он чувствовал себя преданным.

Несколько мгновений Жардецкий изучающее глядел на него. После чего холодно напомнил:

– За всё надо платить, ты это знаешь. И за мой черный фрак, и за дорогие швейцарские часы, которые я тебе одалживал прошлой зимой… Помнишь?

Петр сглотнул застрявший сухой комок в горле и согласно кивнул. Он был раздавлен. Стоял, униженно опустив голову.

– Я знаю, что заслужил твое презрение, – выдавил он из себя наконец.

– Хм… Ну предположим, фрак ты мне потом вернул. Правда, он оказался грязный, и рукав был оторван. Мне пришлось отдавать его в починку и самому заплатить за ремонт, хотя это твоя вина. А вот швейцарские часы, память о моем отце и его подарок, которые я тебе одолжил по дружбе, а ты не вернул, да еще и без моего согласия заложил у Ашера, вот этого я тебе не могу простить! Я к нему пошел, думал, что успею их выкупить, но было уже поздно: они были в сломке. А эти часы мне были дороги, как никак, подарок моего покойного отца. Они и по деньгам дорогие. Да что тебе это объяснять, ты же не дурак. Я, кстати, заметил, что у тебя память на деньги, которые тебе одалживают, почему-то короткая. Но я подстраховался и взял за часы расписку. Где же она… а вот! – с этими словами Жардецкий пошарил в кармане жилета и вытащил оттуда какую-то бумажку, торжествующе помахав ею перед лицом Петра. – Узнаешь свою расписку?

– Нет. Дай-ка, я погляжу, – хмуро попросил тот. – Однако ты тогда обещался ее порвать…

– Не в моих принципах уничтожать ценные предметы. Да ты сам посуди! Как я мог тебе такое пообещать, если расписка должна храниться как музейный экспонат до тех пор, пока ее можно будет со спокойной совестью выкинуть в мусор, – напыщенно воскликнул Жардецкий. Он аккуратно свернул листочек и с ухмылкой спрятал его в нагрудный карман.

Петр задумался, потом с обидой заметил:

– Какой же я глупец! Поверил… Вы с Дмитрием воспользовались моим положением. А ведь я к вам искренне привязался, думал, вы мне товарищи, а оказывается…

– Да брось ты. К чему эти обиды. Всё это пустое! Вот матушка твоя умная женщина. Я это сразу понял, как только она со мной заговорила, – сказал Жардецкий. Заметив, что Петр с недоверием глядит на него, потребовал: – Ты всё же поясни, почему так думаешь про нас.

– Так я отдал вам свои векселя на четырнадцать тысяч рублей, и вы заверили меня, что они с лихвой покроют все мои долги. А теперь оказывается, что векселя у вас, долги при мне так и остались, – пробормотал Петр. Он растеряно смотрел на Жардецкого. Тот едва сдержался, чтобы не расхохотаться и расплылся в слащавой лживой улыбке.

– Бланки твои на месте, за них даже не беспокойся. Все хранятся у Массари. Сейчас сам в этом убедишься. Да ты же сам просил их оставить. А Дмитрий Николаевич, как порядочный и ответственный человек, никого еще не подводил, за это я ручаюсь головой. К тому же у него есть определенное положение в юридическом департаменте! Вчера мы объяснили тебе предстоящее дело, и ты согласился участвовать. А сегодня бац! Даешь задний ход… Право, не понимаю, чего тебе еще нужно? Бумаги должны быть в деле, чтобы приносить доход. И в твоем положении я бы не артачился. Мы с Дмитрием относимся к тебе по-товарищески: вспомни, сколько для тебя уже сделали… И зря ты на меня нагородил черт знает что! Обвинил в обмане, выставил в неприглядном виде. Нехорошо, брат, как же нехорошо, ведь я за тебя перед Дмитрием Николаевичем поручался, – в голосе Жардецкого проскользнула обида.

– Хорошо, я поеду, – кивнул головой Петр, поддавшись на его уговоры.

Но Жардецкий солгал, уверенный, что Петр, будучи мертвецки пьяным, на следующий день уже ничего не вспомнит о каком-то своем согласии.

Поселившись на квартире Жардецкого после кражи векселей, Петр сначала никому не собирался их отдавать на хранение, рассчитывая распорядиться ими по своему усмотрению, но живя как и прежде. Однако в один из дней, пребывая в сильном подпитии, проговорился. Мошенники вцепились в него мертвой хваткой и в конце концов убедили отдать векселя на хранение Массари, пообещав за это, что так он покроет свои долги, а заодно заработает проценты на финансовых операциях.

Петр нуждался в деньгах. Надеялся спустя время вернуться домой с повинной головой, просить прощение, объяснив кражу шантажом и угрозой убийства со стороны дружков. А так как матери в тот момент дома не было, то ему и пришлось без спроса взять деньги, чтобы спасти свою жизнь и прочее, прочее. Так представлял он себе свой разговор с матерью, в глубине души и страшась его, и понимая, что прощения не будет.

11

Выйдя на улицу и подозвав извозчика, они поехали на Тверскую. Расплатившись, вошли в подъезд и поднялись на второй этаж, где позвонили в квартиру, занимаемую губернским секретарем Дмитрием Николаевичем Массари.

Их уже ждали. Денщик сразу же отворил им дверь и проводил в небольшую, скромно обставленную гостиную, которая явно давно не проветривалась, отчего в воздухе держался стойкий запах терпкого французского парфюма и крепких сигар.

Отсутствие в обстановке любых предметов, которыми обычно принято украшать жилища, чтобы придать им уютный обжитой вид, не считая сразу же бросившегося в глаза искусно черненого серебряного ящичка, стоящего на комоде, явно указывало, что здесь проживает прирожденный холостяк.

– Ну вот, куда-то прибыли, а как всегда, приходится ждать, – промолвил Жардецкий и весело подмигнул. Он стащил с себя шляпу и принялся ею театрально обмахиваться, как будто ему вдруг стало жарко. После чего подошел к низкому громоздкому дивану и со вздохом облегчения плюхнулся на него.

Предчувствуя нехорошую развязку, Петр то присаживался, то подскакивал. Нервно ходил по комнате взад и вперед, подошел к окну. Прохожих в полуденный час на улице было мало. Проехал мимо окон один экипаж, за ним другой, спустя несколько минут прошли два мужика, один из них нес на спине мешок. Из подворотни следом выскочила маленькая кудлатая собачонка, остервенело залаяла. Второй обернулся и сердито цыкнул на нее. Та для вида еще полаяла, покрутилась вокруг хвоста и понуро потрусила обратно в темную подворотню.

Казалось, что время замедлило бег. Петр нетерпеливо переступил с ноги на ногу и обернулся к Жардецкому, который уже полулежал на диване, расслабленно запрокинув голову и закрыв глаза.

– Святик… Прояви снисхождение к старому и больному, расскажи, что вы там за дело придумали, – неловко пошутил Пётр, но голос его прозвучал как у просителя, неуверенно и униженно. Петр это понял и смутился.

– Да я бы с удовольствием, но не могу. Дмитрий Николаевич не разрешает вмешиваться, когда он ведет какое-то дело. Да погоди ты! Сейчас он придет, и ты всё узнаешь, – лениво отозвался Жардецкий и зевнул. Он приподнял голову, потом снова поудобнее уселся и, вытянув руку на подлокотнике, принялся пальцами выбивать ритмичную дробь.

Продолжая испытывать стыд и конфузясь от ощущения собственной ничтожности, Петр грустно вздохнул. Постоял у окна, отошел и, не зная что делать, присел на другой край дивана подальше от самоуверенного Жардецкого.

Но и диван сразу же показался ему неудобным из-за низко расположенного сиденья. Петр как будто провалился, чуть не уткнувшись носом в свои колени. Поерзав, чтобы устроиться поудобней, он рывком вытянул вперед свои длинные худые ноги, но и так ему было неудобно. Из-за этого неудобства, а больше из-за нарастающего в душе беспокойства, он заерзал и вдруг почувствовал знакомый шум в ушах. Перевел вопросительный беспомощный взгляд на Жардецкого, потом на дверь, в которую должен войти Массари.

Но сидящий на другом конце дивана Жардецкий, казалось, не замечал его судорожных движений. Он делал это намеренно, стремясь подавить свою жертву и показать «той» собственную ничтожность и зависимость от благодетелей.

Прошло ещё несколько томительных минут. Наконец колыхнулась бархатная темно-зеленая портьера, и в комнату молодцевато вошел невысокий приятный мужчина лет тридцати пяти, Дмитрий Николаевич Массари.

При виде его обрадованный Петр подскочил с дивана и пошел к нему навстречу, протягивая руку для приветствия.

– Рад, очень рад видеть вас, Петр Кузьмич, – растягивая губы в холодной улыбке, сказал Массари, пожимая руку молодому купцу. Одновременно он поверх его головы бросил молниеносный взгляд на сидящего в расслабленной позе Жардецкого. Тот кивнул.

Губернский секретарь Дмитрий Николаевич Массари обладал любопытнейшей, можно даже сказать, занимательной внешностью. Его утонченное, гладко выбритое лицо состояло как будто из двух совершенно различных половин: верхней и нижней. И сочетание этих половин придавало лицу Массари неправильность и в то же время совершенно удивительную притягательность. Верхняя часть лица – небольшой белый лоб, рыжеватые, тщательно уложенные назад волосы, дерзкие презрительные глаза, была самой обычной. Зато нижняя часть казалась более выразительной из-за расплющенного носа с горбинкой, как у хищной птицы, и крупными крыльями, которые чувственно трепетали или гневно раздувались при смене эмоций с положительной на отрицательную. Прямые тонкие губы, на которых появлялась и как будто змеилась коварная иезуитская улыбка, и треугольный твердый подбородок завершали портрет этого чрезвычайно опасного, предприимчивого и безжалостного человека.

– Привет, Дмитрий. Понимаешь, этот фрукт снова ничего не помнит из вчерашнего, но я не стал ему объяснять. Лучше ты объясни, – откликнулся Жардецкий и заговорщически подмигнул.

Он быстро пересек комнату и остановился рядом с Массари, напротив Петра. Теперь они оба, похожие на двух изголодавшихся хищников, нагло и в упор разглядывали Ухтомцева.

– Надеюсь, Петр Кузьмич, вы не собираетесь отказываться от наших договоренностей и ваших обязательств? Признаюсь, что я не жду от вас подобного шага, иначе даже не знаю, к чему это может привести впоследствии, – вкрадчиво произнес Массари.

– Я ни в коем случае не собираюсь отказываться от своих перед вами обязательств, Дмитрий Николаевич. Вы не должны так думать. И вы, и Святослав Иванович так много сделали для меня, когда я оказался в трудном положении, – поторопился ответить Петр, смешавшись под их пристальными холодными взглядами.

– Хорошо, что вы это помните. А сейчас прошу вас, присядем, и я расскажу о предстоящем деле, – сказал Массари.

Он остановился возле стола, заложил пальцы правой руки за борт жилета и, глядя только на Петра, заговорил:

– Часть векселей, которые вы отдали мне на хранение, Петр Кузьмич, уже пошли в оборот. Деньги должны делать деньги, это закон. Надеюсь, мы с них получим хорошие проценты, часть которых – ваша законная доля. Другая часть вырученных денег уйдёт на взятки и погашение вашего долга перед нами.

– Но вы же раньше утверждали, что если я отдам вам векселя на хранение, то могу рассчитывать, что долг погашен?

Массари пожал плечами и удивленно ответил:

– Не помню, чтобы я такое говорил…

Петр растеряно покачал головой.