Новая жизнь, или Убийства без правил

– Можно войти? Тут к вам из милиции пришли.

– Заходите, Оленька, – раздался из-за двери мужской голос.

В небольшом кабинете, с ремонтом и обычной мебелью, за письменным столом сидел мужчина. Рената сразу узнала его. Сергей Эдуардович Мишин был одним из любимых её преподавателей. Студенты сокращенно звали его СЭМ и удивлялись такому совпадению. Он читал лекции по судебной медицине. Судебный эксперт Мишин в то время был самым молодым из педагогов. К студентам относился демократично, хотя это слово не звучало в те годы так часто, как сейчас. Его практические занятия посещало треть студентов от всего курса. Он не ругался, а просто интересовался:

– Это что, так мало желающих посмотреть на трупные пятна? Ну-ну… посмотрим, поможет ли теория получить прогульщикам зачет. Если ждать больше некого, приступим, пожалуй. Кто мне сегодня ассистирует? Все смотрели на Ренату. Так повелось с первого дня занятий. Она одна не побоялась приглашения СЭМа стать его ассистентом и шагнула вперёд. С тех пор новых добровольцев не находилось, и Натка отдувалась за всех. Не то чтобы ей нравилось это, скорее любопытство и интерес ко всему новому руководил ею. В раннем детстве она мечтала стать медиком и непременно хирургом, но позже увлеклась чтением детективов и её кумиром стала Агата Кристи. Стоять рядом и не заглянуть туда, где живет человеческий организм, – было для неё не интересно. Поэтому она решила использовать такую возможность. Ей нравилось смотреть на его руки, как они плавно и чётко находят в теле человека тот или иной орган, аккуратно отправляют его в поданную Ренатой ёмкость, а затем он объясняет студентам, чем здоровый орган отличается от больного. Все склянки имели свой номер и предназначались только для своего органа. Рената старалась, и у неё все получалось. Естественно, что она получила зачет автоматом. Прощаясь, Сергей Эдуардович сказал ей:

– Песню слышал много раз, а девушку с родинкой на щеке встречаю впервые. Этот знак вам дан неспроста, юриспруденция не та сфера, где вы можете проявить себя, а вот медицина… Подумайте, еще не поздно. – Рената дала обещание подумать.

Пока она вспоминала студенческие годы, Борис прояснял всю ситуацию. Сергей Эдуардович слушал его, покачиваясь в кожаном кресле. В руках он держал шариковую ручку, играючи то открывал, то снова закрывал её. Наконец он поднялся и вышел из-за стола.

– Я всё, конечно, понимаю, что нет никаких запретов на присутствие родных, но как врач я не могу дать такого разрешения и, поймите, только в ваших интересах. Он посмотрел на Ренату.

Оленька сидела у стола и не могла скрыть удовольствия, которое испытывала, слушая речь начальника. Хотя она была бы не прочь посмотреть на то, как эта упрямица хлопнется в обморок.

– Поверьте, не каждый может… – продолжал он свою речь.

«Не узнает», – подумала Рената. Шляпа, ну конечно, шляпа, давит зараза, как железный обруч. Опустив сумку перед собой, она двумя руками взяв шляпу за поля, сняла её с головы. Волнистые каштановые волосы рассыпались по плечам, лоб оголился, а бинтовая повязка показалась во всей красе. От того, что шляпа сильно давила на рану, свежее пятно крови выступило на повязке. Неуклюже, дрожащей рукой, она стала поправлять волосы на лоб.

– Вы меня не узнаете? – тихо, но уверенно проговорила она. СЭМ внимательно всматривался в лицо стоявшей перед ним девушки. Борис опустил голову. Оленька положила руки на стол, как ученица на парту. Ухмылка, ещё минуту назад озарявшая её лицо, исчезла, и ей уже расхотелось причинять этой упрямице какую-либо боль. Она поняла, что её боль сильнее любой другой, которую ей можно причинить.

– Да… да… – протяжно заговорил Сергей Эдуардович. Рената, если не ошибаюсь.

– Да, – облегчённо выдохнув, кивнула она.

– Редкое имя, необычное… помню, помню. Вот ведь как пришлось встретиться.

– Обстоятельства, – её голос был тихим и безжизненным.

– Вся жизнь из обстоятельств. Повернувшись к Ренате спиной, он медленно подошёл к столу, за которым сидели Борис и Оленька.

– Оленька, – обратился СЭМ к женщине, – возьмите сегодня себе мою ассистентку, думаю, она вам не помешает.

Оленька кивнула как только могла и тяжело поднялась, опираясь руками на крышку стола.

– Помогите ей, я вас прошу, – тихо сказал СЭМ.

Оленька все поняла. Она наклонилась, взяла сумку в руку и, не глядя на Натку, сказала:

– Пойдёмте.

Рената передала шляпу Борису и поспешила за женщиной.

По каменным ступеням спускались в подвальное помещение. Коридор становился всё уже, а знакомый запах всё гуще. Наконец пришли. Остановившись перед серой металлической дверью, Оленька переложила сумку из правой руки в левую и со всей силы толкнула тяжёлую дверь.

Рената напряглась. Сердце её застучало так громко, что, казалось, и Оленька слышала его стук.

В серой холодной комнате не было окон. Единственная лампочка, которой она освещалась, была подвешена под самым потолком. Да и что тут освещать – яркий свет тут неуместен. Резкий запах формальдегида и карболки проникал в нос, в рот, заполнял лёгкие. Дышать становилось тяжело.

Оглядевшись, Рената увидела его. Он лежал на каменном столе совсем голый, ничем не прикрытый. Вынужденная его нагота никого не смущала. Натка почти не дыша подошла к столу. Пристально всматриваясь в его лицо, она искала в нём знакомые и такие родные ей черты. Но всё в нём было не так, как прежде. Впалые щёки, низкий подбородок, синие тонкие губы, а главное – она не видела глаз, таких родных и любимых, нежных и весёлых.

«Нет, это же не он», – была первая мысль, которая пришла ей в голову. В нём всё не так. Это лицо мне не знакомо, оно чужое. Тот, другой, которого она знала, всегда был жизнерадостный, а этот безжизненный и холодный. Почему я решила, что увижу его таким, каким он был в тот вечер, почему? Да потому что мне этого очень хотелось. Только теперь она всё поняла.

Оленька, в отличие от Ренаты, которая, окаменев, смотрела на мужа, уже делала свою работу. Она высыпала принесённую одежду на стол, разложила её в порядке очереди. Очерёдность она установила сама за долгие годы работы в морге – просто ей так было удобно.

– На, помогай, коли пришла, – прохрипела она, тормоша Ренату за плечо.

– Держи рубашку и застёгивай на ней все пуговицы, кроме рукавов, – приказным тоном добавила Оленька.

Очнувшись, Рената стала выполнять полученное от женщины задание. Держа сорочку на весу, она пыталась застёгивать пуговицы. Руки не слушались. Пуговицы казались такими маленькими, а разрезы для них ещё меньше. Дрожащими руками она пыталась запихнуть их в петли, но ничего не получалось.

– Да положи ты рубашку на стол, на весу-то неудобно, – сердито проговорила Оленька.

Слушаясь женщину, Натка положила сорочку прямо на его тело.

Пока Рената возилась, застёгивая пуговицы, Оленька закончила надевать брюки и туфли. Выхватив у Натки сорочку, она разложила её на своём металлическом столике. Взяла большие серые ножницы и разрезала сорочку по всей длине спины. Получилась детская распашонка. Протянув один край рубахи, женщина сказала:

– Надевай. Сначала руку.

Рената, взяв его за руку, стала неуклюже натягивать на неё сорочку. Рука была холодная, тяжёлая и совсем не слушалась. Холод его тела передался и ей. Только сейчас она вдруг почувствовала, как было холодно в этой серой комнате. Мелкая дрожь пошла по всему её телу. Рената закрыла глаза. Всё не по-человечески, не по-настоящему. Она совсем не так представляла их эту встречу. Ухватившись за край каменного стола, Натка изо всех сил удерживала своё сознание, которое собиралась покинуть её в эту трудную минуту. «Не хватало ещё упасть», – покачнувшись, подумала она. Оленька умело подхватила её под спину, подвела и прислонила к стене.

– Ты ещё долго продержалась, – пробубнила она, – я думала, ты сбежишь ещё от двери. Женщина достала из кармана халата пузырёк, открыла его и поднесла девушке под нос. Едкий запах нашатырного спирта ударил Ренате в нос, она отшатнулась и открыла глаза.

– Ну вот, подыши, подыши ещё.

Оленька поводила пузырьком перед её лицом. Постой тут, я уже заканчиваю. Женщина вернулась к своей работе. Спиной Натка почувствовала ледяной холод стены и отшатнулась. Во рту было сухо и горько. Все запахи смешались в один едкий и смертельный.

Да что же это я так расклеилась, я же видела это раньше. Надо взять себя в руки, и, как будто выполняя указание внутреннего голоса, она крепко сжала ладони в кулаки. Через минуту дрожь отступила.

Оленька, закончив работу, побросала пустые кульки в сумку и застегнула молнию.

– Вот и всё.

Подойдя к Натке, сказала:

– Я перекурю, у тебя есть пара минут, попрощайтесь. Оленька вышла.

– Вот и всё, – повторила Рената вслух и не узнала своего голоса.

Разжав кулаки, тихо подошла к столу.

Одежда преобразила его тело, и оно стало узнаваемым. Натка поправила ему волосы так, как он их зачёсывал. Положила свою ладонь ему на грудь. Его сердце молчало.

– Сердце моё, почему ты молчишь, а говорил, что твоё сердце всегда будет принадлежать только мне. Где ты, сердце моё, теперь только здесь, – она поднесла ладонь к своей груди и крепко прижала к сердцу. – Прости, прости меня. – Она наклонилась и поцеловала его в лоб, а затем слегка в губы.

Как перед грозой, сначала крупные и редкие капли, а затем ручьи побежали по её щекам. Рената тихо плакала. Шум открывшейся двери остановил дождь. Оленька и двое молодых людей вошли в комнату. Натка поняла – прощание окончено. Как маленький ребёнок, она вытерла слёзы кулаками и пошла к выходу.

Дорога назад, в кабинет СЭМа, показалась ей короче, чем до серой комнаты.