Черный Карлик. Легенда о Монтрозе (сборник)

– Я разослал лазутчиков во все стороны, – сказал сэр Дункан, – они скоро должны вернуться; тогда и узнаем, точно ли они собираются с силами, и где именно, и с какой целью.

Поздно вечером разведчики вернулись. Взошла луна и осветила большое движение по всему лагерю, а вслед за тем и в замке поднялся шум, что доказывало, что получены важные известия. Из числа лазутчиков, первоначально разосланных Арденвором, некоторые воротились ни с чем, принеся лишь неопределенные слухи о том, что у Камеронов пошевеливаются. Говорили еще, что предгорья Бен-Невиса издают те необъяснимые и зловещие звуки, которые служат иногда предвестием сильной бури. Другие лазутчики, зашедшие на разведку в глубь страны, были пойманы и перебиты либо уведены жителями тех укреплений, куда они проникли. Вскоре с аванпостов Аргайла увидели передовые ряды армии Монтроза. Обе стороны, заметив друг друга, обменялись выстрелами из мушкетов и луков, после чего отступили к своим главным силам, чтобы доложить о близости врага и узнать, что делать дальше.

Сэр Дункан Кэмпбел и Аухенбрек вскочили на коней и поехали осмотреть свои аванпосты, между тем как Аргайл, сохраняя характер опытного главнокомандующего, занялся распределением своих наличных сил на позиции, так как ясно было, что им следовало ожидать или ночного нападения, или утреннего, в крайнем случае. Монтроз так притаился в ущельях, прилегавших к лагерю Аргайла, что, как ни старались Аухенбрек и Арденвор разузнать о численности неприятеля, это им не удалось. Впрочем, они догадывались, что, во всяком случае, у Монтроза должно быть гораздо меньше народа, чем у них, и возвратились к Аргайлу сообщить ему все, что узнали. Но Аргайл решительно не верил, чтобы сам Монтроз мог быть так близко. «Это такое безумие, – говорил он, – на которое не способен даже Джемс Грэм, невзирая на всю его бешеную самонадеянность; и я не сомневаюсь, что это только исконные наши враги, Гленко, Кеппох и Гленгарри, хотят задержать нас по дороге; может быть, еще Мак-Вурих и Мак-Ферсоны набрали кое-какие отряды, но они, во всяком случае, должны быть крайне малочисленны по сравнению с нами, и, следовательно, мы их тотчас разгоним силой или они сдадутся».

Среди сторонников Аргайла царствовали всеобщее возбуждение и сильный подъем духа: они жаждали отомстить за бедствия, так недавно испытанные их округом, и всю ночь только и дышали надеждой, что наутро осуществят свои мстительные стремления. На аванпостах обеих армий поддерживали строгий караул, а воины Аргайла спали на тех местах и в том порядке, какой назначен им был на следующий день при начале сражения.

Бледная заря едва начала освещать вершины горных громад, когда вожди обоих войск стали готовиться к бою. Это было 2 февраля 1646 года. Воины Аргайла выстроились в две линии, неподалеку от угла, образуемого озером и рекой, и представляли зрелище внушительное и грозное. Аухенбрек был бы рад, если бы его допустили начать сражение, напав на аванпосты неприятеля; но Аргайл, всегда придерживаясь выжидательной политики, предпочел отразить атаку, а не нападать.

Вскоре послышались воинственные звуки, возвещавшие, что им не придется долго ждать. Кэмпбелы услыхали со стороны ущелий напевы различных кланов, приближавшихся к ним. Громко отдавался клич Камеронов, начинающийся зловещим обращением к волкам и коршунам: «Идите, мы готовим вам поживу!» – и горное эхо вторило этим звукам. Клан Гленгарри не остался безмолвным, громко звучал его воинственный призыв на языке хайлендерских бардов; а затем последовали звуки других кланов, по мере того как они подходили к перевалу, с которого должны были спуститься в долину.

– Вот видите, – сказал Аргайл своим родственникам, – я вам говорил, что нам придется иметь дело только с ближайшими соседями. Джемс Грэм не решился показать нам свое знамя.

В эту минуту из ущелья послышались оживленные звуки труб, игравших тот мотив, которым шотландцы издавна встречали и приветствовали королевский штандарт.

– Слышите, милорд? – сказал сэр Дункан Кэмпбел. – Вот сигнал, из которого явствует, что так называемый королевский наместник лично присутствует среди этих людей.

– И даже, вероятно, с конницей идет, – прибавил Аухенбрек, – чего я, признаюсь, не ожидал… Но мы, милорд, от этого не побледнеем, а будем только помнить, что впереди у нас враг, а в прошлом – тяжкие обиды, за которые следует отомстить!

Аргайл молчал и смотрел на свою руку, висевшую на перевязи из-за ушиба, полученного при падении с лошади за несколько дней перед тем.

– Это правда! – воскликнул с горячностью Арденвор. – Милорд Аргайл, вы не в состоянии теперь владеть ни мечом, ни пистолетом, необходимо вам удалиться на галеру… ваша жизнь как военачальника для нас драгоценна… а ваша рука как воина бесполезна.

– Нет, – сказал Аргайл, гордость которого боролась с нерешительностью, – да не будет сказано, что я бежал от лица Монтроза… Если я не способен сражаться, то хочу хоть умереть среди детей моих.

Многие другие вожди Кэмпбелов в один голос заклинали своего верховного вождя предоставить на этот день команду Арденвору и Аухенбреку и наблюдать за ходом сражения издали, с безопасного пункта.

Мы не решаемся заклеймить Аргайла названием труса; правда, в жизни его не было ни одного случая, где бы он проявил истинную храбрость; но в настоящем случае и во время других происшествий он держал себя с таким спокойствием, что его поведение можно приписать скорее нерешительности, чем отсутствию храбрости. Но история знает много случаев, когда слабому голосу собственного сердца вторят голоса других людей, уверяющих, что и для общего блага его жизнь крайне необходима.

– Если хотите, сэр Дункан, проводите его на галеру, – сказал Аухенбрек своему кузену, – а я пойду ободрять наших людей, дабы такой дух не распространился между ними!

С этими словами он устремился в ряды воинов, наставляя, приказывая, умоляя их помнить свою былую славу и нынешнюю доблесть, помнить обиды, за которые они отомстят, если одержат победу; если же будут побеждены, он просил их не забывать, какая их ожидает ужасная участь; словом, он пытался поделиться с каждым человеком хоть искрой того пламени, которое горело в его груди. Между тем Аргайл медленно и, по-видимому, неохотно следовал за своим заботливым родственником, который почти насильно привел его на берег озера и отправил на одну из галер, с палубы которой главнокомандующий безопасно, но и бесславно взирал на зрелище, разыгравшееся в долине.

Как ни было недосуг сэру Дункану Кэмпбелу Арденворскому, он все стоял на берегу и смотрел вслед удаляющейся лодке, перевозившей на галеру его вождя. Невозможно выразить всех чувств, волновавших его в эту минуту, ибо для него верховный представитель их рода был все равно что родной отец, и преданный член его клана ни при каких обстоятельствах не допускал в своем сердце никакой критики его образа действий. Для сэра Дункана Аргайл был превыше всех людей; к тому же этот человек, суровый и жестокосердый к посторонним, был мягок и великодушен со своими близкими, и благородное сердце Арденвора обливалось кровью при мысли, какое толкование можно было дать теперешнему поступку Аргайла…

«Так будет лучше! – подумал он, стараясь подавить собственное смятение. – Но… из сотни его отцов и предков я не припомню ни одного, кто бы ушел с поля сражения, пока знамя Диармидов развевается перед лицом их злейших врагов!..»

Громкие клики заставили его обернуться и поспешить к своему посту, на правый фланг небольшого Аргайлова войска.

Отсутствие Аргайла было замечено его бдительным врагом, который, занимая отличное положение на склоне горы, мог видеть все, что происходит внизу. Видя, что удаляющихся к берегу сопровождают четверо всадников, Монтроз заключил, что среди отступающих есть важные лица.

– Замечательные кавалеристы! – молвил Дальгетти. – Они уводят своих лошадей в безопасное место. Вон сэр Дункан Кэмпбел на караковом коне, которого я облюбовал себе на перемену…

– Ошибаетесь, майор, – молвил Монтроз с горькой усмешкой, – это они спасают своего драгоценного вождя… Подайте сигнал к немедленному наступлению. Пошлите приказ по всем рядам. Джентльмены, благородные вожди, Гленгарри, Кеппох, Мак-Вурих, вперед!.. Майор Дальгетти, скачите к Мак-Илду, скажите им, чтобы шли в атаку, если любят Лохабер! Потом возвратитесь с горстью нашей конницы сюда, к моему знамени. И пусть они, вместе с ирландцами, остаются в резерве.

Глава XIX

Как утес встречает напор волн,
так Инисфэйл встретил Лохлина.

    Оссиан

Трубы и волынки, громогласные предвестники кровопролития и смерти, разом подали сигнал к наступлению; в ответ на это более двух тысяч воинов испустили воинственный крик, повторенный мощными отголосками в горах. Хайлендеры, сторонники Монтроза, разделились на три колонны, появились из ущелий, до сих пор скрывавших их от неприятеля, и с величайшей горячностью бросились на Кэмпбелов, стойко ожидавших нападения. Вслед за нападающей колонной шли в порядке ирландцы, под начальством Колкитто, предназначенные формировать резерв; с ними был королевский штандарт и сам Монтроз; на фланге шла конница, около пятидесяти лошадей, каким-то чудом уцелевших во время похода, командовал ими Дальгетти.

Правая колонна роялистов была под начальством Гленгарри, левую вел Лохил, а центром командовал Ментейт, который оставил кавалерию, переоделся хайлендером и предпочел сражаться в пешем строю.

Хайлендеры бросились в атаку со свойственной им, вошедшей в пословицу яростью, на бегу палили из ружей, стреляли из луков и остановились на близком расстоянии от неприятеля, храбро устоявшего на месте. У воинов Аргайла огнестрельного оружия было больше, притом они лучше могли целиться, а потому их огонь был значительно губительнее того, который они выдержали. Роялистские кланы кинулись вперед, завязали рукопашный бой и в двух местах смяли неприятельские ряды. Если бы они сражались с регулярным воинством, с этой минуты победа была бы на их стороне; но тут хайлендеры бились с хайлендерами, и как оружие, так и искусство бойцов были одинаковы с обеих сторон.

Поэтому борьба была отчаянная. Удары палашей и топоров, стучавших друг о друга или ударявшихся о щиты, сопровождались короткими, дикими, возбуждающими возгласами, с которыми хайлендеры и дерутся, и пляшут, и предаются всяким вообще усиленным телодвижениям. Многие из противников лично знали друг друга и старались перещеголять один другого, одни по ненависти, другие из более благородного чувства соревнования. Ни те ни другие не уступали ни пяди, и на место падавших (а падало много, с обеих сторон) тотчас бросались другие, стремившиеся в первые ряды, в самый центр опасностей. Пар валил от воинов, словно от кипящего котла, и, подымаясь в разреженном, прозрачном, морозном воздухе, образовывал легкое облако над сражавшимися.

Так обстояло дело на правом фланге и в центре, без всяких иных последствий, кроме ран и смертей.

Справа, у Кэмпбелов, некоторый перевес имел только Арденвор как по своей боевой опытности, так и по численности доставшихся ему дружин. Он двинул вперед, в косвенном направлении, крайний фланг своей линии в тот самый момент, когда роялисты готовились напасть на них, так что сразу осыпал их выстрелами и с фронта и во фланг; невзирая на все усилия своего вождя, роялисты смешались и оторопели. В ту же минуту сэр Дункан Кэмпбел скомандовал «в атаку» и сам напал на противников, вместо того чтобы самому выдержать нападение. Такая перемена ролей всегда обескураживает солдат и часто имеет роковые последствия. Но тут подоспел на выручку ирландский резерв: его тяжелый и непрестанный огонь принудил Арденвора уступить свою позицию и удовольствоваться оборонительным положением. Тем временем маркиз Монтроз, пользуясь несколькими рассеянными по полю березами и густым дымом от ирландских мушкетов, скрывавшим его движения, приказал Дальгетти вместе с конницей следовать за собой и, проскакав некоторое пространство, так чтобы зайти во фланг и даже в тыл неприятелю, велел трубить сигнал к наступлению. Звук кавалерийских труб и топот скачущей конницы произвели на правый фланг Аргайла такое впечатление, какого не могли бы произвести никакие другие звуки. Горцы того времени питали суеверный страх перед боевыми конями, вроде того как древние перуанцы, и имели какие-то удивительные понятия о том, как этих животных обучают для войны. Поэтому, как только они увидели в своих рядах неожиданное появление этих предметов своего величайшего ужаса, они дрогнули, смешались, их охватила внезапная паника, и сэр Дункан ничего не мог с ними поделать. Чего стоила фигура одного майора Дальгетти, закованного в непроницаемую броню и скачущего на своем привычном коне с таким расчетом, чтобы с каждым скоком увеличить силу своего удара! Воины Аргайла ничего подобного не видывали, и единственные знакомые их глазу наездники были какие-нибудь полунагие, рослые хайлендеры, верхом на крошечных горных лошадках.

Отброшенные роялисты снова пошли в атаку; ирландцы продолжали безостановочно стрелять, стоя в порядке на близком расстоянии от противников. Так битва не могла продолжаться: сторонники Аргайла начали расстраивать свои ряды и разбегаться большей частью по направлению к озеру, остальные – куда попало. Правое крыло окончательно было разбито, испытав притом невознаградимую потерю в лице Аухенбрека, который пал, силясь восстановить порядок.

Рыцарь Арденворский с двумя или тремя сотнями джентльменов из лучших фамилий своего клана, известных своей доблестью (считалось, что в рядах Кэмпбелов больше джентльменов, чем во всяком другом горном клане), пытался геройскими усилиями самопожертвования прикрыть беспорядочное отступление рядовых. Все эти подвиги были бесполезны и привели лишь к тому, что под дружным натиском своих врагов они сначала разделились, сражались поодиночке и, кажется, под конец хлопотали только о том, чтобы продать свою жизнь как можно дороже.

– Сдавайтесь, сэр Дункан! – крикнул майор Дальгетти, видя, что его недавний хозяин и двое других джентльменов отбиваются от нескольких хайлендеров, и в подкрепление своего требования он подъехал к нему с поднятым палашом.

Вместо ответа сэр Дункан выстрелил из запасного пистолета, но пуля попала не в всадника, а прямо в сердце его славному коню, который упал и тут же издох. Ранальд Мак-Иф, бывший в числе воинов, теснивших сэра Дункана, воспользовался той минутой, когда тот отвернулся, стреляя в Дальгетти, и проколол его мечом.

В эту минуту подбежал Аллен Мак-Олей. Все хайлендеры, сражавшиеся в этой части, были из отряда Ангуса Мак-Олея.

– Негодяи! – воскликнул Аллен. – Кто посмел сделать это, тогда как я строго приказал взять Арденвора живым?

Полдюжины проворных рук сразу отдернулись от поверженного рыцаря, богатое оружие и роскошная одежда которого соблазнили их поживиться на его счет, и в то же время они в один голос начали оправдываться, сваливая вину на «островитянина», как они называли Ранальда Мак-Ифа.

– Проклятый пес! – крикнул Аллен, в гневе позабывая о своем мистическом братстве с «ясновидящим». – Ступай драться дальше, а к нему не смей прикасаться, если не хочешь умереть от моей руки!

В эту минуту они остались почти наедине, потому что угрозы Аллена разогнали всех людей его клана и вынудили их двинуться дальше к озеру, сея везде ужас и смятение и оставляя за собой только мертвых или умирающих. Мстительный дух Мак-Ифа не выдержал, и он, подойдя к Аллену в упор, промолвил таким же угрожающим тоном:

– Твоя рука и так обагрена кровью моих сродников, и еще неизвестно, я ли умру от твоей руки или ты от моей…

С этими словами он так быстро и неожиданно ударил Аллена, что тот едва успел подставить свой щит.

– Негодяй! – сказал Аллен с удивлением. – Это что значит?

– Я Ранальд Сын Тумана! – отвечал островитянин, повторяя удар, после чего у них завязалась отчаянная борьба.

Но судьба как будто предназначила Аллена Мак-Олея отмщать членам этой свирепой семьи за страдания своей матери, так как и это состязание кончилось так же, как и прежние его схватки с Сыновьями Тумана. Обменявшись несколькими ударами, Ранальд Мак-Иф упал с глубокой раной на черепе, а Мак-Олей, ступив на него ногой, хотел пронзить его мечом, как вдруг чья-то посторонняя рука отвела в сторону смертоносное лезвие.

Вмешавшийся в дело был не кто иной, как майор Дальгетти, который сначала упал с лошади и, придавленный ее трупом, некоторое время лежал без движения, но теперь очнулся и встал.

– Придержите-ка свой палаш, – сказал он Аллену, – и не трогайте больше этого человека по той причине, что он находится под моим покровительством и притом на службе у его превосходительства. А еще я должен вам сказать, что ни один благородный кавалер, по воинским законам, не сводит счеты за свои личные обиды flagrante bello, multo majus flagrante proelio[42 - В разгар войны, а тем более в разгар сражения (лат.).].

– Глупец! – сказал Аллен. – Иди прочь и не смей становиться между тигром и его добычей!

Но Дальгетти и не думал уступать: перешагнув через распростертое тело, он объявил Аллену, что если он считает себя тигром, то пусть не погневается, если встретит на своем пути льва. Этих слов и угрожающего жеста было достаточно, чтобы обратить всю ярость воинственного прорицателя на того, кто помешал ему довершить его мстительный замысел, и он без дальнейшей церемонии начал драться с ним.