Парадигма

Человеческая природа всегда поражала Илерию. Способность привыкнуть даже к самым сложным условиям вырабатывалась почти у каждого в ее базе. Что дает им подобную выдержку, одному Богу известно. А что позволило выжить ей? Была ли то надежда или же страх смерти? Может, отсутствие возможности убить себя стало причиной того, что душа удержалась в теле?

– Я хочу задать Вам пару вопросов, – Илерия села на стул рядом с кушеткой. – Но для начала давайте познакомимся. Меня зовут Илерия, а Вас?

Мужчина недоверчиво покосился на нее.

– У Вас нет имени?

– Мы не животные, – у нас тоже есть имена! – зарычал он, дернув руками, но их стягивали кожаные ремни.

– Конечно, – миролюбивым голосом согласилась Илерия. – Так как Вас зовут?

– Ноам, – помедлив, мужчина все же представился.

По его лицу пробежало еле заметное беспокойство.

– Я уже привык к 9456. Большая цифра. Я никогда не сомневался, что я не первый и не последний, – кашель прервал его.

– Это лишь цифра, а не количество пациентов до Вас, – Илерия между делом просматривала тут же полученный результат мазков крови на одном из экранов. Она специально использовала гуманное слово «пациент», а не «испытуемый» или «подопытный», не желая рисковать возможностью заполучить доверие. Немного. Ей нужно было ровно столько, чтобы разузнать об Асаране, как о главаре, так и о городе-бункере. – Первая цифра говорит об уровне секретности разработок. Вы, Ноам, как понимаете, в последней группе.

Низкое содержание сахара в крови, пониженный гемоглобин – обычная кровь человека, испытывающего все превратности голодной жизни.

– Вы ведь из Асарана? – как бы между делом спросила Илерия, смотря на новое выведенное окно с разбором связей ДНК. – Там, наверно, ужасные условия для жизни?

Ноам хмыкнул. Его серые глаза смотрели, не мигая.

– Это не Звезда! – если бы его руки были свободны, то он бы жестом проиллюстрировал масштаб системы. – Я слышал, что люди под куполом могут гулять по зеленым лугам, по паркам с деревьями… – его дыхание сбилось и, когда Илерия оторвалась от микроскопа, увидела, что он плачет. – Мы же живем в грязи, среди болезней. Люди деградируют, теряют веру, а кто не перестает бороться рано или поздно оказываются здесь или их кости пожирает Гремучая Змея.

Илерия затихла. Душевные муки, горькие мужские слезы, слова, сказанные хриплым глухим голосом, не могли быть ложью.

Она уже где-то слышала подобное. Анна говорила такие же слова, словно в доказательство показывая ей фотокарточку. На ней были запечатлены мать с ребенком на руках, и все вокруг было зеленым, даже изумрудным. Удивительно, как хорошо сохранились краски, совершенно не выгорев и не потускнев от пыли.

– Бог не справедлив. Он разделил людей на две части, одна из которых решает, жить ли другой или нет, – пытаясь сдержать слезы, Ноам нахмурился, уставившись в потолок. – И чем они заслужили подобную милость?

Руки Илерии задрожали, а всегда сильное выражение лица бесконтрольно сменилось на растерянное. Прикованный к кушетке человек говорил слова, умеющие проникать глубоко. Она не знала, почему раньше не думала об этом. Ей посчастливилось жить в безопасной зоне и это мешало ей осознать, почему люди в Загранице пытаются уничтожить противный их миру оазис жизни.

– Дело не в справедливости – сказала Илерия, – дело в самих людях. Вы убиваете, Вас убивают. Это закономерность.

Ноам зло дернулся. Железные ножки кушетки заскрежетали по полу.

– Мы защищаемся! Нас истребляют каждый день, каждую минуту! – его голос срывался, но он продолжал. – Поганый Крон не позволяет нам даже дышать. Каждая травинка, выращенная под лампами, ценится нами сильнее, чем вами человеческая жизнь и свобода!

– Вы развязали войну, а не мы, – губы Илерии искривились в презрении. – Вы разрушали страны! Покончив с одной, двигались дальше и дальше, – она еле сдерживалась, чтобы не плюнуть ему в лицо. – Ни в одном языке мира нет слова, способного описать вас!

– Наши предки несли демократию, – обреченно произнес Ноам, но в нем не было оправдания, а лишь усталость. – Мы давали людям свободу от диктатуры.

– Лишь дав народу власть, ты лишишь его свободы, – именно этими словами характеризовали в академиях и школах творившийся хаос сепаратизма в 20 – начале 21 века. – Ваши предки превратились в беспощадный вирус, приведший нас к тому, что есть. Вы как потомки Каина получаете расплату.

– Мы уже вполне испили собственной крови, превращаясь в самых настоящих монстров, не похожих ни внешне, ни внутренне на людей. Мы страдает из-за тех, кто прячется под куполами. А что же делать тем, кому просто не повезло оказаться вне ваших городов? Умирать, рожать недолюдей?

– К сожалению, среди вас больше уродов душевных, а не физических, – Илерия отвела взгляд от его лица с впалыми щеками и редкой сединой на щетине. Спорить о своем месте в мире с человеком, получившим диаметрально противоположный жизненный опыт выматывает, словно то был настоящий бой. Следующие ее слова были спокойнее и уравновешеннее:

– Обвиняя нас в опытах, при этом сами проводите их?

«Пожалуйста, клюнь!» – думала она, напрягшись от ожидания.

А Ноам все молчал. Он словно не услышал вопроса, уйдя глубоко в себя. Но Илерия терпеливо смотрела на его профиль, с силой сжимая челюсти. Гуляющие желваки выделяли ее низкие острые скулы, а подбородок делали острее. Ей бы не понравилось свое отражение, если бы пришлось увидеть себя.

– Асаран не окружен умными людьми, – наконец заговорил он. – Я ни разу не слышал об опытах. Он только любил пробовать какую-нибудь дурь на пленных. Не толкать же ее на рынок без пробы!

Илерия стиснула зубы. Она так и хотела сжать пальцы на его шее. Опыты не во имя науки, а ради удовольствия – худшее проявление человеческого разума, если таковой имеется у этих людей.

– Я хочу посмотреть, какая ты стала бы от наркоты! – Риторика его речи изменилась. Что-то пропало в голосе. Больше Ноам не вызывал сострадания, а лишь желание вколоть ему яд. – Такие девочки как ты, становятся послушными под кайфом! – Смех заклокотал где-то в области его живота. Глухой, булькающий, переходящий в кашель и обратно.

– Я постараюсь перевести тебя в третью группу, – Илерия наклонилась к его уху, ощущая мерзкую, почти гнойную вонь сальных рыжих волос. – Хочешь увидеть свои внутренности или мышцы, не прикрытые кожей? У тебя пропадет не только способность смеяться, но и думать!

Ноам встретил ее взгляд. Он понимал, о чем она говорит, это видно по глазам, по напряженному лицу. Но он держался, мужественно улыбаясь.

– Кстати, я курирую отдел вивисекции, – она злобно рассмеялась. – Раньше использовали животных. Бедные собачки, мартышки, кошечки страдали… а ведь они умные, безгранично верящие своим хозяевам существа! – Она покачала головой, сожалея миллиардам погибших в лабораториях за все человеческое существование животным. – Но еще мой предшественник доказал, что опыты над людьми правдоподобнее и лучше, чем на макаках.

– Таких как ты надо самих подвергать сдиранию кожи. – Зашипел Ноам.

– Ты так думаешь? – Илерия поцокала языком. – Но сначала мы сделаем это с Вами, господин 9456.

– Будь ты проклята! – Плевок в лицо вернул Илерию из-за алого полога ярости, но не лишил убежденности, что для 9456 нужен перевод на высшие уровни. – Будь ты проклята!

Он все кричал и кричал проклятия. Илерия слышала их еще долгое время и, нырнув в свой кабинет, она спряталась за столом, сев на пол, холодящий ягодицы, обтянутые тонкой тканью юбки и халата.

– Я схожу с ума, – повторяла Илерия, смотря на прихваченную из палаты палетку с кровью.

Только чудом пробирки остались на месте, не разлетевшись по полу от хаотичных движений. Темная густая кровь, принадлежащая Ноаму 9456, вызвала новую паническую атаку.

Меня раскатали

возникло в голове так же неожиданно, как и понимание неприемлемых симпатий к врагу. Раньше она могла желать им только смерти, ведь в них не было ничего человечного. Ничего человечного не было и в Илерии.

Сегодня на ужин у них соседи,

А завтра, может, буду я…

Завтра наступит с заходом солнца. Хотя оно еще высоко, где-то там на поверхности.

А в кабинете же царила тьма. Она въелась в каждый предмет интерьера от громадного деревянного стола до пейзажа на стене, расплываясь чернильными пятнами теней из-за тусклого света в аквариуме в нише шкафа, в котором плавали мелкие роботы-рыбешки.

Желание оставаться самой собой было приоритетным для Илерии, бережно хранимым на протяжении жизни, чтобы ни случилось, какая трудность бы не наступала в ее судьбе. И вот запах краха приблизился к порогу ее дома.

Другой человек бы задался вопросом: «что такого в подобной реакции?» И вряд ли смог бы получить вразумительный ответ. Черное и белое давно смешалось в однородную массу.

Главная мораль Илерии – сопротивление эмоциям. Она видела, насколько низко могут пасть люди, и старалась найти другую для себя дорогу. Самопожертвование, гнев, с ее работой могли бы вызвать у любого катарсис, вряд ли когда-нибудь бы закончившийся очищением от глубинных страхов и переживаний.