Суд

– Ладно, давай его сюда, а потом соединишь с контролем.

Начальник ремстройтреста Русланов был почти ежедневным визитером у Лукьянчика; слывя в районе безудержным оптимистом и весельчаком, он был еще и порядочным хитрецом. Вот и его частые визиты в исполком тоже от хитрости. Интересно, что у него за предлог на этот раз?

Будто вломившись в кабинет, Русланов, еще идя к столу, начал говорить о каком-то подкинутом ему объекте, ремонтом которого должны заниматься железнодорожники, а не он.

– Вы скажите мне, разве у нас своего недостаточно? – энергично говорил он, пожимая руку Лукьянчику и садясь. – Так вот же – взваливают на нас, на нас все валят, кому не лень.

– Что за объект? – спросил Лукьянчик и вдруг подумал, что ему хотелось бы быть сейчас на месте Русланова, заниматься своими, черт бы их побрал, даже не своими объектами и иметь все выговоры, вклеенные в его личное дело.

– Помните мост у кирпичного завода? Так завод на том берегу, а на этом я строю торговый павильон. По мосту проложена заводская железнодорожная ветка для вывозки кирпича. Кому мост нужен? Конечно же, железнодорожникам и кирпичникам, а поскольку и те и другие относятся к Железнодорожному райисполкому, пусть в том исполкоме и чешутся. А они кладут тот мост на нашу спину. Какого черта?

– Кто кладет? – Лукьянчик с трудом улавливал логику разговора и хотел одного – поскорей его закончить.

– Я же сказал – железнодорожный исполком.

– Чем они это мотивируют?

– Что мой торговый павильон будет больше всех нуждаться в хорошем мосте. И будто секретарь горкома товарищ Лосев их в этом поддерживает.

Лукьянчик резко повернулся к столику с телефонами и замер – сейчас он услышит, как всегда, ровный голос Лосева который уже, конечно, знает об аресте Глинкина. С чего же сейчас начать с Глинкина или с этого дурацкого моста? Нет, нет, надо начинать с дела, как будто ничего не случилось – жизнь продолжается, и надо работать.

– Добрый день, товарищ Лосев. Извините, вас беспокоит Лукьянчик. Я к вам с жалобой на Железнодорожный район – они перебрасывают на нас ремонт моста у кирпичного завода, когда это целиком их объект, а у Русланова и без того план трещит. Но они уверяют, будто вы это санкционировали.

– Здравствуйте, во-первых, – прорвался наконец секретарь горкома. Во-вторых, я ничего похожего не санкционировал, и вообще это не мое дело, разберитесь, товарищ Лукьянчик, в этом сами, – с оттенком раздражения сказал Лосев и без паузы спросил: – Что же это Глинкин ваш? А?

– Что именно, я еще не знаю, но, надеюсь, теперь зря не арестовывают, – мгновенно окостеневшим голосом ответил Лукьянчик и услышал:

– Как ни противно, придется разбираться в этом на горкоме.

Лосев положил трубку.

– Кого посадили? – жадно заинтересовался Русланов.

– Он говорит, что никаких санкций железнодорожникам не давал, и рекомендует разобраться в этом нам самим.

– Ну вот видите, какие они гады… Так кого же посадили?

– Кого-кого? – Лукьянчик отвел глаза в сторону, но решил, что уклоняться от ответа, пожалуй, неумно. – Глинкина, зама моего, посадили!

– Ух ты! – смешно, по-бабьи всплеснул руками Русланов. – А я тут к вам с этой ерундой…

– А по-вашему, я что – должен закрыть исполком?

– Нет, отчего же… – рассеянно отозвался Русланов и вдруг захохотал в голос: – Хо-хо-хо! А я ему как раз позавчера говорю – как бы по вас тюрьма не заплакала.

– За что же это вы его так? – небрежно спросил Лукьянчик, перекладывая лежавшие на столе бумажки и кося глаза на Русланова.

– Да это по поводу его решения надстраивать больницу. Тот корпус там, что зовется новым, строился сразу после войны, на живую нитку, я прораба знаю, который строил, он говорит: фундамент там никакой, на один этаж, и то с натяжкой. Вот я возьми и скажи Глинкину – не настаивайте, а то надстроим, стена завалится, а по вас тюрьма заплачет. Хо-хо-хо!

– Да, вовремя пошутил… вовремя, – вздохнул Лукьянчик. – А ему сейчас не до смеха.

– Кому это?

– Глинкину – кому же еще?

– Ну, это как по пословице: «Что хотел, то и съел».

– У вас есть ко мне что-нибудь еще? – мягко спросил Лукьянчик.

– Всё. Всё. Всё, – по-индийски сложив ладони, ответил Русланов. – Лады, я пошел… – И он почему-то на цыпочках вышел из кабинета.

Лукьянчик хотел заняться чем-либо, но почувствовал – не может. Тревога все-таки точила ему душу…

Странное у него было ощущение. Что бы там ни говорил Глинкин и как там ни страховаться, а ожидание расплаты всегда было с ним. Правда, иногда оно становилось похоже на то, как человек видит ночью зарницу и думает: эта гроза до нас не дойдет. Кроме того, с течением времени, когда проходили годы и ничего не случалось, чувство опасности притуплялось. В общем, страх был, но он никогда не был таким сильным, чтобы его остановить.

Он поехал домой, только когда стемнело и в исполкоме уже давно никого не было, – не хотелось никого видеть. Его «москвич» одиноко стоял на краю площади, там, где начинался городской парк. Лукьянчик торопливо пересек площадь и залез в машину. Еще не успел включить стартер, как впереди машины возникла парочка. Они выбежали из темноты парка, остановились прямо перед радиатором и, держась за руки, громко хохотали. Парень притянул девушку к себе, обнял, и они умолкли, замерли в поцелуе.

Лукьянчик полоснул по ним светом автомобильных фар и тронул машину прямо на них. Парень оттолкнул девушку в сторону, а сам встал перед машиной с поднятой рукой. И тут только Лукьянчик опомнился и, круто обогнув парня, умчался.

Домой, однако, не поехал и еще долго гонял машину по городу, обдавая тревожным, движущимся светом фар дома, деревья, заборы. Постепенно успокоился и направил машину к дому… Да, да, объявился у него Еще и такой раздражитель страха – не мог спокойно видеть безмятежно радующихся людей. не мог, и все…

Глава шестая

Окна кабинета районного прокурора были распахнуты в сад, похожий сейчас на мертвую декорацию. Было утро, но жара, стоявшая последние дни, уже давала о себе знать. Не остывающий за ночь раскаленный воздух был неподвижен, и деревья в саду точно окаменели, ни один листик не шелохнется. Хотя такая жара для этих мест не удивление, все же и аборигены Южного чувствовали себя неважно.

Прокурор Оганов и пришедший к нему начальник районного ОБХСС Травкин сидели перед распахнутыми окнами и вели вялый, обоим неприятный разговор о деле Глинкина.

Конечно, им было неуютно оттого, что преступником оказался человек, который не один год работал рядом с ними. Но была у этого дела особо неприятная сторона – они тревожные сигналы о Глинкине имели, а арестовали его теперь по указанию из Москвы, и выяснилось, что еще в пятидесятые годы он, работая в Брянске, привлекался к уголовной ответственности и сюда, в Южный, приехал, отбыв небольшое наказание, но теперь привлекался к ответственности по новым открывшимся обстоятельствам, и, видать, достаточно основательным, если спустя несколько лет предложено его арестовать и этапировать в Брянск.

Сейчас Оганов и Травкин пытались для себя выяснить, почему не сработали сигналы о Глинкине, которые они имели? Все-таки сигналы были глухие: один безымянный телефонный звонок в ОБХСС и два – в прокуратуру, да еще анонимка в ОБХСС, в которой, правда, подробно описывалась пятисотрублевая взятка, причем автор утверждал, будто сообщником Глинкина является Лукьянчик. Телефонные звонки к делу не пришьешь, а анонимку проверили формально и, ничего толком не выяснив, положили под сукно. Травкин как следует проверять анонимку не захотел, и без нее работы было под самую завязку. Сейчас ему сказал об этом Оганов, но в ответ Травкин напомнил Оганову про письмо учителя Ромашкина, о котором тот вроде забыл…

Действительно, месяца три назад в прокуратуру поступила подписанная жалоба учителя Ромашкина. Его пригласили на беседу, и он подтвердил, что давал Глинкину взятку за квартиру, но на другой день, когда Оганов уже собирался с этой жалобой пойти в райком партии, учитель явился снова и жалобу свою забрал, сказав, что он написал ее сгоряча и теперь от нее отказывается…

– Все-таки вы могли поработать с этим учителем, убедить его, – сказал Травкин.

Оганов недовольно поморщился и, взяв со стола анонимку, начал ее перечитывать.

– А вы разве не могли поработать с этой анонимкой? – проворчал он своим густым басом, испытывая, однако, неловкость оттого, что они сейчас так откровенно и несолидно отфутболивают свою вину друг другу.

Но в анонимке действительно было кое-что доступное проверке. Автор сообщал, например, что он своей жилплощади лишился летом прошлого года при чрезвычайных обстоятельствах. Он, правда, не уточнял, при каких, но покопать здесь можно было…

– И еще есть щелочка, – гудел Оганов, продолжая читать анонимку. – За взятку он жилплощадь получил, только они обманули его и дали квартиру похуже. Ведь можно было проверить все ордера за прошлое лето? И найти тот, который был выдан без основания? Наконец, можно было найти документацию выдачи квартиры по чрезвычайным обстоятельствам?

– А если они дали эту квартиру без всяких ссылок на обстоятельства? – начинал злиться Травкин.

Оганов почувствовал это и, шевельнувшись в кресле всем своим грузным телом, повернулся к Травкину:

– Злиться не надо, мы оба на этой истории учимся.