«Сатурн» почти не виден

– Когда вы его видели в последний раз?

– Когда шел бой.

– Он вам ничего не говорил?

Ольховиков снова поднял могучие плечи.

– Не до разговора было. Когда бой стал свертываться, я его оставил в кустах.

– Так… – Марков хотел спросить еще что-то, но передумал. – Спасибо, идите отдыхайте, – сказал он.

Спустя несколько минут Галя Громова передала в Москву шифрованную радиограмму:

«Операция по первичному выведению Рудина на цель прошла нормально. Все дальнейшее неизвестно. Рудин чувствовал себя уверенно. Будем ждать. Привет. Марков».

Доложив, что радиограмма передана, Галя продолжала стоять перед Марковым.

– Я все понял. Спасибо, – недовольно сказал Марков.

– Сколько же времени мы ничего не будем о нем знать? – тихо спросила Галя.

– Сколько понадобится, – сухо сказал Марков и с притворным интересом посмотрел на радистку. – А вы что, хотите что-нибудь предложить?

Галя молча повернулась и ушла в свою каморку. В землянке было тихо. С тревожным шорохом за дощатой обшивкой обсыпалась подсохшая земля.

Из-за полога радиорубки доносилось попискивание рации. Очевидно, Галя, как она выражалась, «прохаживалась по эфиру». Но сейчас она не просто так прохаживалась. Настроив приемник на волны, на которых немцы обычно работали открытой радиотелефонной связью, она слушала их переговоры, надеясь перехватить что-нибудь имевшее отношение к Рудину.

«Пфенниг, Пфенниг, я – Марка, я – Марка, – монотонно повторял какой-то немецкий радист. – Дайте генерацию, дайте генерацию, я вас не слышу… – Помолчит с минуту и снова: – Пфенниг, Пфенниг, я – Марка, я – Марка…»

Потом Галя услышала, как какой-то немец острил по поводу холода: «Не знаю, как ты, а у меня мозги замерзли, и я думаю только о стакане спирта». Низкий красивый голос медленно диктовал какие-то непонятные цифры вперемежку с именами: «Десять. Макс. Двадцать четыре. Точка. Феликс, тире. Одиннадцать. Анхен. Тире. Семнадцать. Точка. Сюда не входит сегодняшняя сводка. Повторяю еще раз. Десять. Макс…»

Нет, нет, о Рудине Галя ничего не услышала. А в полночь она приняла радиограмму от товарища Алексея, которая еще больше встревожила всех обитателей землянки:

«Имеем информацию о ликвидации лагеря военнопленных возле нашего города, откуда возили пленных в интересующее вас место. Причины неизвестны. Работавший в лагере советский врач, с которым мы имеем связь, утверждает, будто пленных увезли в другое место, где есть зимнее помещение. Вывоз осуществлен этой ночью. Привет. Алексей».

Марков, не раздеваясь, лег на койку и попытался заставить себя уснуть. Но это был странный сон, когда он все время ощущал себя неспящим и в то же время видел какие-то смутные сны…

Его вывел из этого состояния неугомонный Будницкий, которому было сказано прийти, когда он освободится, и вот в третьем часу ночи он счел себя освободившимся.

Марков ему обрадовался: можно заняться делом и отвлечься от тревожного и бесплодного раздумья. Они расстелили перед собой подробную карту района.

– Придется вашим людям еще поработать для нашего хозяйства… – медленно сказал Марков; он еще не освободился от сонного оцепенения.

– А мы и не думали, что все уже сделано… – Будницкий по-хозяйски оглядел землянку. – Потолок будем укреплять.

– Погодите вы с потолком, – недовольно сказал Марков. – Тут новое дело. Нам надо в разных местах, но обязательно в лесу и в большом отдалении от базы отрыть три маленькие землянки. Чтобы сбивать противника с толку, если он займется пеленгацией, мы должны нашу рацию систематически перемещать.

– Ясно. Укажите места и размер землянок… – Старшина вытащил из-за голенища замусоленный блокнот.

Будницкий ушел.

– Что-нибудь новое есть? – крикнул Гале Марков.

Полог пошевелился и чуть приоткрылся.

– Ничего, товарищ подполковник.

…Поезд с пленными продолжал идти на запад. Рудин подсчитал, что от места отправки он удалился не меньше как на сорок-пятьдесят километров. Хорошо помня карту этой местности, он подсчитал, что скоро поезд должен проходить через большой лесной массив. Рудин встал. Разглядеть, что делается в вагоне, он не мог. За грохотом колес ничего не было слышно. Рудин сделал шаг в сторону от двери, наткнулся на чье-то тело. Он пригнулся и, ощупывая руками сидящих и лежащих людей, начал продвигаться к чуть светлевшему в темноте окну. Ему пришлось влезть на нары. Возле окна, прижавшись лицом к проволочной решетке, сидел бородатый человек в изодранной тельняшке. Рудин протиснулся к нему вплотную и немного отжал его от окна.

– Я решетку попробую, – шепнул ему Рудин.

Бородач ничего не сказал, но отодвинулся.

Рудин ощупал и осмотрел крепления решетки. Колючка была прибита гвоздями к деревянной раме. Не раздумывая, Рудин обвернул руку полой пиджака, ухватился за центральное сплетение проволоки и изо всей силы рванул на себя. Сорванная сразу с нескольких гвоздей решетка обвисла. Еще рывок, и вся решетка была в руках Рудина; он выбросил ее в окно.

– Я с тобой, – жарко, в самое ухо ему проговорил бородач в тельняшке.

– У тебя товарищи есть? – спросил Рудин. – Может, они тоже?… Я выберусь, и минут через пятнадцать вылезайте вы… Помоги…

С помощью бородача Рудин ногами вперед спустился из окна и стал на карниз вагона. Прижавшись к дрожащей стене вагона, ощущая упругие толчки воздуха, Рудин осмотрелся. Поезд шел в сумрачном коридоре леса. И вдруг Рудин рядом увидел небрежно повязанную проволокой щеколду вагонной двери. Держась одной рукой за окно, Рудин размотал проволоку и откинул щеколду. Подтянувшись на руках к окну, Рудин увидел бородача.

– Я дверь открыл.

– Спасибо… – Бородач исчез в темноте вагона, и тотчас Рудин увидел, что дверь стала отодвигаться.

Теперь надо самому прыгать как можно скорей: бегство большой группы пленных может быть замечено охраной поезда. Рудин уперся ногой в карниз вагона и сильно оттолкнулся. Воздушным вихрем его перевернуло в воздухе и отшвырнуло в сторону. Он врезался в густой кустарник и провалился в канаву.

Поезда уже не было слышно. Саднила правая сторона лица. Рудин попробовал это место рукой и нащупал глубокую царапину возле уха. «Ладно, неважно, – сказал он себе. – Самое главное – нужно немедленно уходить подальше от этого места».

Он выполз из кустов и, поднявшись на ноги, сделал приседание. Ноги были целы, а вот левая рука тупо ныла в плече. Попробовал поднять ее вверх и чуть не вскрикнул от резкой боли. Сжав зубы, он правой рукой несколько раз дернул левую и через страшную боль почувствовал, как выбитый сустав стал на место. Боль стала гаснуть. Лес молчал, только все шумел и шумел дождь. Рудин перешел через железнодорожное полотно и стал углубляться в лес. Отойдя от дороги километра на три, он повернул направо и пошел параллельно дороге. Никакого реального плана действий сейчас у него не было. Им руководила только одна мысль: он должен как можно скорее снова оказаться вблизи заветного города. Он шел всю ночь и сделал первый привал, когда рассвет пробился в лес и можно было отыскать сухое местечко, чтобы присесть.

«Продолжать идти или до ночи спрятаться? – вот о чем думал Рудин, прислушиваясь к ровному шуму дождя. – Нет, сидеть нельзя. Еще осторожнее, но все равно идти. Во что бы то ни стало идти».

Рудин встал и зашагал дальше, напряженно следя за всем вокруг. Но лес был точно вымерший. За несколько часов пути Рудин не увидел ни одной птицы, и ничто не говорило о том, что здесь прошла война.

Во второй половине дня Рудин заметил, что лес редеет, и вскоре он кончился совсем. До самого горизонта простиралась равнина с очень редким кустарником. Выяснилось, что он приблизился к железной дороге. Или, может быть, дорога еще в лесу сделала поворот. Во всяком случае, первый звук жизни, который он услышал здесь, на окраине леса, был протяжный гудок паровоза, а затем он увидел вышедший из леса поезд. Значит, снова надо брать влево.

Около часа Рудин наблюдал за равниной, но ничего подозрительного не заметил. Пройдя километра два по окраине леса, он вышел на равнину. Идти здесь было труднее, чем по лесу. Размокшая от дождя земля липла к ногам, дождь хлестал в лицо так сильно, что приходилось идти, выставив вперед плечо. С наступлением темноты стало еще хуже. Он то и дело попадал в ямки с водой, спотыкался, напарывался на кусты.

Внезапно перед ним возник черный силуэт одинокой избы. Пахло дымом. На отдалении обойдя вокруг избы и не заметив там никаких признаков жизни, он, бесшумно ступая, приблизился к ней.

– Ты кого ищешь, божий человек? – услышал он тихий старческий голос из темноты.

Рудин сжал в руке тяжелую палку, с которой он шел.

– Попить не дадите?

– Почему не дать? Вода не золото, заходи.