«Сатурн» почти не виден

В темноте возле избы что-то шевельнулось, и от стены отделился сгорбленный человек. Рудин подошел ближе и разглядел старика, на котором была коротенькая солдатская шинель и шапка с торчащими в стороны ушами.

– Держись за меня, тут склизко, – предупредил старик, направляясь к двери.

В избе Рудин остался у двери. Старик, чиркнув спичкой, зажег коптилку, сделанную из немецкой консервной банки, и оглянулся на Рудина.

– Чего стоишь? Проходи. Садись с дороги.

Рудин сел на лавку. Старик поднес ему ведро, в котором позвякивал ковшик:

– Пей на здоровье.

Рудин жадно выпил целый ковшик и зачерпнул еще. Старик взял его за руку.

– Погоди, а то, как конь, сядешь на задние ноги. Поесть не хочешь?

– Хочу.

– То-то же, а то пьет, пьет, будто чем объелся… – ворчал старик, доставая что-то из настенного шкафчика. Он положил на стол перед Рудиным кусок ржаной лепешки и поставил глиняную миску.

– Макай, там конопляное масло.

Пока Рудин возился с окаменевшей лепешкой, старик молча смотрел на него, делая беззубым ртом жевательные движения.

– Откуда же ты и куда путь держишь? – спросил он, садясь рядом с Рудиным. – Войну, что ли, догоняешь?

– Иду, дед, в город… по делам… – устало ответил Рудин. – Спасибо тебе за еду, а заплатить мне нечем.

– А с тебя плату разве кто спрашивал? – сердито сказал старик.

– Спасибо. Мне надо идти.

– Вроде же ты и не солдат. Что же это у тебя за дела, когда кругом война? Или ты, может, к новым господам в услужение поступил?

– Нет, дедушка.

– Стало быть, ты партизан? – вдруг быстро спросил старик.

– Нет, дедушка, – ответил Рудин. – А что?

– Да ничего… для интереса спросил.

– Слушай, дедушка, если отсюда идти прямо на город, могу я на немцев напороться?

– Да как тебе сказать? – Старик явно соображал, говорить ему или нет, но все же решился. – Если пойдешь версты на две стороной от железки, то их вроде и не будет. Но они ведь что твои клопы – по всем стенам ползают. – Старик помолчал. – А партизан не боишься?

– Нет, дедушка, не боюсь.

– Тогда иди от железки стороной версты на четыре, так тебе будет еще спокойнее.

– Спасибо, дедушка! – Рудин встал. – Как звать-то тебя?

– Степан, а все вокруг зовут меня Ведьмаком. – Он тихо рассмеялся. – Это за то, что я на болоте живу.

– Спасибо, дядя Степан. До свидания.

– Бог тебе по пути.

Рудин пошел, как советовал старик, значительно левее. Под ногами по-прежнему чавкала раскисшая земля, но идти теперь было легче; это, наверно, потому, что после встречи со стариком на душе у него стало чуть светлее…

– Эй, ну-ка, стой! – приказал сиплый голос из темноты. – Руки, руки подыми, а то не ровен час…

Рудин остановился и поднял руки. От куста отделилась и приблизилась неясная в темноте человеческая фигура.

– Кто таков?

– Советский человек.

– Советскими все зовутся. Отвечай: кто, откуда и куда идешь?

– Это долго рассказывать. Если ты партизан, веди меня к командиру.

– Оружие есть?

– Нет.

– Тогда шагай вон туда и не оглядывайся.

Кусты становились все гуще, и вскоре начался лес. Неизвестно откуда возле Рудина появились еще два человека, а когда они углубились в лес километра на три, их остановил невидимый часовой. Один из сопровождавших Рудина сказал часовому пароль, и они пошли дальше. Вскоре его ввели в тесную землянку, в которой у опрокинутого ящика сидели и пили чай два бородатых человека неизвестного возраста. Их стол бедно освещала подвешенная к потолку керосиновая лампа с закопченным разбитым стеклом. Один из бородачей с недовольным лицом поставил на стол недопитую кружку чаю.

– Мне сказали, что ты просил вести тебя ко мне. Что тебе надо?

– Если вы командир отряда, я хотел бы говорить с вами с глазу на глаз.

– Ишь ты! – он подмигнул другому бородачу. – Это ты брось, от комиссара отряда я секретиться не буду. Говори, кто ты и что тебе надо.

– Пусть выйдет боец, – сказал Рудин, оглянувшись на стоявшего у входа партизана, который его привел.

– Ну, ладно. Петрок, выйди на минутку… Ну, я слушаю.

– Вы связаны с товарищем Алексеем? – спросил Рудин.

Бородачи смотрели на него невозмутимо.

– А что?

– Я просил бы передать ему радиограмму, которую я напишу.

Комиссар запустил руку в ящик, возле которого они сидели, вытащил лист бумаги и подал его Рудину.