– Этот список сущи бредни —
Кто тут первый, кто последний…
Хор товарищей не замедлил грянуть припев:
– Все нули, все нули,
Ай люли, люли, люли!
– Лихо! Ей-Богу, молодцы! – похвалили Броглио и Мясоедов. – Валяй дальше.
– Покровительством Минервы
Пусть Вальховский будет первый…[54 - Эта самая фраза впоследствии, очевидно не без умысла, включена Пушкиным, как память о «лицейской старине», в одну строфу известной пьесы его «19 октября» («Роняет лес багряный свой убор…»):Спартанскою душой пленяя нас,Воспитанный суровою Минервой,Пускай опять Вальховский сядет первый,Последним я, иль Брогльо, иль Данзас…] —
начал снова «дьячок» Корф.
– Мы ж нули, мы нули,
Ай люли, люли, люли! —
подхватили теперь вместе с хором также и двое слушателей. Увлечение их, понятно, еще более возросло, когда оба они попали в куплеты:
Поль протекцией бояров
Будет юнкером гусаров —
Мы ж нули, мы нули,
Ай люли, люли, люли!
Графу нет большой заботы,
Будь хоть юнкер он пехоты —
Мы ж нули, мы нули,
Ай люли, люли, люли![55 - Полем запросто назывался товарищами Павел Мясоедов, графом – Броглио.]
Распевая куплет на самих себя, оба сияли таким самодовольствием, точно им Бог знает какие подарки поднесли.
– А про себя самого ты что ж ни гуту? – спросил Броглио Корфа.
– Будет и про меня, – отвечал тот и затянул тотчас: —
Корф – дьячок у нас исправный
И сиделец в классах славный —
Мы ж нули, мы нули,
Ай люли, люли, люли! —
Ну, а теперь, господа, будет с вас: хорошего понемножку, – заключил он.
– Повеличаем только еще Дельвига, – сказал Пушкин: —
Дельвиг мыслит: на досуге
Можно спать и в Кременчуге —
Мы ж нули, мы нули,
Ай люли, люли, люли![56 - В Кременчуге, Полтавской губернии, стояла бригада, которою командовал отец Дельвига.]
Куплет на Дельвига не был еще допет, как в комнату к певцам, в полуоткрытую дверь, заглянул профессор Куницын.
– Вы, господа, чересчур уж что-то про нули свои распелись, – заметил он.
– Ах, Александр Петрович! – в один голос вскричали лицеисты и гурьбой обступили любимого профессора. – Конференция, верно, кончилась?
– Кончилась.
– Так что же: много нулей?
– Все узнаете в свое время. Одно могу сказать вам: что никого из вас слишком не обидели.
– Так что и кроме Вальховского кое-кто из нас попадет еще в гвардию? – спросил Пущин.
– Вас-то, Пущин, кажется, можно поздравить: вы будете выпущены в гвардию.
– Не тужи, любезный Пущин:
Будешь в гвардию ты пущен! —
подхватил, смеясь, Илличевский. – Вот и новый куплет готов!
– А знаете ли, господа, кто вас более всех отстаивал?
– Вероятно, вы, Александр Петрович.
– Нет, мой слабый голос был бы гласом вопиющего в пустыне, – скромно отозвался Куницын. – Отстаивал, отбивал вас от всех нападок ваш почтенный директор. Трое же из вас: вы, Пущин, вы, Пушкин, да вы, Малиновский, должны ему, как отцу родному, просто в ножки поклониться.
– За что это?
– А вот за что. Помните, что года полтора назад за ваш гоголь-моголь вас троих занесли в черную книгу; или забыли?
– Нет…
– Ну, так в книге той прямо сказано, что ваш милый поступок должен быть принят в соображение при выпуске вашем из лицея. Но Егор Антоныч горячо восстал против этого и убедил нас, что за старые грехи грешно взыскивать: кто старое вспомянет, тому глаз вон.
– И что же: черная книга сдана в архив?
– В архив!
– Ай да Егор Антоныч! Молодец! – вскричал Броглио. – Теперь, господа поэты, вам ничего не остается, как и его воспеть.
– Обязательно!
– Не хочу вам мешать, господа, – сказал, улыбнувшись, Куницын и вышел вон.
Куплет во славу Энгельгардта, действительно, был сложен, хотя нельзя сказать, чтобы он особенно удался:
Пусть о них[57 - Т. е. о нулях.] заводят споры
С Энгельгардтом профессо?ры —
И они те ж нули,