Девять жизней Кота. Книга вторая: «Великое княжество Московское»

– Ничего, парни тебе помогут. Олег Георгиевич, кстати, как их один мог съесть?

Помещение не то чтобы заполнилось грохотом и шарканьем подошв; но звуков стало действительно много, показывая, что внутрь ввалились еще несколько человек, не таких опытных и бесшумных в движениях, как Дамир Бельский. Старшему лейтенанту Котову тоже было далеко до Витязя; по шагам он новиков, оказавшихся тут, не узнал. Разве что определил, что теперь их, вместе с Матузовым, стало четверо. И их на самом деле заставили жевать – те самые остывшие пироги. Вот тут Олег действительно чуть позавидовал; даже не аппетиту парней, а отсутствию такого у себя.

– Все, наелись, – с какой-то ехидцей спросил Бельский, – сил набрались?

Новики ответили вразнобой; утвердительно, но как-то настороженно. И Олег их понимал, с учетом того, как проходил у наставника учебный процесс. Сам-то Олег прошедший месяц тренировок беззастенчиво пользовался Силой; да и сами занятия были ему в радость. Что касается новиков…

– Слушаем меня, – Бельский обратил на себя общее внимание, включая Котова, и, кажется, белоснежного зверя у воронки, – сейчас укутываем парня потеплее – прямо поверх одеяла, и несем его…

– Куда?! – не выдержал один из новиков; Олег этот голос помнил смутно.

– Вот куда покажу, туда и понесете, – явно не на шутку рассердился Витязь.

Олег не почувствовал, что его как-то укутали, и что понесли куда-то. Разве что по едва слышному кряхтению парней понял, что ложе, на котором он лежал, было достаточно тяжелым. И то, что его через какое-то время вынесли на улицу, на мороз, понял лишь по вопросу, теперь Саши Матузова:

– Может, с лицом его накрыть, Ваше Превосходительство? Замерзнет ведь!

– Полностью не надо, – распорядился тот, – подоткните так, чтобы рот с носом открыты были; дышать чтобы не мешало.

– И уши… и уши! – хотелось закричать Олегу во весь голос, – не слышно же будет ничего!

Пока же никто не услышал его самого. Впрочем, одеяло, или что-то еще, чем его «подоткнули», было не очень толстым или плотным. Звуки, пусть и приглушенные, остались. Новые, вполне знакомые Олегу. Он поначалу даже обрадовался скрипу снега под подошвами, едва различимому треску ветвей, каким-то чудом еще не размолотых в труху солдатскими сапогами. Его явно несли по лесу, по тропе. А когда шагнул мыслью дальше, вперед, едва не завыл от тоски, от предстоящего действа. Потому что не осталось сомнений – кровать с телом мальчика несут к Источнику! Чья это была идея – Витязя? Или Матвей Григорьевич «озаботился», передав заботу через князя Бельского? Не важно – главное, что вместе с кроватью и Олегом Котовым несли «Убийцу Источников». И чем это грозило крошечному, такому беззащитному зеленому лучику в чаще? Олег предположил самое худшее. И опять закричал, задергался в своем безвременье так, что белый кот опять ощетинился, зашипел, и даже вполз задом наполовину в воронку.

Но в нужном для Олега направлении ни одна его эмоция не прорвалась. Так же скрипел снег; трескались изредка ветви. Новики, кажется, даже перешли на бег. И совсем скоро остановились, что сознание Кота, в основной своей части застывшее от предчувствия беды, отметило как-то краешком. Как и слова Витязя, с полыхнувшими в них отеческими эмоциями. Олег, конечно, не мог видеть – только представлял, как с него аккуратно скидывают покрывала; и берут – еще более осторожно – на руки. Которые чуть дернулись; скорее всего, на слова одного из новиков, прорвавшиеся наружу: «Как деревянный… или каменный». И сразу несколько других, шикнувших на сотоварища.

И того, как его перенесли на холодную землю, он тоже не увидел, и не ощутил. Поначалу. А потом едва не воскликнул:

– Да она же не холодная! Она теплая! Я чувствую ее, чувствую!

В одно мгновение исчезло видение – белый кот широко открыл пасть, словно зевая, или даже улыбаясь; и таким вот исчез в своей воронке. Зато вернулось разом все остальное – и зрение; и ощущение своего тела, действительно деревянного, сейчас заполняемое иголками, остриями внутрь; и острая, тянущая боль в груди. Которая вдруг стала нарастать с немыслимой скоростью. Взрывом, огнем, разгоравшимся так, словно в душу плеснули бензинчику. Уже не обращая никакого внимания на сопротивление не гнувшегося в суставах тела, Олег согнул шею – так, что увидел и Витязя с новиками, замерших в полудюжине шагов с вытаращенными глазами, и собственное тело, покрытое какой-то простыней… Впрочем, последняя тут же отлетела в сторону, когда заработали руки, которые, оказывается, так и свело в положении, когда он из последних сил удерживал на себе мумию Черного колдуна. Он увидел теперь себя всего, обнаженного, не чувствующего, впрочем, холода. А главное, к чему прикипел взгляд – рукоять такого знакомого ножа, сейчас совсем не черного.

– Наверное, золотого, – текли неосознанно мысли; в то время, как пальцы, сведенные судорогой, медленно смыкались на рукояти, – для всех; а для меня сейчас зеленого, цвета… Источника.

«Зрители», все пятеро, если и хотели что-то сделать, броситься к мальчику к примеру, то успели разве что охнуть, да шагнуть вперед на пару шагов – когда Олег как-то легко, без сопротивления плоти, выдернул лезвие из груди, и поднял его повыше – насколько хватило длины рук. А хватило их так, что от острия до раны на груди – ее, узкую и скорее черную, чем алую, Олег тоже видел – было не больше десяти сантиметров. И на этом острие формировалась капля. Большая, изумрудного цвета, отчетливого в ночи настолько, что не оставалось сомнения – ее сейчас видит лишь сам Олег. Остальные же не отводили взглядов от острия – словно ожидали: Кот сейчас опять уронит нож вниз, затыкая рану. Но никто теперь не делал даже единого движения.

Кроме артефакта, чуть дернувшегося в ладонях, отчего капля, достигшая уже размеров кулачка мальчика, сорвалась вниз. Опять обожгло – теперь не огнем, а морозом, проникшим внутрь, и заставившим сердечко испуганно сжаться. А потом и заработать ритмично. Олег только теперь понял, что до этого момента стука собственного сердца не ощущал. Может, просто не обращал внимания?

Холод, тем временем, словно стекал по ране вниз, достигнув абсолютной своей величины там, где когда-то острие прорвало кожу, и скрежетнуло по камню жертвенника. И это было точкой, завершившей действо. Остатки капли словно заткнули дырку в теле; одновременно такое же чувство, чуть тянувшее, словно свежий шрам кожу, зародилось и поверх груди. Но порадоваться Олег не успел. Он вдруг понял, что легкого тепла и чувства родства от земли больше нет. Что Источник действительно, умер! И что…

– Убийца…, – прошептал он, в ярости собираясь отбросить в сторону нож.

Не успел – раньше чьи-то заботливые руки буквально подхватили ребенка, укутывая его в одеяло, вместе с ножом. А от того, прижатого опять к груди, теперь не острием, а всей плоскостью, вдруг истекло… пусть не такое же родное тепло, как от Источника, но все же…

– Он словно извиняется, – с удивлением понял Олег, – словно говорит: «Это не сам я; меня просто таким создали!». Или я окончательно сошел с ума? Ну ка, посмотрим на реакцию парней. Сашка!

На его достаточно крепкий голос отреагировали откуда-то совсем близко – чуть ли не лицом к лицу. Как оказалось, именно этот новик сейчас держал на руках конверт, в котором, словно младенец, был упакован Олег Котов.

– Слушаю, Ваше Превосходительство! – гаркнул парень полушепотом.

– Ты все пирожки съел?

Вокруг словно новый Источник проснулся – так стало тепло от улыбок на устах новиков и Витязя; которых, впрочем, Кот не видел – но чувствовал отчетливо.

– Так они уже остыли, – словно оправдывался Сашка, – да там, Олег Георгиевич, Ольга еще припасла. И не только пирожки.

– И не только пирожки, – почти не слышно прошептал Олег.

Ему вдруг стало стыдно; чувства, только что едва не разрывавшие его надвое, или вообще на множество клочьев, растворялись. И становились значимыми не только гибель Источника, но и глоток морозного воздуха в лесу; и команда Витязя: «Чего ждем? Бегом давайте, бегом!». И даже дурацкая мысль, пришедшая в голову, когда Матузов уже сорвался, как бы не в спринтерском беге:

– А кровать-то оставили тут. Размокнет ведь… Или она металлическая? Тогда заржавеет…

Однако такая же дурацкая улыбка едва тронула губы, и исчезла. Взрослый, рациональный и в немалой степени циничный ум старшего лейтенанта Котова начал обдумывать новую проблему:

– Да, это действительно проблема. О том, что Источник исчез, рано или поздно станет известно. И чья-то светлая голова может соотнести это событие с моим исцелением. Точнее, с ножом. Значит, что? Значит, для всех Источник должен быть живым. Хотя бы несколько дней. Вот и порадуешься тут, что Матвей Григорьевич прикован пока к постели. А может, и потом не заявится? Как же – обязательно примчится, как только встанет на ноги. Но это будет уже следующая задача. А пока надо примериться, как выполнять первую… И вторую тоже – ножик этот выпускать далеко нельзя. Мало ли что. Да и пригодиться может в любой момент. Хотя бы… в том же Уилтшире..

Олега; точнее, конверт с мальчиком внутри, тем временем пытались перехватить из рук Матузова – как эстафетную палочку. Но он не отдал – отбрехался вполне спокойным, не загнанным от бега с грузом на руках голосом:

– Да не устал я… и ворота, вон уже видны.

Олегу в его одеяле была видна лишь частичка мощной груди новика, точнее куртка, которую он уже немного отогрел своим дыханием. Но сознание как-то само фиксировало и время, и скорость бега, и даже, кажется, количество шагов, которые сопровождались едва слышным хрустом снега. Ну, или он машинально, как уже привык на полигоне, фиксировал прохождение дистанции; может быть, даже расходом собственной Силы – в таком спокойном состоянии. Кот даже прикрыл глаза, возвращая себя в те относительно безмятежные дни, когда на своих собственных ногах пересекал створ ворот, а потом взбегал по ступеням лестницы. Картинки были как живые – и двери распахнул кто-то, словно ожидал их в ночи; и в холле переговаривались – Олег узнал только голос управляющего, Суровцева; и Ольга почему-то не спала – встретила у дверей одетой, и приняла живой груз из рук односельчанина.

Никто не сказал ни слова – пока дверь за женщиной и ребенком не захлопнулась, и Олег не дернулся, требуя опустить его на пол. С плеч его до самого паркета, теплого для босых ног, свисало одеяло, не скрывавшее теперь спереди ничего. А Ольга уже рванулась вперед; к некоторому огорчению Олега, сначала не в столовую, а в спальню и дальше, в ванную комнату. И, перекрывая шум струй воды, ударивших в пустую ванну, начала изливать на мальчика тепло своей души, вместе со словами:

– А я ведь чувствовала, Олег Георгиевич, я знала – что именно сегодня вы вернетесь. И спать не ложилась…

Тут она разогнулась, прежде едва достав ладонью до дна ванны – чтобы потрогать закрывшую лишь дно воду, и повернулась, закрыв ладонью рот. Как понял Олег, чтобы наружу не вырвался возглас… чего? Он повернулся к зеркалу, ничуть не смущенный тем, что одеяло сползло на плиточный, тоже теплый пол полностью.

– Ну, и шрам… подумаешь, – сказал он вполне спокойно, даже с какой-то гордостью, – не зря же говорят, что шрамы украшают мужчин.

А спину вдруг обожгло приятным холодком – это другого шрама, пятнышка на спине, коснулся женский пальчик. И женщина свершила небывалое – переступила через себя внутри, через пропасть сословных разграничений. Шагнула вперед, и обхватила руками мальчика, подняла и прижала его к груди. Олег даже расслышал, кажется, ироничное, и теплое: «Мужчина!».

А потом порыв этот прошел, и Ольга, пискнув что-то извиняющееся, унеслась из ванной. Олег же еще немного полюбовался на свое «украшение», и полез в ванну – хотя там набралась едва треть объема. И только теперь, сев в воду, отчего она поднялась ему почти до шрама, обнаружил, что по прежнему держит в руках нож. Почему на него не обратила внимания Ольга? Ответа не было. Зато было желание поэкспериментировать. Не с ножом – с собственной Силой, которой, чуялось, прибавилось.

– Ну, что, попробуем? – спросил Олег у воды.

Нет – у Воды, той частички собственной Силы, что отвечала именно за эту стихию. Он не «попросил» ее подняться какой-то определенной формой; тем же шаром, или забавными зверушками. Просто велел: «Вверх!», и почувствовал, что ягодицы вместе ногами отрываются от гладкого дна ванны. Это не было левитацией – просто мальчика на краткий миг приподняло вместе с водой, которая поползла кверху всем своим объемом, уже превысившим половину ванны. Тельце тут же рухнуло вниз, а вслед за ним и добрая пара центнеров горячей жидкости, уже добравшейся, следуя приказу, практически до краев ванны, и оттого заставившей тугие струи из кранов расплескаться частью своей на пол. А сам Олег, больше ошеломленный, чем обрадованный этим явным проявлением возросшей Силы, едва удержался в сидячем положении, сжавшись под рухнувшим на него водопадом.

А тут и Ольга подскочила – не на шум воды, скорее всего, а чтобы проверить уровень ее в ванне. И постояла немного, уткнувшись взглядом в пол; точнее, в покрывало, служившее недавно Олегу одеждой. Ждала, когда уровень воды в ванной поднимется до нужного – то есть, по шею мальчику, когда он встанет на ноги.

И встать пришлось, хотя Кот чувствовал, что на это несложное, тем более в воде, движение отдал как бы не остатки сил. А еще и улыбаться приходилось служанке; чтобы та не запричитала, не заподозрила бы что-то необычное. В Ольге, в ее верности и молчании, Олег был уверен практически на все сто, но…

– Лучше перебдеть, – думал он, держась за край ванный одной ладошкой, а другой прижимая к бедру нож.

К той части бедра, которая не была видна Ольге. Очевидно, что именно на клинок было обращено сейчас внимание парня; наверное, он этим вниманием, импульсом его, в какой-то момент включил что-то в ножике, или открыл «краник», в который буквально хлынула энергия – как бы не мощнее, чем вода из двух настоящих, материальных кранов. Впрочем, как раз в эту секунду женщина перекрыла воду – сначала горячую, потом холодную. Подняв с пола тряпку, в которую превратилось покрывало, она бросила какой-то подозрительный взгляд на Олега; с безмолвным вопросом, который сам Кот прочесть не смог. Даже не пытался, поглощенный новой загадкой. Он лишь оторвал ладошку от теплой эмалированной поверхности ванны, и слабо помахал ею: «Иди, мол, женщина – не мешай!». Даже рот побоялся открыть, чтобы выразить то же самое, только словами. Словно опасался, что Сила, бурлящая в нем, хлынет через природное отверстие наружу.

Ольга исчезла, бросив еще один, такой же непонятный взгляд на мальчика, и негромко хлопнув дверью. А Олег, словно очнувшись от этого звука, понял, наконец, что же его так поразило в той Силе, что как-то разом прекратила поступать в организм. В какой-то своей части, очень незначительной, она была сдобрена его родной, из Источника.

– Словно в тарелке борща ложку сметаны развел, – мелькнула в голове аналогия, – густую, свежую…