Великая война без ретуши. Записки корпусного врача

Пришла в нескольк[о] пудов почта – в беспорядке; мне ни одного письма; вырвал с жадностью №№ «Русского слова» за 11 и 15 августа. Отсутствие взаимной поддержки: казакам не дают заимообразно крупы, мяса от штаба корпуса – «казаки всегда будут сыты», а между тем мародерство объявлено наказуемым! Пленные лошади австрийские очень изнурены; на спинах глубокие язвы… У нас теперь нет ни одного аэроплана, бывшая буря все их поломала! Австрийские линейки и повозки превосходят наши аккуратностью и выделкой… По пути слышится канонада – ураганная… Солдатики пьют из луж воду; очевидно, не успели перед выступлением напиться чаю – задергивают их и тормошат; невежество в этом командного состава! Несколько дней тому назад тыловые слухи, что Каульбарса[128 - Каульбарс Александр Васильевич (1844–1929) – генерал от кавалерии (1901), с 1909 г. являлся членом Военного совета.] повесили… Я при движении обоза устраиваюсь сзади столовой-кухни, т[а] к к[а] к ею больше дорожат, чем всем медиц[инским] персоналом… Солдатики наши многие надели на себя австрийские шинели и ранцы… Грустная картина – сидит старец у одинокой, покинутой избы… Время от времени иду с охранной ротой с австрийской саблей, уверяя их, что если нужно – пойду вперед, в бой… Красивый вид: по дороге высокие кресты с распятием… Из газет прочитал о высочайшем повелении именовать Петербург – Петроградом, etc. Уж не слишком ли?! История с дивизионным врачом 46-й пех[отной] дивизии Лисицыным. Смотри – переписку[129 - В фондах НИОР РГБ отсутствует.].

Около 4 часов дня пришли в многострадальный Горжков, из к[ото] рого только вчера вышли австрийцы. Пообедавши, собрались поглазеть за взламываемыми денежными мешками австрий[цев], взятыми в плен, насчитали десятки тысяч крон, etc. Получена телеграмма, что Щебрешин[130 - Щебрешин – деревня Замостского уезда Холмской губернии, ныне Щебжешин в Красныставском повяте Люблинского воеводства.] взят нами.

При обозе штаба корпуса, оказывается, возится по подозрению в шпионстве на своей повозке с лакеем известный миллионер пан Станислав Коверский[131 - Коверский Станислав Юзеф Камилл (1869–1940) – землевладелец и промышленник из Замостья.]; ксендз божится и клянется за его alibi, предлагая себя в заложники. Группа пленных австрийцев, с ними и еврейчиков; окружила их толпа солдатиков, оживленно беседуют, братаются, друг друга понимают, хотя и на разных языках; еврейчик один служит предметом общей веселости – большой комик. Солдатики сравнивают свое с австрийским: кокарда наша-де лучше, шапка-де тоже лучше, с большим юмором говорит солдатик, т[а] к к[а] к она больше – «на пять целых головы»; общий хохот. Пленные были совершенно ложно осведомлены, будто бы взята уже у нас и Варшава, и чуть ли не Петербург… Со слов пленных выходит, что кормились они хорошо, им шло ежедневно по 400,0 мяса, по 700,0 – белого хлеба (говорят – «мало»), по ? литра или вина, или пива, а также полагался казенный отпуск табаку. Солдатики слушают и невольно сравнивают свое с их довольствием с затаенной завистью и как бы упреком по адресу у власти стоящих…

Чудная лунная ночь, холодная. Уж осыпаются листья пожелтелые[132 - Получил письма от своих; по обыкновению самые сердечные – от сына Сережи. (Примеч. автора)].

26 августа. Чуть свет на автомобиле поехали на передовые позиции через Жолкевку на Вержховину[133 - Дорога гористая, покрытая перелесками. (Примеч. автора) Вержховина – деревня в Холмской губернии, ныне в Красныставском повяте Люблинского воеводства (Польша).], куда прибыли к 9? часам утра. Предстоит атака Туробина[134 - Туробин – местечко в Красноставском уезде Люблинской губернии, ныне в Билгорайском повете Люблинского воеводства (Польша).]. [В Вержховине] остановились в господарском дворе, большой сад-парк.

Предстоят бои, могущие иметь решающее значение на наши дальнейшие операции. С утра до ночи без перерыва ожесточенная канонада к З и СЗ от Вержховины. Большое значение придают выручке со стороны Горбатовского[135 - Горбатовский Владимир Николаевич (1851–1924) – генерал от инфантерии (1914), в 1914–1915 гг. командовал 19-м армейским корпусом, с июня по август 1915 г. – 13-й армией Северо-Западного фронта, с августа 1915 по март 1916 гг. – 12-й армией Северного фронта, с марта по декабрь 1916 г. – 6-й армией Северного фронта, с декабря 1916 по апрель 1917 г. – 10-й армией. С апреля 1917 г. в резерве. Умер в эмиграции в Ревеле (Эстония).] (19-й корпус), с к[ото] рым стараются войти в связь. Перед Жолкевкой – главн[ый] перев[язочный] пункт 3-й гренад[ерской] дивизии – масса раненых. Впервые встречаются здесь пленные человек 6 немцев, хмурые и надменные, их вид. В Вержховине – штаб также Варшавского полка, в к[ото] ром сегодня и полковой праздник. Никак не могу наладить поэшелонное расположение и развертывание госпиталей, приданных дивизии…

10-й австрийский корпус уже уничтожен, теперь против нас вместо него действует 4-й венгерский корпус. Большими силами напирают австрийцы на Гренадерский корпус, стремясь прорваться на соединение с германцами через линию Люблин – Холм. С минуты на минуту ожидаем, чем кончится настоящий бой; при неудаче нашей – нам предстоит отходить на Красностав и начинать все сначала! Вся суть теперь на нашем правом фланге со стороны Гренадерского корпуса. Нам самое желательное было бы прижать австрийцев к Висле и зайти им с юга в тыл, а в крайнем случае хотя бы прогнать их в Галицию. В 4-й нашей армии действует пришедший недавно 3-й Кавказск[ий] корпус и Гвардейский. Идет еще Туркестанский. В течение 3–4 дней результат боя должен выясниться.

После скудного обеда в Варшавск[ом] полку прилег под кустиком в саду под грохот канонады, глядя на лазурное чистое небо и картину близкого осеннего увядания природы; сверху издали заслышалось курлыкание пролетевших журавлей. Поляки и евреи неотступно и жалостливо плачутся на засилья, чинимые им обстоятел[ьствами] военного времени.

27 августа. Стоим в Вержховине. Чудный осенний денек. С раннего утра – усиленная канонада с нашего крайнего фланга (3-я грен[адерская] дивизи[я]) и Гренадерского корпуса. Вчера с вечера стал гореть Туробин, оставленный австрийцами. Получены сведения, что 3-й Кавказ[ский] корпус взял 40 орудий и до 1000 пленных. Кормимся очень неважно в офицерск[ой] столовой: все мясо и мясо; от свинины у многих, в том числе и у меня, болят животы и слабит; с сегодня свинину исключаем из нашего меню.

Деревни опустошены и выжжены, и достать что-либо по части молочных скопов и яиц – трудно. Мой милый Сергунюшка письмо свое ко мне заключает такими утешительными для меня словами: «Твоя беспокойная и полная полезной деятельности жизнь всегда будет нам хорошим примером».

Сегодня посылают из штаба в Москву с поручениями к[а] к самого надежного по моей рекомендации солдата Дениса. Передам ему письмо к своим. То-то обрадуются мои ребята! Командировку Дениса перебил более толковый один из писарей… В широких размерах производятся экзекуции за мародерство поркой нагайками. Как ни жестоко – но лучше, чем смертная казнь… По показанию многих австрийцы больше деликатничали с чужой собственностью на чужой земле, чем наши на своей… Сегодня высыпала в сад попрятавшаяся было вчера от нас детвора – играют в солдатики. Счастливые цветочки, ничего не понимающие, что творится кругом. Разговорился я с милыми «паненками», рассказавшими мне, какой ужас они переживали, попрятавшись в подвалы, когда поспешно проходили австрийцы, к[ото] рые будто бы в усадьбе очень «господарствовали», истребили всякий скот и все маринады из погребов; съели массу варенья «вишняков», к[ото] рое смешали с денатурированным спиртом, хранившимся в больших бутылях, и все сожрали…

Сегодня испытываем недостаток в черном хлебе; солдаты едят сухари… За обедом (удивительные люди: или лицемеры, или же глупые!) в приподнятом настроении смеялись над Вильгельмом[136 - Вильгельм II (1859–1941) – германский император и король Пруссии в 1888–1918 гг.], обменивающимся с Франц[ем]-Иосифом[137 - Франц-Иосиф I (1830–1916) – император Австрии и король Венгрии в 1848–1916 гг.] своими победными приветствиями, смеются над ними и возмущаются их якобы лживыми раздуваниями своих успехов, но мы-то… мы-то: говорим ли о наших минусах и не распузыриваем ли свои малейшие успехи?!

Прочитал «Рус[ское] слово» от 21 августа и удивился статье Михайловского, в к[ото] рой он описывает полный якобы разгром нашими войсками Рузского[138 - Рузский Николай Владимирович (1854–1918) – генерал от инфантерии (1909), генерал-адъютант (1914). С июля по сентябрь 1914 г. командовал 3-й армией, с сентября 1914 по март 1915 гг. был главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта. С 1915 г. входил в состав Государственного и Военного советов. С июня по август 1915 г. командовал 6-й армией, занимал должность главнокомандующего армиями Северного фронта с августа по декабрь 1915 г. и с августа 1916 по апрель 1917 гг. Погиб в Пятигорске.] австрияков под Львовом. Да неужели мы здесь победили? Что-то все не верится в прочность наших успехов… По сообщенным официальным данным о том, какие части австрийские, их не более девяти корпусов. К обеду канонада с СЗ затихла и стала слышаться более к югу, со стороны Запорже[139 - Запорже – деревня в Люблинской губернии, ныне в Замойском повяте Люблинского воеводства (Польша).], куда поехал на автомобиле дрались под Львовом наши штабные исчисляют, что против нашей армии Коханов, меня не взявший туда из нежелания, якобы, ч[то] б[ы] страдало «казенное имущество», т. е. я, к[ото] рому д[олжно] б[ыть] «другое место для действий…»

Дивный вечер. Восхитит[ельная] лунная ночь. Туробин продолжает гореть… Чтобы взять кряж, войска нашего корпуса второй день пытаются навести разрушенные австрийцами мосты у Туробина и Запорже, но осыпаются огнем противника, хорошо укрепившегося на высотах, для чего ему была дана нами возможность благодаря долгому раздумыванию и не использованию для действия светлых ночей. Много мы проявляем быстроты на суету и на пустое дергание, а на продуктивные действия ее у нас не обретается; не видно у нас дерзания и вдохновения, идем по старинушке в лоб да церемониальным маршем в открытую, когда надо применить хитрость, молниеносный ошарашивающий натиск или обхват… Войсками передвигают, что бумаги пишут – отселева доселева сегодня, а остальное-де отложим до завтра…

Затруднения в практическом проведении мер при боевой обстановке по части устройства отхожих мест[140 - По способу Моисея было бы самое рациональное, но для этого надо быть или просвещенным, или религиозным… (Примеч. автора)] (проходимые районы все страшно засраны и воняют…), – по быстрому и стройному питанию в[оенно]-врачебных заведений медикамент[ами] и перевязочными средствами из полевых аптек и их отделений, – с распределением в эшелонированном порядке полевых госпиталей, – транспортировкой раненых…

28 августа. Светлый день. С раннего утра слышна ожесточенная далекая ружейная трескотня с западной стороны; очевидно, наши ползут, всячески укрываясь, на высоты, откуда их осыпают снарядами австрийцы; убой предвидится большой. Стоим все в Вержховинах, в кипении битв и сражений. По донесениям австрийцы энергично отступают, мы же, к сожалению, не развиваем должной энергии в их преследовании на Грудки[141 - Грудки – деревня в Люблинской губернии, ныне Грудки Первше в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).] – Горай[142 - Горай – местечко Красноставского уезда Люблинской губернии, ныне в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).] и дальше. В Янове[143 - Янов – посад, административный центр Константиновского уезда Холмской губернии, ныне город Янув-Любельский в Янувском повяте Люблинского воеводства (Польша).] австрийцы, предполагается, должны сильно укрепиться, т[а] к к[а] к там замечены осадные орудия.

На солнышке посиживаем с Кохановым, каждый почитывая свою книгу. Специально лечимся мы с ним, старики, солнечными лучами[144 - Листья осыпаются… (Примеч. автора)].

3-й Кавказский корпус прибыл на театр военных действий без лечебных заведений. Обозы, парковые бригады многих частей – без ружей. Снабжение зарядами 3-го Кавказ[ского] корпуса идет за счет нашего, так же, как и подача пособия бывшим раненым, проходившим через главн[ый] перев[язочный] пункт 3-й гренад[ерской] дивизии, лишившейся к тому же своих двух госпиталей. Кавказский корпус, одержавший победу, затем сам оказался было в критическ[ом] положении. Получаю телеграммы о случае оспы, то – случае дизентерии, в том или другом полку…

Ночью штабом корпуса получена была странная телеграмма из штаба армии с предписанием корпусу укрепиться и не двигаться вперед; скоро произошла отмена. Тем досаднее, что мы не гоним австрийцев, что отступают бренные остатки 10-го и 2-го их корпусов, особенно 10-го (судя по пленным). За обедом вели исчисление, сколько нам осталось верст до границы, перейдя к[ото] рую будем получать полевые чуть ли не вдвойне. Пленный улан-немец (офицер) высказывает удивление якобы безумной авантюрой Вильгельма! (?) Мало-помалу с новым составом штаба упорядочивается корпусная полевая почта.

На войне особенно вспоминается правдивый афоризм Толстого: лучше ничего не делать, чем делать ничего. Днем – тихо; часов с 5 вечера изредка и вяло заслышал[ась] артилл[ерийское] буханье с запада…

Война и трезвенное движение…

Не мы одни на ратном поле, но и всякий в России небольшой частицей должен был бы теперь участвовать в великой войне, ведущейся для долгого мира – для братства народов.

Плохо питаемся, на офицерской кухне нет хозяина, подают нам сырой картофель, сырых уток и проч. пакость. Приняты мною решительные меры к упорядочению этого вопроса привлечением к нему Н. Н. Щеглова, врача гигиен[ического] отряда. Фигура нашего коменданта с своим треком напоминает Посейдона с трезубцем… Удивительно хороши повозки австрийские, одна из к[ото] рых с красн[ыми] крестами взята для обслуживания кухни (хранения припасов и пр). Как в дилижансе – можно класть вещи и наверху… Бомбардируют Горай, к[ото] рый еще не оставлен австрийцами. Вялое действие в преследовании австрийцев 70-й дивизии, к[ото] рой и наши военачальники согласны со мной, ч[то] б[ы] подсыпать ей перцу (нач[альник] див[изии] Белов[145 - Белов Николай Васильевич (1857–?) – генерал-майор (1905), начальник 70-й пехотной дивизии в 1914–1915 гг.]). Плохо установлена связь с подведомств[енными] мне учреждениями не у меня одного, но и у других: Коханов – не знает, где его парки!! Некомплект во всех учрежден[иях] и частях как личный, так и материальн[ый]; у меня в госпиталях по одному лишь главному врачу и младшему, без аптекаря, делопроизводит[еля] и т. д.

29 августа. В 8 часов утра при прекрасной погоде выступили на Туробин через Жабно[146 - Жабно – деревня Красноставского уезда Люблинской губернии, ныне в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).]. Дорога гористая. По пути большие кресты… Библейская типичность картины переселения евреев! Массы разбросанных австрийск[их] снарядов со снарядными ящиками. Часа через 2 прибыли в погоревший и разрушенный Туробин, представляющ[ий] собой большей частью одни торчащие трубы, головешки, почерневшие столбы, груды пепла и мусора. Чудом как-то уцелели гминное управление, православ[ная] церковь и несколько домов. Остановился в помещении священника, устланном разбитыми [и] сломанными сундуками, книгами, изорванным платьем; пианино пополам перебито; прежалкая картина. Передают, что меньше вредили бомбы, чем сколько грабили местные мещане. Батюшка куда-то исчез. Одинокий Божий храм. Жители – то один, то другой – обращались ко мне, «к начальнику», с своими разнообразными жалобами на засилья то солдат, то своих же обывателей… Ласкают взор оставш[иеся] еще в палисадниках цветы перед убогими избами.

Дела Рузского несколько было оплошали, и на выручку ему даны два корпуса нашей армии: 5-й и 17-й; наша армия понемногу разделяется по другим армиям; останется в конце концов, как говорят шутники, один квартет в Холме: Плеве, Зуев, Федяй и Добрышин (к[ото] рых всех надо на одной осине повесить). Не ожидал я сегодня услышать открытую правдивую критику по адресу наших преступников – Зуева и Федяя – со стороны капитана Смирнова, подтвердившего лишь то, о чем я говорил раньше – вся стратегия у них была возложена на Богословского, слушали они голоса всякого фендрика, своего царя в голове не имели. Федяя, говорят, также предают суду, как и Добрышина. «Пердяй», как передают очевидцы, нисколько не унывает и, сидя в Холме, трижды жрет обеды и столько же – завтраки и ужины; живет с комфортом, в жертву к[ото] рому раньше приносил все вверенное ему дело; останавливались не там, где требовали обстоятельства, а там, где можно было бы пошире разместиться и получше полопать (у богатых панов, хотя они и были бы подозрительны в смысле шпионства).

Пропал без вести и исключен из списков приказом один мотоциклист из охотников.

Получил трогательное письмо – открытку от брата Сергея[147 - Кравков Сергей Павлович (1873–1938) – брат В. П. Кравкова, коллежский советник (1912), профессор агрономии Санкт-Петербургского университета.]. Завтра продолжаем победное наступление против поспешно удаляющихся австрийцев на Горай – Фрамполь. Щебрешин уже наш. Вечером прибыли два главных врача 11-го и 12-го полев[ых] госпиталей из Замостья; описывали все свои злоключения, как очутились впереди головного перев[язочного] пункта и попали в плен к австрийцам, к[ото] рые передали им на попечение 500 чел[овек] своих больных дизентерией; потеряно много обоза, лошадей; обращение австрийцев с медиц[инским] персоналом было корректное[148 - Получил фуражные и полевые деньги, первых много – около 500 руб[лей]; страшно даже их хранить до 1 сент[ября], а вторые до 1 окт[ября]; денег – нет при себе. (Примеч. автора).].

30 августа. Серенький денек. Часов в 8 утра тронулись на Горай, штабные в автомобиле, я с интендантом впереди обоза. Дорога гористая с «орлиными гнездами», с подъемами на высоту около ста шестидесяти футов над уровн[ем] моря. На выезде из Туробина – дивная статуя молящейся Мадонны, затем – отлично устроенное кладбище с изгородью из каменных столбов. Близки моему сердцу места вечного упокоения, так бы и жил бы всегда там. По дороге – кресты высокие с изображением распятия. В Янове идет бой; ожидается его очищение неприятелем, и наш корпус поворачивает фронт на юг почти на семьдесят градусов в тыл неприятелю; пойдет, вероятно, между Белгораем[149 - Белгорай – уездный город Холмской губернии, ныне Билгорай, центр одноименного повята Люблинского воеводства (Польша).] и Томашовым. Нынешний день из штаба армии предписано нашему корпусу стоять на месте. К 4 час[ам] дня штаб армии приезжает в Замостье. Рассуждают, как-то они поступятся своим комфортом и удобствами, какие имели в Холме… По проходимым деревням вследствие бегства населения и опустошения ничего нельзя достать по части съедобной. Еле-еле достал 7 яиц сырых, к[ото] рые с жадностью съел. Австрийцы употребляют разрывные пули – говорят, только будто бы для прицела.

Около часу дня прибыли в Горай; остановились возле костела, в доме ксендза; штаб – в гмине. Изящные изразцы в печах… В Сибирском гренадерском полку сопровождает на войне штабс-капитана (ротн[ый] командир) его супруга, переряжен[ная] в мужской костюм – верхом на коне. Красота формы австрийских улан.

Таскается за нами Добрышин… Как и другие бестолковые генералы, он рассчитывал отыграться позой за счет целесообр[азности] действия и планомерного выполнения общей задачи, били на это и наши вахлаки – Зуев с Федяем; а смерть Самсонова и Мартоса[150 - Мартос Николай Николаевич (1858–1933) – генерал от инфантерии (1913), командир 15-го армейского корпуса в 1911–1914 гг. В ходе боев в Восточной Пруссии в августе 1914 г. был взят в плен, где оставался до начала 1918 г.] разве не замаскированное самоубийство? Головой и умом не взял – так, мол, положу живот свой!.. Замечательное явление: с первого дня походной жизни я не слышал ни звука гармоники или балалайки, к[ото] рыми забавлялись солдатики в японскую войну!

31 августа. Ночью и с утра дождь и хмурь; дороги раскисли. С 8 утра выехали из Горая на Гедвижин[151 - Гедвижин – деревня в Люблинской губернии, ныне Хедвижин в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).], верст за тридцать к югу – ЮВ. Оставили Фрамполь по правой, а Щебрешин – по левой стороне. Очищаем землю русскую от врага, к[ото] рый поспешно отходит в свои пределы. К сожалению, действуем мы без игры ума и без артистического вдохновения, не сумевши врагу устроить Седана; привыкли мы действовать лишь стеной да закидывать шапками, не ухитрившись воспользоваться дорогим моментом, ч[то] б[ы] окружить противника и захватить его в мышеловку! А он теперь подсоберется в Перемышле[152 - Перемышль – город в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Пшемысль, город на правах повята в Подкарпатском воеводстве (Польша).], к[ото] рый нам предстоит осаждать, и положит еще много десятков тысяч жизней. Живое дело делаем к[а] к пишем бумаги[153 - А начальники наши не могут никогда поступиться своими удобствами – умывальниками, теплыми клозетами и проч. … (Примеч. автора)]… Дорога до Гедвижина – по пескам, по каменистым горам и хвойным лесам. Полным вздохом упиваюсь чистотой лесного воздуха. Благодать. По дороге попадаются своеобразной конструкции высокие кресты, а также памятники, напр[имер], с такой надписью по-польски: «Боже, смилуйся над нами!» Душа моя, при виде такой картины, воспаряет ввысь. Встречаются положительно кавказские ландшафты. Следую в обозе вместе с интендантом, милейшим Анатолием Петров[ичем] Мартыновым, сопровождаемый движущейся на юг массой войсковых частей корпуса, без спешки, без паники, в чаянии завтра-послезавтра ступить уже на землю врага. Утром узнал о сообщении Верховного главнокомандующ[его], что французы после пятидневного сражения отбросили с большими потерями немцев по всему фронту. Ура! Как ни мрачна погода, но она показалась светлой-пресветлой. Штабс-ротмистр интенданта от восторга заиграл на разбитом рояле ксендза плясовую…

Смешной вид представляют наши солдатики, уже перерядившиеся в австрийские шинели и снаряженные австрийскими ранцами и другими доспехами… А как сравнить нашего солдатика и австрийского, то досада берет: наш в отношении пригонки мундирн[ой] одежды – медведь-медведем, австриец же – картинка! Редкий для наших военачальников поступок Мартынова: при проезде через поломанный мост скомандовал о его исправлении…Рад, что освободился от 500 рублей, сдавши их в казначейство! В пути солдаты срывали капусту и ее ели. На обращение офицера ко мне, вижу ли я, что делают солдаты, с целью подчеркнуть как бы упущение со стороны медицинск[ого] персонала, я отвечал, что виноваты «вы – военачальники, мало развитые гигиенически и плохо воспитывающие солдата». Офицер прикусил язык… Хочу перевести на фуражное довольств[ие] своих лошадей из штаба в интендантские, а то в штабе – систематический грабеж за счет желудков солдатских и лошадиных!.. Апофеоз негодяйства, как следствие невежества и русской дикости! Врач в этой среде – один в поле не воин.

Не слышно сегодня ни одного выстрела. Оригинальный вид кавказских казаков в бурках и белых башлыках на фоне лесной опушки, в дыму горящих костров… Предчувствую с захватывающим дыханием сладость скорого вступления в Червонную Русь. Коханов передал мне №№ «Нов[ого] вр[емени]» от 22 и 23 авг[уста]. Читаю с жадностью; к сожалению, сообщаемые данные – вижу – тенденциозны, с большой примесью слюнявого патриотизма и национализма[154 - Не верю я, ч[то]б[ы] немцы были действитель[но] так жестоки, как о них пишут. (Примеч. автора)]… Жажду знать одну только, хотя и горькую, правду о всем совершаемом, но увы!.. Некогда обриться – обратился в дикобраза…

Около 4 час[ов] дня прибыли в деревню Гедивжин. Дня три тому назад здесь «господарствовали» австрияки, все опустошившие, повыбившие окна в домах, в одном из к[ото] рых поселился я с адъютантом… «Мадьяры страшущие производили паскудства», – жалуются бабы… Во всей деревне еле-еле собрали около двух десятков яиц… Погода было разведрилась, но к вечеру опять захмурилась…

Сентябрь

1 сентября. Хмуро и дождливо. Всю ночь тревожился массой мух и тараканов. Достал кружечку молока; утром поблаженствовал чаем с молоком. Давно этого не было.

В 9 утра выехали, опередивши обозы, на Хмелек[155 - Хмелек – деревня Белгорайского уезда Холмской губернии, имение графов Замойских, ныне в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).] через Белгорай, Княжнополь[156 - Княжполь – деревня Белгорайского уезда Холмской губернии, ныне Ксенжполь в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).] и Раковку[157 - Раковка – деревня Люблинской губернии, ныне в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).]. Дорога пролегает почти все время через пески и сосновые леса; много рубленых деревьев; чудный ароматный воздух; под Княжнопле[м] – взорванный и погорелый мост; переезжали вброд. Белгорай – лучше Красностава, на улицах по тротуарам столы с самоварами, евреи угощают солдатиков. Трудно купить хлеб или к[акой]-л[ибо] другой продукт. Солдаты больше хотят табаку, чем хлеба… Избы в деревнях с одинарными рамами – очевидно, зимы здесь теплые.

Завтра, Бог даст, будем за границей. Тарноград[158 - Тарноград – посад в Люблинской губернии, ныне город Тарногруд в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).] уже оставлен австрийцами. По пути захотелось есть, а хлеба не было; в одной деревне еле-еле удалось на 10 коп[еек] купить кусок черного хлеба: все выедено и очищено нашими предшественниками – австрийцами. «Трошечко хлеба есть, остальное Галиция забрала», – отвечала старушка, вместе с стариком своим с помощью мотыги вырывавшая в поле картошку. Подъезжая к месту назначения, встречаю оригинальные типы – смуглые лица в костюмах: теплые шапки и кафтаны, из-под последних – длинная рубаха, кальсоны и босиком; бабы – в белых длинных платках. Руководствуясь картой-десятиверсткой, не лишним считал проверять свой маршрут через опросы местных жителей; «тенде, тенде, пане» («туда, туда, господин»), отвечали… Стал припадать на желудок – часто слабит с болями.

Около 5 вечера прибыли в Хмелек; штаб расположился в вальдфорке[159 - Ошибка автора, правильно – «фольварке». Видимо, в начале кампании 1914 г. В. П. Кравков еще был слабо знаком с реалиями западных губерний России и слышал это слово впервые.] – в господарском доме князя Замойского[160 - Замойский Маврикий Фомич (1871–1939) – граф, крупный землевладелец, член I Государственной думы (1906).] (самого нет, а живет его управляющий); я же – на отлете, в деревне у священника. Семья его встретила нас очень радушно и хлебосольно; почти пять недель выдержали они пленение у австрийцев; в моей комнате жил полковник – австрийск[ий] чех, а в других – прочие офицеры со знаменем. Сам чех был очень скромен и малообщителен, офицерство же и солдаты – бахвалились, что скоро будут в Петербурге. Их подозрительность и мнительность относительно взрывов, отравления, – напр[имер], папиросу русскую закуривали с осторожностью, воду пили, предварительно заставляя ее выпить обывателей. Среди офицерства находились лица, чехи и славяне, к[ото] рые предостерегали обывателей не очень-то быть болтливыми, т[а] к к[а] к даже и среди офицерства над офицерством же имеется шпионаж со стороны немцев… Казаков наших ужасно боятся, будучи убежденными в том, что они едят живых людей!

Отличное шоссе устроили австрийцы от Тарнограда до Белгорая (фашинное?), по к[ото] рому пролегает наш почтовый тракт.

2 сентября. Всю ночь лил дождь; люди все намокли, и за поздним прибытием обоза с кухней и утомлением вследствие ежедневн[ых] переходов до 20–30 верст – мало ели. Вообще люди наши переутомлены. Дня не проходит, ч[то] б[ы] мы не передвигались.

Сытно нас покормили вчера и сегодня у батюшки (поросенок жареный с кашей, вареники, простокваша, молоко…); ели мы с волчьим аппетитом. Заночевали двумя группами: я с интендантами, а остальные штабные – в фольварке у одного пана, арендатора гр[афа] Замойского.

Хмурое туманное утро; но барометр показывает вправо. Выспался на мягкой перине матушки, где покоились недавно телеса австрийского полковника-чеха. Страшная грязь. С юга, со стороны Тарнограда – пушечная пальба. Батька уверяет, что под Сенявой[161 - Сенява – город в Галиции (Австро-Венгрия), майорат князей Чарторыйских. Ныне в Пшеворском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).] австрийцами заложено много мин, и советует нам при следовании быть осторожными.

К 9 часам разведрилось. Двигаемся сегодня за границу – в Мощаницы[162 - Мощаницы – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Мощаница в Любачовском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).]; сердце замирает от сознания, что австрийцы из нашей земли изгнаны, и мы ступаем на их землю.

Отправились около 12 дня из Хмелика через Бабице и Волю-Общанску[163 - Бабице и Воля-Общанска – деревни Белгорайского уезда Холмской губернии, ныне обе в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).] на Мощаницы. Погода прояснилась, и солнышко приветливо грело – по-весеннему, и окружающая природа носила весенний колорит. Дружный хор галок, крик гусей и уток, быстрый поток ручьев после вчерашнего дождя… Казалось, что и природа ликовала с нами перед перспективой быть скоро за границей. Но вот мы около 3 часов дня и у пограничного кордона, межевых знаков, проехали нейтральную зону и вступили в австрийскую землю – Червонную Русь – Галицию. Прокричали «ура!», друг друга поздравили с праздником перевала через границу. Радостные приветств[ия]. Вторая половина пути пролегала по Божьей шири и глади; поля зеленели, и на деревьях – ни одного желтого листика… Оригинальная мода у русин[ок]-баб: на макушке вроде к[акой]-то круглой коробки, волосы на лбу в виде челки, на голове подстрижены в кружок, ни одной красивой – как бараны страшны. В Мощаницах обступили старики с просьбой разрешить колокольный звон, к[ото] рый запретили австрийцы, взявшие под арест весь причт и оставившие одного пономаря; вот и «войт» (волостн[ой] староста) – «начальник громады»… Только что прибыл в Мощаницы (ехал вместе с Мартынов[ым]) – пришло уведомлен[ие] о перемене места ночлега – в Майдан[164 - Майдан – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Майдан Сенявский в Пшеворском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).], за 8–10 верст к западу; поехали лесом, сначала дубняком, потом хвойным; дорога по лесу почти все время – отвратительная; вдруг заслышали ружейную пальбу пачками и залпами, что за штука? Мартынов скомандовал: «Повертывайте лошадей в чащу леса»… Загадка разъяснилась: это стреляли наши в аэроплан…

Обоз застрял в трясинах и дебрях, прибыл совсем ночью; ночи темные-претемные. Попробовал конфискованного «старого меда» (превкусный!). Остановился в помещении ксендза (бежавшего).

По предсказанию батюшки из Хмелька – осень обещает быть продолжительной и хорошей, т[а] к к[а] к-де аисты улетели не обычно около 6 авг[уста], а позже, числа 20! Если нам суждено будет играть роль оси вращения, то простоим в Майдане несколько дней.

Заучил твердо приветствие полякам: «Нех бенде похвален Йезус Христус», на что они неизменно отвечают: «И во веки веков аминь».

О медицинской перемене: запросы врачей; кто такие Попов, Мартов, Белорецкий и пр., получаемые циркуляры о задачах перевязочных пунктов, о способах сортировки раненых и т. п., о чем должны бы были знать врачи заблаговременно; незнание многими нового положения о уставе полевой службы.

Как надо теперь переименовать официально фамилии Ренненкампфа и tutti quanti[165 - Всех прочих (ит.)]?!