Нулевые. Затишье перед катастрофой

Анастасия остановилась у мощного дуба с толстой корой и взглянула на серое небо. Темнело. На секунду Власову показалось, что за ними что-то следило.

– Это не правда, – с надрывом сказала она. – Если бы у нас всё получилось, мы бы вернулись к моменту до большевистской власти. Тогда мы бы построили нормальное государство.

– И мы вернулись к этому моменту в девяносто первом году. И что? Пару лет пробовали строить демократию, ничего не получилось, плюнули и вернулись к понятному советскому образу жизни. И я не думаю, что царская Россия была какой-то волшебной страной. Это была точно такая же рабская помойка, как и Союз.

– Прямо сейчас мы опять потеряли исторический шанс, – тихо сказала она. – Очевидно, наша несчастная страна обречена, мы продолжаем наступать на одни и те же грабли истории. Как думаешь, Миша, сможем ли мы хоть когда-нибудь выбраться из этого порочного круга, мрачного колеса русской истории?

– Не знаю. Если что-то и выберется из-под колеса, то это уже будет совсем другая страна. А если подумать, то наш человек не видит ничего постыдного в злой русской действительности. Развал СССР он воспринимает как большее унижение, чем ГУЛАГ. Скотская совковая жизнь мила народу больше всякой свободы. А почему? Потому что мы не хотим отвечать за себя, не хотим жить своей жизнью, в нас совсем нет воли. Поэтому мы передаем ответственность за себя государству. Ирония сегодняшнего положения дел в России заключается в том, что государство настолько прогнило и пребывает в таком бардаке, что не сможет принять эту ответственность. Кнут и оковы спиздили. Я заявляю это как человек, который видел эту систему изнутри.

На ветку дуба сел ворон, потом ещё один, ещё и ещё. Птицы начали стремительно занимать дерево. Власов наблюдал за этим с неприкрытым страхом. Вдруг они все разом закаркали. Власов впал в ступор.

– Это просто птицы, пойдем, – Анастасия взяла его под руку.

– Похоже на сцену из второсортного ужастика.

– Вот что, Миша. Мы не такие. Всю свою историю русский человек борется с тираническими тенденциями государства. И если он освобождает для себя хоть немного пространства для личной свободы, то страна переживает духовный расцвет. Так было с нами в шестидесятых и будет с теми, кто доживет до окончания сегодняшней диктатуры.

– Ох, Настя, ты слишком оптимистично смотришь на мир. У русского народа совсем не осталось воли к жизни. Со времён Ивана Грозного русское государство питалось жизненной силой народа, и теперь её запасы подошли к концу. Вообще история циклична. Князь Владимир собирал земли Руси, чтобы другой Владимир их проебал к две тысячи семнадцатому году.

Они вышли к поляне с заросшим мхом пнём. Настя обрадовалась, обошла пень, после чего села на него. Власов осматривал траву пока не нашел в ней спрятавшийся красный мухомор.

– Хочешь куснуть? – Власов предложил мухомор Насте.

– Прекрати. Ну что ты как маленький.

Власов снова почувствовал присутствие чего-то постороннего.

– Тебе это покажется смешным, но я считаю, что Россия не погибнет и в этом случае. Наша культура не даст нам умереть, даже если погибнет государство. Знаешь, иногда я представляю себе, как бы разворачивались события нашей истории, если бы в нас было больше европейского.

– Да. Для полного счастья осталось заменить русских немцами.

– Тебе не надоело? У русского народа прекрасная христианская душа.

– И особенно эта душа проявилась во время коллективизации и сталинского терро…, – Настя поцеловала Власова в губы. На этот раз поцелуй получился гораздо лучше.

Весь день Власов пребывал в состоянии стресса, ощущая себя словно на иголках. С трудом ему удалось убедить Анастасию поехать с ним на дачу к главному. Власов уже давно не посещал начальственных дач, и его не покидала мысль о том, что эта встреча должна завершить один из этапов в его жизни, а быть может и в жизни вертикали. После чего сразу же должен был начаться новый этап. Михаил понимал куда идет ситуация в стране, помнил советскую историю и в принципе догадывался каким будет этот этап.

Ближе к вечеру за ним приехал бронированный люксовый автомобиль с двумя машинами сопровождения. Власов постарался одеться как можно дороже, но при этом выглядеть неброско. Он думал, что Анастасия из протеста к системе наденет что-нибудь из своих старых инфернальных нарядов, но ошибся. На ней было роскошное белое платье с жемчугом шитое золотыми нитями. Она была похожа на изящного лебедя.

– Не достоин я такой девушки, – думал Михаил.

Дача Национального Лидера была точной копией одного питерского дворца. Власов не знал, какого именно, но знал, что сама дача формально принадлежала одному из членов ближнего круга. На парковке было много дорогих авто, люди толпились у проходной. Внутреннее убранство было роскошно дорогим, но однообразным. К тому же Власов не мог отделаться от ощущения того что находиться в музее. Власов с легкой гордостью замечал, как мужчины смотрели на Анастасию. Он вспомнил, как в подобной ситуации смотрели на Анну с одним лишь отличием в том, что её хотели, а Анастасией любовались. Охрана провела их в зал. Атмосфера была такой же, как на официозных мероприятиях под камеры. Власов думал, что находится на каком-нибудь вручении наград героям труда. Его поймал Палевский.

– Вот вы где. А почему ты без …, – Палевский взглянул на Анастасию. – Как вас зовут?

– Настя.

– А где ваша спутница? – спросил Власов.

– Она вышла, но скоро вернётся.

Худощавую девушку с вытянутым лицом звали Ольга. Власов пытался разговорить её. Ему хотелось больше узнать о Палевском.

– Послушайте, а как у вас вот это вот произошло? – спросил он.

– Вот это вот? – у неё была живая речь. – Я встретила Андрея на выставке художников акционистов. Сошлись вкусами. Нам обоим нравилось смотреть, как люди из протеста к системе прибивают к голой заднице портрет президента.

Тем временем на трибуне появился депутат Пиздаев. Власов слегка удивился от такого поворота. Депутат начал выступать с речью в стиле позднего застоя, которая постепенно скатывалась в красно-коричневый дискурс.

– Им больше никогда не удастся сломать наше государство своими воплями о свободе и правах человека как во времена перестройки! Ведь с этого всё начиналось. С того что мы позволили их ценностям войти в наш мир. В демократическом угаре мы растоптали своих отцов и уничтожили великое советское государство. Сегодня наши дети идут в атаку на только сформировавшееся новое русское государство. Да! Если будет нужно, мы и детей уничтожим лишь бы сохранить священное государство!

Зал аплодировал.

– Наши отцы проиграли страну, но мы не будем поколением проигравших. Мы отстоим наш суверенитет и не позволим нашим врагам снова установить над нами управление! Мы готовы заплатить за это любую цену! У нас всё получится, – он сделал паузу. – Да. Ведь у нас есть то чего не было у наших предков. Лидер! – Пиздаев поднял толстые кулачки. – Человек яркого ума и железной воли!

Пиздаев посмотрел на одно из мест в первом ряду, где предположительно сидел Национальный Лидер. Власов привстал, но так никого и не заметил, хотя весь зал смотрел туда и аплодировал президенту. Это показалось Михаилу странным. Пиздаев договорил речь и уступил место кгбшному газовому олигарху Осадничеву. Правда, уголовника в нем было больше чем чекиста.

– Многие мои знакомые жалуются мне. Говорят, что государство пошло не тем путем, – раздался громкий бас. – А я считаю – мы выбрали правильное направление. Помните все эти разглагольствования о рыночной экономике и глобальном разделении труда? Так вот пока мы строили эту рыночную экономику, наши партнеры втихаря готовили у нас в стране пятую колонну. Так поступают только враги! И я очень рад, что теперь мы, наконец, поняли, что заграница нам не поможет. Только с опорой на собственные силы, с опорой на наше понимание экономического уклада мы сможем победить!

– Уже дошли до чучхе. Как это всё напоминает середину восьмидесятых. И рожи те же, – думал Власов.

После продолжительных аплодисментов, которыми кончилась речь Осадничева, на сцену вышел видный пропагандист-шизофреник Дуплин. Его лысая голова весело поблескивала.

– Мы подошли к той черте, когда монополярный мир, который образовался после девяносто первого года, был разрушен. Победа над пятой колонной это не просто маленькое внутриполитическое доказательство правильности курса власти, – он сделал паузу. – Это окончательное обретение суверенитета и обретение независимости от гегемонии англосаксонской цивилизации. Россия становиться альтернативным центром силы. Вокруг нас будут собираться страны с одной лишь целью – выстроить отношение в мире по справедливости. Ведь глубинная миссия русского народа – удерживать божью правду на земле. В противовес тлетворному, декадентскому, античеловеческому Западу с гейбраками, ювенальной юстицией и идеологией золотого тельца мы создадим цивилизацию традиционных ценностей, основанную на великорусской духовности.

– Особенно эта духовность хорошо проявлялась во времена советской власти, когда взрывали храмы и расстреливали священнослужителей. Мне всегда было непонятно: каким именно богом была избрана Россия? – думал Власов.

– Какие красивые патриотичные слова. Только жаль, что у нас подобный патриотизм всегда является прелюдией к распилу, – прошептала Ольга.

– Чтобы окончательно воплотить всё это в жизнь Россия в геополитическом плане должна отколоть Европу от Америки, а потом присоединить её к своей цивилизационной матрице, – продолжал Дуплин.

– Всё, – чуть громче начала Ольга. – Началась геополитика, а это значит, что я ушла курить. Свою психику надо беречь.

Дальнейшие выступавшие всё больше скатывались в чистый фашистский дискурс. Власова же больше заботило теперь уже полное сходство происходящего с концом восьмидесятых с одним исключением в том, что перестройка захлебнулась в море агрессивно-пассивного большинства. Все речи ораторов входили в настолько прямое противостояние с презренной российской реальностью, что Власову даже становилось страшно за будущее страны.

– Надо немедленно готовить вид на жительство в Чехии. Здесь не хватает только Лигачева, который рассказывает про достижения социализма и перевыполнения планов. А тем временем бушует Карабах, Тбилиси и другие горячие точки, – думал Власов.

На трибуне появился депутат Бронзовяк. Он начал длинную скучную речь об успехах режима и мнимом повышении благосостояния населения. Власов думал, что следующим на трибуне должен появиться Сахаров, Собчак или на худой конец – Шеварднадзе, но после выступления Бронзовяка гостей пригласили в банкетный зал. Палевский занял стол прямо возле сцены с огромной плазменной панелью. Вскоре официантки одетые в чересчур строгой совдеповской манере начали разносить еду. Подавали салат. На сцене появился похожий на почтальона Печкина пресс-секретарь Национального Лидера.

– Национальный Лидер немного задерживался и сейчас выступит с речью, – сказал он и удалился.

Сразу после этого к микрофону офицерской походкой вышел Национальный Лидер. Во всем его облике была уверенность и четкость. Казалось, будто бы он сейчас произнесет что-то судьбоносное. Власов ощущал, как от его облика исходило сияние воли.

– Миша, вы никогда не замечали, что дискурс таких организаций как Память или РНЕ отчасти вошел во властные круги? – спросил Палевский.

– Да. С середины нулевых годов красно-коричневые медленно вползали во власть. У них теперь там даже вроде бы есть свой маленький интеллектуальный кружок, – ответил Власов.

– А я вот что думаю, – начала Ольга. – Усиление красно-коричневых, закручивание гаек во внутренней политике – это всё глубинное усилие русского народа направленное на самосохранение.