Дом изгнанников. Роман в картинах

– Меня Тойле зовут. Я могу чем-нибудь помочь?

– Спасибо, – отказалась я.

– Можно пригласить тебя в кафе или бар?

– Сколько тебе лет? – зачем-то спросила я.

– Двадцать т… – осекся Тойле, – пять, – надбавив себе парочку лет.

– Я старше тебя, – предупредила я тоном строгой старшей сестры.

– Я вижу, – остался невозмутим Тойле, – тебе двадцать шесть или двадцать семь.

На самом деле мне больше, но продолжать играть в «угадай возраст» было бессмысленно и неинтересно.

– Ты такой красивый, необычный… – продолжал иностранец с полусказочным именем. – Тебя, наверное, где-то ждут.

– Да, – не солгала я.

Ждали меня зря. Когда палитра неба снова стала беззвездно синей, я отправилась домой, получая по дороге поздравления от подвыпивших молодых людей.

Хотелось спать, но в новогоднюю ночь как-то не принято так сразу отправляться в царство Морфея, и я надела туфли-лодочки на шпильке и подошла к большому зеркалу. В уложенных на одну сторону светло-коричневых волосах путались конфетти, что и правда придавало мне необычный и праздничный вид. Ажурное желтое платье было связано когда-то давно на заказ, но надевала я его крайне редко, потому что оно слишком уж прозрачное. В белом цвете такое можно надевать невесте. А в желтом замечательно встречать год Желтой Собаки, что и сделала я. Желтой Собаке, я думаю, понравилось, и теперь весь год меня ждет большая, огромная даже удача. Но к Владу и Лене идти в таком наряде точно не стоило, иначе Лена бы решила, что я намереваюсь соблазнить Влада, и год Собаки был бы испорчен у всех троих. И идти с Тойле в кафе не стоило тоже. Пусть лучше останусь в его памяти, если останусь, конечно, девушкой с конфетти в волосах, чем вульгарной дамой в платье, сквозь которое видна вся ее анатомия. Нет, стыдиться мне в принципе нечего в том смысле, что тело у меня упругое, подтянутое даже. Немногим женщинам нравятся их фигуры, и я как раз из числа этих счастливиц, хотя некоторые считают, что мне стоило бы немного похудеть, другие, – что, наоборот, слегка поправиться. Но в целом это как раз и говорит о том, что я нахожусь где-то в золотой середине, и не полнеть, не худеть мне не надо.

Да, я выгляжу, пожалуй, моложе своих лет, одно из тех лиц, по которым трудно определить возраст. У меня интересный овал лица, сильно сужающийся к подбородку, широкие и высокие скулы. Идеальным считается по канонам красоты правильный овал, но мне больше нравится такой, как у меня. Красная помада на губах. Мне идет, хоть, говорят, мужчины не любят яркий макияж, но он прекрасно сочетается с конфетти и моими, скажу без лишней скромности, красивыми ярко-синими глазами.

Я села за стол с ананасами, маслинами и сыром, налила в бокал морковный сок и включила телевизор. Все эти так называемые новогодние шоу, мишура, толкотня и беготня страшно раздражают меня. Я пощелкала кнопки на пульте, на всех каналах именно эта возня и бессмыслица.

Лисичка говорит, что я слишком раздражительна и это мешает мне жить. Отчасти она права, хоть и я оправдываю себя тем, что творческие люди в принципе легко возбудимы, и поэтому любая ерунда может дать толчок вдохновению. Но об этом я говорить хозяйке не стала, а она посоветовала мне, как когда-то своему старшему сыну, наклеивать на лоб этикетку от банана, чтобы не залегали мимические морщины, обличающие злую сущность человека.

У меня как раз в холодильнике была пара бананов. Я выключила телевизор, наклеила на лоб этикетку, услужливо оказавшуюся на одном из них, стряхнула с волос конфетти, взяла в руки телефон и подумала, не забыла ли я кого-то поздравить с Новым годом.

У меня много друзей и еще больше знакомых, случайных и неслучайных, у меня прекрасные родственники, так что даже странно, почему я одна в новогоднюю ночь в прозрачном платье и этикеткой от банана на лбу.

Наверное, и впрямь, характер у меня неважный, а, может, мне просто потребовалось уединение именно сейчас, и я вовсе не обязана сверять свои внутренние ощущения с календарем.

В конце концов, многие поздравили меня, и те, чьих поздравлений ждала, и те, о ком забыла, и еще пришли sms-ки от тех, кого я вспомнить не смогла. Перебирая в телефоне номера, я вдруг остановилась на одном из них, по которому вообще звонила очень редко, но именно сейчас именно эту знакомую, талантливую художницу, мне захотелось поздравить с наступившим Новым годом. Наверное, потому что мой временный дом невольно, а может, и вольно послужил мастерской живописцу.

Среди моих друзей много художников, вообще так называемых представителей богемы – слово, которое тускнеем с годами, как старая люстра, которую давно не протирали смесью воды и нашатырного спирта.

Я обещаю себе, что скоро обязательно найду время, чтобы заглянуть наконец в гости к Лене и Владу, тем более, что они настойчиво меня приглашают, а мне все время некогда. Да, время в последнее время как будто уходит в какую-то черную дыру.

Когда произносят «черная дыра», представляют обычно темноту и пустоту, но, как сказала как-то одна знакомая художница-фантаст, может быть, это всего лишь переход в другую галактику или другое какое-то измерение, где все мерцает, переливается иными красками и, возможно, звучит даже музыка. Да, я хотела рассказать вам об Эле.

У меня есть ее деревянная птица счастья-кулон. Я тогда переживала непростые времена, разрыв с моим бывшим мужем. Он подал на развод всего через два месяца после нашей несчастной супружеской жизни, сказав, что больше не может так жить, и сообщил мне об этом в день восьмого марта.

А начиналось все конечно совершенно иначе… До сих пор в моей жизни не случалось ничего столь радикально романтичного. Сейчас, конечно, кажется странным, как я могла целый год носить, не снимая, розовые очки, ведь меня нельзя назвать наивной и доверчивой, а некоторые и вовсе считают циничной.

Не смейтесь, его звали Карл. Кораллы он, правда, не крал, но я до сих пор не знаю, откуда он появился. Он говорил на разных языках и жил во многих городах – учился в Лондоне, не помню, на кого, работал в Испании, Греции, Швеции, Франции и почему-то решил обосноваться в нашем городе.

Я умышленно не упоминаю его названия, чтобы ненароком не всколыхнуть того, что все уже почти забыли. Карл обладал удивительной способностью производить сильное, сродни гипнотическому, воздействие на всех женщин, попадавших в радиус его взгляда, – от соседской девчонки, ненароком влюбившейся во взрослого дядю, до заведующей ЗАГСом – достопочтенной замужней женщины, неистово желавшей всем без исключения молодожёнам прожить в любви и согласии до бриллиантовой свадьбы.

Как видите, у моей глупости есть смягчающие обстоятельства…

Чувство собственного достоинства… я всегда отмечаю это качество в людях – есть оно или отсутствует, истинное или показное. Последнее, конечно, не более, чем снобизм. Истинное чувство собственного достоинства не имеет ничего общего с самовозвеличиванием, которое, как известно, является одним из синдромов маниакального синдрома. Я часто вспоминаю Пушкина: «Ты, Моцарт, не достоин сам себя»; и каждый раз удивляюсь, как же это возможно: гений без чувства собственного достоинства?

А ещё когда-то читала о Мерелин Монро «звезда без чувства собственного достоинства» – что-то в этом роде.

Или это исключения из правил, слияние с бесконечностью – быть всем и ничем одновременно? Музыкой, красотой, бесплотностью во плоти?

А заявить себе объявленную ценность – значит поставить пусть даже высокую или просто завышенную – так или иначе, цену. А значит ты уже не бесценность, не абсолют.

Мужчина, любящий дарить цветы, обречен на успех у женщин. Что же говорить о мужчине, составляющем эксклюзивные букеты со вкусом и знанием дела. Да, он был дизайнером цветов, и сам он был холеный и свежий, как бутон орхидеи, который вот-вот распустится…

Он дарил мне корзины орхидей, выкладывал моё имя из роз… С тех пор я не люблю розы, особенно голубые. Их он особенно жаловал. Теперь, конечно, очевидно, что может быть более неестественным и жалким, чем белая роза, напичканная синькой и даже пахнущая ею? А тогда мне казалось, он срезал их специально для меня в Эдеме, пока с меня не спали розовые очки.

Только не смейтесь, она была продавщицей очков. Нет, слово «продавец»

здесь не совсем корректно. Вероятно, она была менеджером, я даже не знаю, как называется эта профессия – раздавать у входа в супермаркет буклеты с рекламой фирмы оптики, обещавшей к тому же бесплатную проверку зрения. Я ни в коем случае не хочу принизить её занятие, тем более, что, вероятно, у неё есть и, может, не одно высшее образование, с которым трудно найти работу по специальности – не исключено, что даже и медицинское.

Дело не в этом, а в самой ситуации – продавец очков помогла мне увидеть правду, замечать которую я упрямо не хотела.

– Да, – думала я, – Карл нравится женщинам всех возрастов и калибров, но сам-то он к чужим юбкам безупречно равнодушен.

Разве можно винить пышный цветок за то, что он источает аромат такой сильный, что на него слетаются все пчелы вокруг? Нет, нельзя…

Да, он был банальным бабником, но когда я пыталась его в этом уличить, он счастливо улыбался и говорил: «Мне нравится твоя ревнивая речь» и принимался подробно объяснять, почему та или иная женщина не может вызывать у него тех чувств, которые вызываю я. Потому что Таня еще совсем ребенок, тщедушный к тому же, Аня, да, формы у нее, соблазнительные, конечно (это даже он не отрицает), но ты посмотри на ее лицо… Лицом она похожа на мужчину, да, конечно, она хороший друг, и отличный менеджер, но нет, не более того. Маня? Да кто вообще такая Маня? Тем более для человека, у которого есть любимая жена. И дальше в том же духе…

Действительно, после такого разбора полетов из его жизни Аня, Таня и Маня исчезали, но на смену им вскоре появлялись Галя, Аля и Валя…

В конце концов я убедила себя в том (не без помощи Карла, конечно), что сама себе все напридумываю, пока одна из пассий не стала слишком явно заявлять о своем существовании. «Да кто она такая?» – кричал он возмущенно. Я не била посуду, вообще не люблю это дело, а просто в первый раз собрала вещи и ушла к родителям.

Мама сначала расстроилась, а потом сказала, что все к лучшему, и что она сразу меня предупреждала, что с этим Карлсоном, как она называла Карла, у нас ничего хорошего не выйдет. Так и получилось.

Но благоверный мой считал иначе. Он уговаривал, скандалил, приезжал за мной на машине и в конце-концов сказал по телефону, что во всем виновата теща, потому что сразу настроила меня против него, и что я, взрослая женщина, должна иметь собственное мнение и немедленно возвращаться туда, где меня любят и ждут. И что лучше всего будет, если мы уедем в другой город (подальше от тещи!) и начнем там все сначала без Тань и Галь…

Мне хотелось верить ему, но лимит доверия закончится, хотя, если бы он не стал винить в наших проблемах маму, возможно, я бы решилась на еще одну отчаянную попытку.

Через час он позвонил снова и сказал, что уезжает в другой город с другой женщиной. И спрашивает меня в последний раз, не хочу ли я к нему вернуться. Конечно, я ответила «нет».

– Хорошо, – ответил он бодро. – До встречи на небесах!

Может быть, и впрямь, я слишком зависима от мнения мамы, мучили меня сомнения, но их вытеснял образ другой женщины, а потом опять по кругу – внутренний голос, которому я давно уже не верила, малодушно успокаивал, что никакой другой на самом деле нет. Просто фраза, брошенная в сердцах, чтобы сделать больно в ответ на причиненную боль.

Вся эта сложная гамма эмоций звучала в душе полнейшей какофонией.

Не представляя, как ее унять, я поднималась по лестнице эскалатора в развлекательном центре, и уже приближаясь к краю четвертого этажа, поняла, куда я еду. В то самое кафе, где так много цветов и где мы любили бывать с Карлом.

Мне даже показалось на какой-то момент, что я вижу нас со стороны, как будто смотрю кино о собственном потерянном счастье. Но я ошиблась, в главной роли на этот раз была не я, а та самая продавец… жаль, что не розовых, очков, которую я уже упомянула в повествовании.