Дом изгнанников. Роман в картинах

Взгляд Эли стал мечтательным, а улыбка немного грустной.

На столе из чашек поднимались к потолку кофейные джины. Я вдруг подумала о том, что хочу написать картину и назову ее «Кофейный джин».

В школе мне часто говорили, что я хорошо рисую, а в университете я была из тех, к кому обращались, когда нужно было сделать стенгазету, даже ставили за это зачеты автоматом по какому-нибудь второстепенному предмету.

Кофе Эля варила отменный, но все-таки мне было интересно, есть ли в доме художницы хоть одна ее собственноручно написанная картина.

– Есть, одна, – не сразу ответила Эля, как если бы речь зашла о чем-то сокровенном.

Я выразила нетерпение увидеть творение.

Эля вздохнула и предложила продолжить кофепитие в зале.

Там, на стене напротив дивана, и висела картина Эли. Довольно простая и вместе с тем завораживающая картина. Какая-то дверь.

За этой дверью прятались и страхи, и надежды, и ответы на какие-то самые важные вопросы.

Мне показалось, я где-то видела ее, может быть, даже была за этой полукруглой деревянной дверью, за которой жили…

«Гномы!» – едва не вскрикнула я, рискуя показаться сумасшедшей, но вместо этого только благоразумно спросила, точнее, мой вопрос звучал как простое повествование, так, мысли, вслух…

– Да… Необычная картина. Как будто дверь в стене. Так и хочется войти в нее и узнать, что находится за ней.

Эля не заметила подвоха, а улыбнулась странной блуждающей улыбкой.

– Там… часто идут дожди.

К гномам это не имело ни малейшего отношения, поэтому мое предположение о том, что Эля тоже знает о двери, преследовавшей меня во сне, было, конечно, абсурдным.

– Писала с натуры? – уточнила я на всякий случай.

– Нет, – ответила Эля. – Заказ одной знакомой… – по взгляду художницы было понятно, что ей будет жаль расставаться с картиной, которая так прочно обосновалась на гвозде, что, казалось, вовсе не собиралась переезжать ни в какой другой дом.

А потом Эля надолго куда-то исчезла из поля моего зрения, а этим летом я снова встретила ее и не сразу узнала.

Нет, внешне она почти не изменилась, только похудела. И все же я не сразу узнала ее, когда она окликнула меня на Фестивале блинов. Эля продавала жар-птиц и свои написанные маслом картины.

Вообще-то я равнодушна к блинам, но само название Фестиваль блинов вытащило меня в тот залитый солнцем день из дома в городской старинный парк, где врасплох заставали звуки электрической скрипки. Красавица с распущенными темными волосами, казалось, была со смычком единым целым. Те же, кто приходил на фестиваль не со стороны центральных улиц, по мосту, тропинками, по обе стороны поросшими ромашками, попадал прямиком в этакое царство книг, где гостей встречали девушки в старинных сарафанах и домовенок Кузя.

Лодки покачивались на привязи у берега, приглашая в дальнее плаванье с убедительностью прощерлыги-ловеласа, сулящего доверчивой красотке с неба звезды и золотые горы впридачу.

Конкурсанты в белых фартуках ловко подбрасывали блинчики на сковородках и относили свои кулинарные творения на блюдцах восседавшему чуть поодаль жюри.

Детишки с разукрашенными аквагримерами лицами обступили мастеров.

Самая большая девчачья компания собралась вокруг моей давней знакомой художницы Розы.

Они учила детей расписывать матрешек.

– Я назову свою Огнецвета.

– А я свою… Дариэл, – объявили девчушки.

– Отличные имена, – похвалила Роза, – но надо еще много-много имен. Не забывайте, что внутри них может вместиться сколько угодно матрешек.

– Сколько? – вскинула любопытные глаза девочка с кошачьими усами и носиком.

– Даже представить невозможно, – развела руками Роза, – очень, очень, очень много, бесконечно много, но они были бы такие маленькие, что их невозможно было бы рассмотреть даже в микроскоп.

– В Огнецвету поместится миллион матрешек, – сделала вывод девочка с ромашкой на щеке.

– А в Дариэл – миллиард и даже еще больше.

– Сколько угодно матрешек поместится в любую из них, согласилась Роза и улыбнулась сразу обеим девочкам.

Мы договорились с Розой как-нибудь созвониться и где-нибудь посидеть поболтать, но так и не встретились до сих пор.

«Абонент недоступен или находится вне зоны действия», – уведомил меня автоответчик, и, вздохнув, я отправилась спать.

14

У меня появился дружище-кот. Конечно, у меня есть и другие поклонники мужского пола, но кот, признаться, мне нравится больше. Он отчаян и смел, а слышали бы вы, как он кричит мне «мяу», когда видит меня идущей из магазина, рассказывает что-то на кошачьем своем языке.

Он не любит, когда я возвращаюсь с цветами и поздно.

В знак протеста может исчезнуть на неделю, а потом, как нежданная радость, вдруг мелькнет во дворе его полосатый хвост.

Бесцеремонно и изящно, как вошел в мою жизнь, кот ступает по квартире Лисички к холодильнику, нетерпеливо ждет, когда я ему что-нибудь дам и, погревшись немного, уходит обратно по каким-то своим кошачьим делам. Будет голоден – снова вернется ко мне. Лисичка сказала, он увидел во мне доброту. Этикетка от банана все же сделала свое дело.

15

Наконец, я добралась до длинного списка Лисички. В этом перечне немало хлама, и стульев, явно, больше, чем в ее квартире. Их здесь ровно четыре плюс один разлапистый в несвежей обивке, который сильно мне мешал, даже заброшенный на антрисоли, как некая гигантская пиявка, от которой надо беречь свою кровь. От этого пятого я благополучно избавилась и даже не просила об этом Лисичку. Каким-то образом она догадалась сама, и ее сын приехал на машине и увез огромную пиявку, то есть стул. Мне сразу стало легче дышать.

Удивительно, но в перечне Лисички не было картин – единственной, пожалуй, ценности в этом замкнутом пространстве. Во всяком случае, я бы, если б была вором, больше ничего и даром не взяла, даже не совсем еще старый телевизор «Витязь».

Солонки – три, но их всего лишь две. Может, сахарница имеется в виду (ее тоже нет в длинном списке)? Недостающее, то что я не нашла и чем не пользовалась, Лисичка сказала искать на антресолях. И я клею на лоб этикетку от очередного банана и встаю на один из четырех стульев.

Там в дальнем углу и впрямь есть что-то кроме елки и гирлянд, но чтобы достать это что-то, на табурет нужно поставить еще один.

Какая-то старая кастрюля и что-то еще – явно не солонка. Я едва не падаю с обоих стульев, но чудом сохраняю равновесие.

Сломанный будильник.

Он кажется мне живым существом, а перечень Лисички вдруг обретает шарм детективного романа. Несколько раз прочитываю его от начала до конца – будильника среди всех этих подставок и губок тоже нет.

20.02 Стрелки выбрали этот отрезок времени конечным пунктом своего назначения. Вспоминаю некстати чью-то фразу о том, что даже остановившиеся часы два раза в день показывают правильное время. Почему-то я знаю: на циферблате не утро, а вечер.

Перевожу взгляд на запястье. 20.02 на моих наручных часах.