Дорогой пилигрима

Сельчане, проходящие мимо, здоровались с ним и интересовались кто здоровьем, кто делами, на что он кивал всем головой и отвечал с той же благодарностью, говоря: «Спасибо! Слава богу, ничего».

– Греешься на солнышке с утра! – услышал Тимофей знакомый голос своего старого приятеля – соседа Кирьяна. Небольшого роста, худощавый, лет шестидесяти, в тёплой клетчатой рубахе навыпуск, Кирьян осторожно, почти крадучись подходил к тому месту, где стоял Тимофей.

– Да вот, маненько греюсь. Чё нам, старикам… Сам не погреешься – уже никто не погреет.

– Это точно! Как здоровье?то?

– Да вот скрипим понемногу, – ответил Тимофей, делая глубокую, последнюю затяжку от выкуренной почти полностью самокрутки. – А у тебя как?

– Не спрашивай. Вчера вот вечером телевизор посмотрел, – начал разговор Кирьян, – тошно стало.

– А что так?

– Дак прибавку нам опять к пенсии дадуть – аж пятьдесят рублей!

– Ну и хорошо! Хоть и бородавка, а всё?таки приятно, – с некоторой иронией ответил Тимофей.

– Всё дай сюда, на кусок хлеба.

– Али на заваруху, – подхватил Кирьян.

– Вот-вот. Ты давай-ка заходи в ограду – погуторим да покурим маненько, а я сейчас, табачку только возьму, – произнёс Тимофей и скрылся в сенях.

Закрыв калитку, Кирьян прошёл к невысокой завалинке и сел на нагретые солнцем доски.

Выйдя из сеней через минуту с кисетом махорки, Тимофей сел рядом возле Кирьяна и негромко произнёс:

– Закуривай, Кирьян! Всё одно помирать. Не сегодня, так завтра.

– Ишь ты, прыткий какой, – с удивлением произнёс Кирьян. – Помирать! Ты, я вижу, вон парусник собрался делать, а говоришь – помирать. Небось за границу сбежать хочешь? Там, говорят, жизнь?то ой какая хорошая! Я тоже по телевизору видел. Ой, как хорошо! Нам и не снилось с тобой.

Тимофей выждал паузу и, размышляя над сказанным Кирьяном, заговорил:

– А на какой хрен эта заграница должна мне сниться, я у себя в Отечестве хочу хорошо жить. Ты вот, Кирьян, телевизор смотришь, а я нет, потому ответь мне, почему всякие там правители отрывают крестьянина от земли и от тех забот, которые она налагает на него, от тех интересов, которыми живёт крестьянин веками на этой земле?

Почему один работает всю жизнь и ничего не имеет, а другой палец о палец не ударит, а добра неисчислимое количество: фабрики там, заводы, станции всякие; они что, строили их али как? А что имеем мы, простой?то народ? Да ничего! Я разумею, что получается так: кабы не клин да не мох, так бы и плотник издох. Вот я, крестьянин, интересуюсь у тебя: куда же, мать твою, смотрит государство при таких?то порядках да при таких симптомах? А получается, что никуда! Кругом одни враки да обещания. В общем, я понимаю так, что одна катавасия получается; сколько мы ни бежим от беды, а всё в пропасть попадаем, будь она неладна.

– Ну ты загнул, Тимофей, – ошалело произнёс Кирьян, – на такой вопрос сразу и не ответишь, однако одно могу сказать: каково теля, таково и племя. Нынче кто командует?то, соображаешь? – Кирьян посмотрел на Тимофея и ткнул себе пальцем в висок. – Одни компьютеры. Они же бесчувственные, им до людей, то есть до нас с тобой, никакого дела нет. Понял? – глядя в глаза Тимофею, произнёс Кирьян. – Это же как в электричестве, ты вот незнамо в эту область полезешь, ну в провода значит, и че-вой?то замкнёшь, а пробки?то сразу раз и отключатся. Чуешь, что говорю?

В этот момент Тимофей заинтересовался разговором и неожиданной мыслью Кирьяна и, глядя на него, внимательно ждал дальнейшего развития.

– Хорошо ещё день, – продолжал Кирьян, – а если ночь?

– Ну и что, что ночь? – с непониманием спросил Тимофей.

– А то! Электрик?то… То во! Неграмотный, стало быть. Вот и бродим мы, блудим все в темноте – лбами стукаемся. А от лучины свету, сам знаешь, немного. Вот я и говорю, неподготовленных?то начальников хоть пруд пруди, а хороших – днём с огнём не найдёшь, как и у нас в деревне… Вон Петька Горюнов?то давеча что отчудил – прав нет, а туда же, мать твою! Мало что столб сшиб, так ещё чуть Петровну не задавил. Вот я и говорю, что значит неподготовленность. А таких электриков знаешь сколько… У! как собак нерезаных.

– Здорово, мужики! – раздался неожиданный голос из-за ограды. – На солнышке весеннем греемся – это хорошо!

– Заходите, заходите, Алексей Степанович! – махнув рукой, проговорил Тимофей. – Мы вот тут с Кирьяном с утра житейские вопросы обсуждаем, а получается целая история.

– Что в людях ведётся, то и нас не минётся, – открывая калитку, проговорил Никоноров. Войдя во двор и ещё раз поздоровавшись, Алексей Степанович прошёл к завалинке. Высокого роста, лет семидесяти, в круглых очках он казался человеком грамотным и интеллигентным.

– Это хорошо, когда разговор по душам, – проговорил Никоноров.

– Присаживайтесь, третьим будете, – с улыбкой проговорил Кирьян.

– Спасибо! – ответил Никоноров. – А вы, я вижу, уже с утра разговоры разговариваете. Это хорошо!

– А что нам ещё делать, молодым да неженатым, как не гуторить, – з аговорил Кирьян. – Н ынче все любят это дело, результатов вот только нет от этих разговоров, ядрёно корень.

– Это точно! – согласился Никоноров.

– Вот скажите, Алексей Степаныч, – начал разговор Тимофей, – вы человек грамотный, просвещённый значит, так разъясните нам, как бывший учитель, – почему же ноне нет никакой справедливости, а только есть пагубность и зло? У нас тут с Кирьяном какая?то карусель получается – куда ни кинь, всюду клин. Кругом, как говорит Кирьян, одна темнота!

– Да! Разговоры, вижу, у вас с утра серьёзные, только вот сразу на них и не ответишь – больно уж мудрёные. У нас ведь как: по одну сторону море, по другую горе, по третью мох, по четвёртую «ох!». Ты как рыбак, Тимофей, должен знать, что в мутной воде рыбу ловить лучше. А люди – они существа слабые, им ведь что надо в жизни больше всего? Развлечения, наслаждения, удовольствия, а это всё больших денег стоит, а где их взять, если не украсть?то. Вот и мутят воду те, кому это выгодно. А затем эта мутная река выходит из берегов и несётся по России- матушке, сметая всё на своём пути и порождая зло, ненависть, конфликты разные, бедность, несправедливость и много ещё чего такого, что мы не знаем. И нет ей предела, ни во времени, ни в пространстве. Да и как преодолеть?то всё это, если мы столько лет жили без покаяния и веры, без промысла Божьего.

Мало нынче внимания человеку?то, а ведь он, человек?то, влияет на всё общество, всё равно как зуб заболит; заболит – и весь человек в смятении; и в этом состоянии он излучает свою беду на всех окружающих. А если с такой болью в нашем обществе миллионы людей, то, что мы хотим? Вот и смекайте!

– Да! Целая наука получается, только вот от маленькой рыбки толку?то никакого, – проговорил Тимофей. – Воду мутит та рыба, которая покрупнее да позубастее…

– Это точно! – прервав Тимофея, заговорил Кирьян. – Нынче этой рыбы развелось – хоть пруд пруди. Я тут по телевизору видел, что у больших начальников есть даже свой, этот, как же его, а, вспомнил – этикет, он ещё называется по-ихнему кор-по-ра-тивный. О! Вспомнил.

– Это что ещё за хреновина? – повернувшись к Кирьяну, спросил Тимофей.

– А это когда все знают, но никому не говорят про это. Покрывают, значит, друг друга, и Вася не чешись. Мол, ничего не знаю, ничего не видел про это.

– Так это мафия, – вдруг неожиданно для себя выпалил Тимофей.

– А вот не знаю, не знаю, – не то с испугом, не то с недоверием проговорил Кирьян, – слова- то уж больно разные. Да и потом я слышал, что мафия?то только за границей, а у нас этот, как его, тьфу ты, опять забыл…

– Корпоративный, – выговорил Никоноров.

– О, правильно, Степаныч! – корпоративный. Это ж надоть! Я вот что думаю, мужики: как бы хорошо было у нас в деревне с этим этикетом – наши бабы вовек бы не узнали про нас – про мужиков?то.

Представляете, я на прошлой неделе купил у Степаниды бутылку самогона, так через два часа моя жинка уже знала и такой разгон Степаниде учинила, что та чуть кипятком мою не отвадила. А так, с этикетом?то, никто бы и не узнал – все бы молчали. Вот ведь штука какая получается!

Поговорив ещё несколько минут на актуальные жизненные темы, Кирьян и Никоноров, один за другим, пошли по домам, ссылаясь на утренние дела по хозяйству. Не находя нужных ответов на поставленные вопросы, они уносили с собой горечь и разочарование той жизнью, в которой они ещё существовали.

Пройдя в дом, Тимофей растопил печь и, заварив в чайнике пару веточек душнички, с наслаждением, не спеша стал пить чай вприкуску. Аромат распаренной в чайнике травы в считанные минуты наполнил избу каким?то особым, неповторимым природным духом, напоминающим зелёный, цветущий луг.

Позавтракав, он вышел в огород к столярке. Убрав брезент с досок и самого каркаса будущей лодки, он уловил приятный, ни с чем не сравнимый запах свежей сосновой смолы. Торчащие от днища лодки с двух сторон шпангоуты были сделаны из толстых, цельных сосновых брусков.

– Начало есть, – глядя на каркас лодки, произнёс Тимофей, – а значит, и конец будет, тут, если по-хорошему, работы ещё недельки на три-четыре, – и добавил: – Глаза боятся – руки делают!

В этот день Тимофей работал до самого вечера, строгал, пилил, тесал топором, что?то вымерял – в общем, к концу дня намотал вокруг лодки не одну сотню метров. Так было и в последующие дни. Несмотря на страшную усталость, Тимофей работал с полной отдачей сил, изредка отвлекаясь от работы. Васька заходил редко, но даже тогда, когда он был, отцу не помогал, ссылаясь на занятость. Как раз пришло время выгонять стада коров на пастбища, так как корма на ферме давно уже закончились и кормить коров было уже нечем, а требующаяся ежедневно по рациону овсянка разворовывалась самими же скотниками да доярками – им тоже надо было чем?то кормить свою скотину. Зная характер сына, Тимофей не обижался на это, а только иногда говорил: «Помни, Васька: ноги носят, а руки кормят», – но Васька только молча махал рукой и уходил.

V