Госпожа

А что оставалось Ксении Андреевне? Ей то уж к полтиннику подступало, да и по съемным квартирам мотаться надоело, тем более, что дочь рвалась от неё съехать в общежитие от работы, там с подружками ей было веселее. К тому же ей надо было срочно искать жениха, и мать в этом деле становилась определенной обузой. Естественно Ксения Андреевна предпочла своей «птичьей» жизни официальный статус матери офицера-фронтовика. И она поехала жить к сыну и жила в том статусе некоторое время, пока этот статус не потеряла, то есть пока Володю не выгнали с позором из армии. Как это возможно для человека образцово выполнявшего свои обязанности, воевавшего и честно заслужившего свои звания и награды? В жизни вообще нет ничего невозможного, а уж в той, что имела место в СССР в те годы тем более.

Всему виной стало то, что и Володя и Ксения Андреевна, уверовав, что их никто не ищет, позволили себе расслабиться и потеряли бдительность. Органы их действительно не искали, но куда опаснее оказалась зависть людская. Да и как тут плохо думать на людей, когда вроде вместе перенесли такую страшную войну, видели столько горя. То-то и оно, что далеко не все сволочи живут припеваючи, так же как не все кристально честные люди бедны и бесправны, что, тем не менее, косвенно пропагандируется в некоторых шедеврах мировой литературы. Увы, не стали люди после войны добрее, он остались теми же кем были и всегда будут. Так вот, расслабился Володя, не прятался, ходил по городу в форме с «золотыми» погонами, в орденах. Не удержалась и Ксения Андреевна, захотелось и ей покрасоваться. Одела она лучшее платье и пошли они под руку, мать и сын… Хоть и много пережила Ксения, но ведь никогда кроме раннего детства не голодала и не работала, потому сохранила красоту, умела одеваться и подать себя. И вот идут они по центральному проспекту Саратова бравый гвардеец сын с красивой матерью, с гордо поднятыми головами. Все на них смотрят, восхищаются, завидуют…

И случился в тот момент на проспекте заезжий человек из Подшиваловки. Володю он не узнал бы, слишком много лет прошло, и помнил он его мальчишкой, а тут идет молодой офицер. Не узнал, если бы рядом не шла Ксения. Ну, а её саму и её вызывающую манеру «нести себя», это в Подшиваловке помнили очень многие. Вернулся тот человек в деревню, да и рассказал:

– Видел в Саратове Ксюху Бурову и сына её Володьку. Идут под ручку, он с золотыми погонами и тремя звездочками, сапоги как зеркало блестят, весь в наградах. Она, будто и не случилося с ней ничего, все такая же барыня, разодета, в ушах серьги, в груди и заду гладкая, идет нос задрав. Видать опять хорошо ей живется. Вроде и била, била их власть, а они все одно опять наверх выплыли.

Не один день судачили в Подшиваловке о столь неожиданном явлении народу членов семьи врага народа Якова Бурова. Кто-то поболтал и забыл, но нашелся и тот, кто написал донос в областное МГБ. Дескать, разберитесь дорогие товарищи из органов, как так вся страна кровью умылась, хлеба досыта не ест, а члены семьи злобного врага народа в офицеры выходят, не голодают и очень даже процветают.

С отпуска к месту службы Володя ехал уже с матерью, не чуя, что донос уже рассмотрели в областном МГБ и его ищут. Искали его с полгода, сначала не уяснив, что указанный в доносе старший лейтенант Владимир Буров, на самом деле уже носит несколько иную фамилию. Но на этот раз в органах за дело взялись всерьез и в конце концов обнаружили членов семьи врага народа. Уже в 1946 году в особый отдел училища, где продолжал служить Володя, пришло предписание, тщательно разобраться с происхождением и родителями старшего лейтенанта Бурцева, в связи с поступившими донесениями бдительных граждан.

И все, как повернулась судьба, так и отвернулась. Раскопали, что Бурцев никакой не Бурцев, а Буров, что его отец осужден по 58 статье на длительный срок… Что всё это он скрыл, и когда поступал в училище, и когда вступал в партию. То, что воевал и в партию вступил на передовой, а чины и ордена заслужил кровью? Так это всё для того, чтобы пробраться в ряды славных советских офицеров, коммунистов. Вот для чего обманом в наши ряды пробрался сын врага народа. Ох, что грозило Володе за такое! Но многие сослуживцы не испугались вступиться за него, да и командование училища выдало на него положительную характеристику: офицером Володя был отличным. Послали запросы в части, где Володя воевал – и оттуда пришли положительные отзывы. Если бы не это, все бы могло кончиться очень плохо. А так, всего лишь звания лишили, орденов, из партии исключили, из армии выгнали… Надо сказать, что к Володе и в училище и в частях, где он воевал относились очень хорошо. Везде у него имелись верные друзья, в том числе и в особом отделе. Потому там не стали заострять внимание по поводу незаконной смены фамилии, ведь тогда бы привлекли к ответственности и Ксению Андреевну, как инициатора этого дела, добрались бы и до сестры. Ведь они все носили не свою, а вымышленную фамилию. В общем, Володе помогли, дали возможность по добру, по здорову убраться и жить под своей новой фамилией.

1963 г.

На этот раз очнуться заставил просто дикий приступ боли, буквально пронзивший всю нижнюю часть тела Ксении Андреевны. На крик прибежала сноха, и Борис, пришедший со школы и обедавший… Он обед прервал и стал кипятить шприц… Действие морфия обычно не сразу повергало Ксению Андреевну в полузабытье, в котором ей сейчас было наиболее комфортно. Еще находясь под впечатлением событий 45-46 годов, когда сына, что называется, «подстрелили на взлете», она даже находясь в полной памяти продолжала «проживать» те нелегкие годы. Постепенно все усиливающееся воздействие морфия вновь погрузило Ксению Андреевну в очередную серию пучины воспоминаний.

1946-1947 г.г.

Сына выгнали из армии, из служебной квартиры и он с матерью оказался буквально на улице. И кто бы знает, чем бы все это кончилось, если бы у Ксении Андреевны не оставались последние золотые империалы, и она имела опыт как их можно обменять на наибольшее количество советских рублей. Они вернулись в Саратов. Сын был готов браться за любую работу, но Ксения Андреевна рассудила здраво: на тяжелой работе много не заработаешь, а здоровье надорвёшь. Потому пока есть деньги надо… Опять же, наличие семилетки позволило Володе без проблем поступить на курсы бухгалтеров, благо там не особо копались в биографиях поступавших. То оказался основной фактор выбора именно этой профессии, как и то, на что особо обращала внимание Ксения Андреевна – специальность не предполагала тяжелой физической работы. У некоторых людей, у которых за много веков крепостничества накопилась наследственная генетическая усталость от тяжелого физического труда… они просто интуитивно старались оного избегать.

На тех курсах Володя и познакомился со своей будущей женой. Кто такой была Зоя? Она тоже родом оказалась с саратовского заволжья, с села, росла в небогатой крестьянской семье и имела всего лишь начальное образование. Как ей удалось попасть на бухгалтерские курсы, где нужна была семилетка? Она мечтала вырваться с села и буквально Христом Богом упросила правление колхоза, чтобы её направили на эти курсы по разнарядке от колхоза. А конкретно, посодействовал дальний родственник, которого мать Зои потом за это не один раз поила самогонкой и кормила дармовой закусью. На курсах лишь покачали головой, увидев что у «разнарядчицы» не хватает образования, но взяли. Раз колхоз направил – учись, но если не потянешь пеняй на себя – выгоним. На курсах Володя и Зоя сидели рядом и он, видя что девушке тяжело дается учеба, стал ей помогать… Так и начались у них отношения.

Да, Зоя являлась обыкновенной деревенской девушкой, не сумевшей, из-за отсутствия в её селе средней школы, получить образование выше начального. Но в то же время она обладала от природы абсолютным музыкальным слухом и самостоятельно, по наитию научилась играть на тех инструментах, которые имелись в их колхозном клубе: гитаре, мандолине, балалайке. Более того, она могла эти инструменты настраивать. Отлично она и пела, хоть и не имела сильного голоса. И если бы Зоя была побойчее… понаглее… Но она от природы оказалась очень скромной и потому её способности, что называется, лежали мертвым грузом. Вернее почти мертвым грузом, ибо и в селе и во время учебы на курсах Зоя активно участвовала в художественной самодеятельности. В последнем случае она даже увлекла Володю, который тоже стал участвовать в самодеятельных спектаклях. Полгода учились они на курсах и за это время их отношения настолько окрепли, что по окончании свежеиспеченные бухгалтера решили пожениться.

Немало девчонок на тех курсах заглядывались на Володю и были они городскими и внешне привлекательнее Зои. Но Володя оказался однолюбом и кроме неё ни на кого не смотрел. Завистницы злобно шипели, что Зоя замуж идет оттого, что не хочет в свое село возвращаться. Она действительно не хотела возвращаться к старой жизни, но замуж шла по любви.

Когда Ксения Андреевна впервые увидела девушку сына, у неё сама собой возникла ассоциация сходства Зои с … чучелом огородным. То что она влюбилась в её сына, это она понимала, но что он в неё… В её глазах Зоя не обладала ни одним из те женских достоинств, которые она считала основополагающими: она далеко не красавица, совершенно не умеет одеваться, чрезмерно застенчива да и её родители никто и звать их никак – рядовые колхозники. А все её способности, умение извлекать звуки из струнных инструментов, она считала пустопорожним бесполезным треньканием. Ксения Андреевна очень надеялась, что Володя найдет себе такую невесту, из такой семьи, что оная станет не только спутницей жизни, но опорой и защитой не только ему, но и ей, и они, наконец, вновь обретут «твердую почву» под ногами. А Зоя… ну какой с неё прок?

Увы, как ни старалась, не объясняла Ксения Андреевна сыну «текущий момент», Володя оказался как никогда тверд – по окончанию курсов они с Зоей поженились. Попсиховала Ксения Андреевна, но была вынуждена уступить, хоть и приняла сноху в штыки. Но та своей мягкостью, добротой, неконфликтностью со временем сумела смягчить неприязнь свекрови. Зоя добровольно взяла на себя роль домашней уборщицы, поварихи, бегала по магазинам. Ксении Андреевне же оставались её любимое занятие – быть хозяйкой в доме, командовать.

Опять же не без помощи старых знакомых Ксении Андреевны, и Володя, и Зоя после окончания курсов и женитьбы устроились на работу по специальности в Саратове. Зарабатывали они немного, жилплощади им не обещали даже в обозримом будущем, и жить им всем опять же приходилось на съемной квартире. Тут Зоя забеременела, и в 1947 году родился Борис. На одну зарплату Володи жить стало очень тяжело. Тем не менее, идти работать Ксении Андреевне – этот вопрос даже не обсуждался. Если бы не помощь продуктами из села родственников Зои, жить стало бы вообще не в мочь – в послевоенные годы в Саратове было очень голодно. Ксения Андреевна голодать совсем не собиралась и вновь проявила свойственную ей энергию для нахождения выхода из сложившейся ситуации – и нашла. Она узнала опять же через своих знакомых, что в городе объявлен что-то типа конкурса бухгалтеров для работы в некой перспективной организации под названием «Скотоимпорт». Володя сходил, прошел собеседование и ему не сказали, ни да, ни нет. Тогда в ту контору пошла сама Ксения Андреевна, соответственно одевшись, накрасившись и надушившись… и взяла с собой последние, остававшиеся у неё два полуимпериала… И её визит произвел мгновенное действие. Володю зачислили сотрудником «Скотоимпорта» и предложили на выбор три места работы: подмосковный Воскресенск, Борзю в Читинской области, и город Панфилов на китайской границе в Казахстане. Именно в этих городах имелись вакансии бухгалтеров Скотоимпорта.

Конечно, уезжать хоть и не из обильных, но родных мест не очень хотелось. Но с другой стороны Скотоимпорт организация богатая и кроме работы предоставляла обязательное жильё своим сотрудникам. Всей семьей стали думать и гадать куда ехать. Самым заманчивым сначала казался Воскресенск, там ведь столица, Москва рядом, а значит и снабжение лучше. Но Ксения Андреевна стразу предостерегла: место конечно хорошее, но там и проверки московские будут, серьезные. Не дай Бог опять что-нибудь раскопают. Володя согласился, в его памяти еще свежа была нервотрепка, связанная с его изгнанием из армии. Борзю тоже почти сразу исключили. Уж очень далеко. И по слухам в Забайкалье ничуть не лучше, а то и хуже чем в Поволжье, тоже голодное место. Так и порешили ехать в Панфилов, в город на китайской границе. Там юг, тепло, хорошо растут фрукты, овощи, да и с казахами можно жить. Вон они и в Саратовской области живут – нормальные люди. Правда Ксения Андреевна казахов как раз за нормальных людей не считала. По её мнению то был примитивный народец. Но, то что они в основном не злые и с ними можно ладить, она в этом тоже соглашалась. Так и порешили ехать в Панфилов, хоть и не говоря вслух но имея в виду: бежали от недоеда и исходящей от власти потенциальной опасности. Ведь здесь рядом находилась Подшиваловка, где их знали и помнили. И если один раз на них донесли, могут и еще донести. А там, в далеке, где их никто не знает, и они никого, может получится, жить спокойно, без страха, и может, наконец, и не опасаясь голода.

Володе на всю семью выделили проездные документы и деньги до самого места работы. То есть переезд обошелся бесплатно. К тому времени дочь для Ксении Андреевны стала что называется «отрезанным ломтем». Она работала, жила в общежитии и тоже более всего желала, чтобы родственники, от которых постоянно исходила опасность, поскорее уехали от неё подальше. Она очень боялась, что наличие такого рода родни, всерьез осложнит ей поиск нормального жениха.

То что на юге и в войну, и после не голодали так как в центральной России это Бурцевы в полной мере ощутили, когда поезд повез их из голодного Поволжья через пустынную голую казахскую степь, где на редких полустанках вообще ничего не продавали и питаться приходилось скудными запасами взятыми с собой… Но вот тоскливая безводная степь осталась позади и на станции Арысь перрон буквально заполнили торговки, предлагавшие самую разнообразную снедь. Володя вышел и почти сразу вернулся… неся по ведру огурцов и помидоров… В Чимкенте купили ранние яблоки, молодой картофель… Стоял конец июня и всего этого в Саратове просто быть не могло, а здесь всё уже выросло и созрело. Пока доехали до Алма-Аты на каждой станции по дешевке покупали самые всевозможные продукты, которых тут имелось в избытке: свежую зелень, жареных кур, чебуреки… Ксения Андреевна с облегчением вздохнула – голод им больше не угрожал.

Панфилов оказался небольшим пыльным городишкой в тридцати километрах от китайской границы. В общем дыра-дырой, но имелись и свои «достопримечательности». Во-первых здесь располагался штаб погранотряда с казармами. Когда-то до революции в тех казармах несли службу казаки первого полка Сибирского казачьего войска, которые тоже охраняли границу. Тогда же там служил и молодой хорунжий Анненков, в Гражданскую войну ставший казачьим атаманом и наводивший ужас на весь окрестный край, поливший много большевичьей и случайной крови. Сейчас там размещались советские пограничники, носившие фуражки с зелеными околышами. Второй достопримечательностью являлась контора «Скотоимпорта», куда и направили работать Володю. Ему предстояло заниматься учетом перегоняемого из Китая скота, в основном овец. Тогда, только что пришедшие к власти в Китае коммунисты остро нуждались в советской помощи и расплачивались за неё вот таким образом.

После того как немного подрос Борис и Зоя нашла себе работу по специальности в местной системе коммунального хозяйства. Для проживания семьи бухгалтера Бурцева выделили средних размеров саманный дом с русской печкой внутри и приусадебным участком снаружи. Этот участок, щедрое южное солнце, система сквозных арыков… Все это позволяло уже в марте засевать первые овощи, а с середины июня собирать первый урожай: зелень, ранний картофель, огурцы. Ну, а позднее поспевали: черешня, яблоки, груши, алыча, урюк, абрикосы… виноград. В этом доме, на этом участке и до них жили люди, потому он возделывался много лет, плодовые деревья и виноградная лоза плодоносили. А когда Бурцевы купили корову, то в доме появилось и свое молоко.

Зоя, несмотря на свои музыкальные способности, с детства привыкла жить крестьянской жизнью. Потому после своей бухгалтерской работы она привычно окуналась в домашние заботы: полола огород, доила корову, готовила, стирала. Ксения Андреевна разве что с внуком до того как он пошел в детский сад нянчилась, а в остальном привычно заняла в доме главенствующее место и к той же корове и близко не подходила, разве что в огороде иногда снохе помогала. Зато во время всяких званых застолий она садилась во главе стола и руководила данным действом, провозглашала тосты… Особенно она любила один, который произносила еще с НЕПовских времен.

– Выпьем поприятнее! – что примерно означало то же, что и «Чтобы не в последний раз!»

1963 г.

В связи с особенностями, вызванными болезнью «график» жизни Ксении Андреевны теперь предусматривал двухразовое питание. Кормила её сноха. Данный процесс доставлял немало мучений, как кормящейся, так и кормящей. Если бы сноха не была столь терпелива и безответна… но к счастью для Ксении Андреевны она оказалась именно таковой.

С первого дня их совместного проживания сильная, властная свекровь фактически помыкала смирной снохой и это продолжалось вот уже 17 лет. Все привычки и желания снохи Ксения Андреевна считала не заслуживающим серьезного внимания. Вот и сейчас она очнулась от звука радиоприемника работавшего в соседней комнате – по радиотрансляционной сети передавали какую-то музыку. Ксения Андреевна поняла, что сноха занята своим любимым развлечением – сидит возле радиоприемника и слушает мелодии, или песни. Естественно она считала это блажью и пустым времяпровождением. Не раз она ей строго выговаривала:

– И что же ты там такого слышишь, что часами так вот сидеть можешь?

– Ну как же, мама, это же опера. Неужели вы не слышите, какая замечательная музыка!? Я слышу, как играют музыканты, поют певцы, подмечаю ошибки, определяю кто фальшивит, а кто нет, – сноха, в свою очередь, не могла взять в толк, что окружающим просто недоступно слышать ту же многогранную мозаику звуков, что и ей.

– Какая еще опера? Воют что-то, половину слов не разберешь. Я только если громко поют люблю. Помнишь, по радио передавали и я тебя спросила про мужика, который мне понравился, или про бабу ту, которая частушки поет.

– Это вы про Штоколова спрашивали, – подсказала сноха. – Это молодой певец, бас. Очень сильный голос, но однообразный. Мне не нравятся такие простые голоса. А певица, которая частушки пела, это Мордасова. Тоже не самый благозвучный голос, – в то в чем разбиралась сноха проявляла несвойственную ей твердость и, что называется, не прогибалась перед свекровью.

– А кто же тогда тебе нравится из тех, что на пластинках поют, Утесов, или Лемешев? – пыталась показать, что тоже не чужда искусству Ксения Андреевна.

– У Утесова голос слишком глухой, некрасивый, но петь он конечно умеет. А у Лемешева, да чистый, но небольшой голос, – не без удовольствия «парила» в любимой стихии Зоя.

– И как ты это все понимаешь? – не могла не удивляться свекровь. – Ну, а кто же тогда тебе из певцов все-таки нравится, раз ты такая привереда, есть такие?

– Если я бы могла по театрам и концертам ходить и в живую слушать, я бы точно без ошибки определила кто есть кто, а так… Но и по пластинкам и по радио слышно, что до Шаляпина всем нынешним певцам очень далеко. А среди певиц нет лучше Лидии Руслановой. Вот у неё действительно божий дар, в её голосе и сила и талант. А из оперных из тех, что я слышала, пожалуй никто лучше Ирины Архиповой не поёт…

Нет, не добавили уважения в глазах Ксении Андреевны такие вот способности снохи. Баловство все это и толку от всех этих рассуждений, кто лучше, кто хуже – никакого. Они там все и хорошие и если верить снохе не очень хорошие поют себе и за это большие деньги получают. Хорошо ли плохо ли, но они неплохо кормятся за счет своего пения. А ты кто такая, чтобы их судить? Ты копейки в своей бухгалтерии получаешь, потом на огороде кверху задницей стоишь, грядки пропалываешь, корову доишь и за ней убираешь. И никакого толку нет от того, что ты по звуку можешь определить хорошо или плохо они поют. Да и можешь ли, кто здесь это подтвердит?

Вот и сейчас, определив, что сноха опять, скорее всего, слушает по радио музыку, Ксения Андреевна закашляла, застонала… не столько от боли, сколько от неосознанного внутреннего недовольства, что можно выразить словами – каждый сверчок знай свой шесток. То, что она в свое время не захотела довольствоваться своим крестьянским «шестком», а рвалась в «госпожи»… Здесь она почему-то аналогии не видела.

Сноха услышала, приглушила радио, зная, что свекровь негативно относится к её «слабости» и поспешила к больной:

– Мама, как вы… может поедите?

Ксения Андреевна помедлила с ответом, пытаясь уловить в тоне снохи недовольство тем, что она оторвала её от приятного занятия. Но ничего похожего, сноха и голосом и видом выражала обычное смирение.

– Ладно, давай свою кашу… Опротивело уже все, скорее бы уж… – Ксения Андреевна явно давала понять, что ей отосточертело такое мучительное пребывание на этом свете.

То было, конечно, лукавство. Она очень боялась смерти и готова была терпеть любую боль, лишь бы продлить жизнь. Несмотря ни на что она жила надеждой, что когда-нибудь встанет и опять, хотя бы в границах этого саманного дома, но будет властвовать, будет госпожой. Ей даже сейчас хотелось хоть как-то, хоть отдаленно быть похожей на ту бразильянку с фото, которую носили черные рабы в паланкине.

Вечер прошел как обычно в череде неотличимых друг от друга в эти последние полгода. Ксения Андреевна не ощущая вкуса поела, прислушалась к шуму создаваемому сыном, внуком, внучкой… дотерпела до предночной инъекции и вновь провалилась в свое спасительное забытье.

1950-1955 г.г.

Жизнь в Панфилове для семьи Бурцевых можно было разделить на период до 1953 года и после. Пока жил Сталин имело место тихое сидение по образу той «мыши под веником». Жили скромно: работа-дом, с соседями и сослуживцами общались осторожно, следили как бы не сболтнуть чего лишнего. Такое напряжение обуславливалось тем, что таких как они тогда в Панфилове набралось немало. Они так же забился сюда, чтобы не дотянулись до них щупальца власти, с которой у них в свое время возникли проблемы. Некоторые здесь прятались аж со времен гражданской войны.

Хрущевское время сначала вселило надежду, что гнет, так долго довлевший, наконец, ослаб и появилась возможность, наконец, разогнуться, дышать полной грудью. Панфилов в те годы населяли в основном славяне, имелось немало уйгуров. Казахов насчитывалось не более четверти от общего населения городе, тем не менее, именно они здесь считались титульной нацией. Уйгуры, молча с этим не соглашались, ибо именно себя считали исконными хозяевами этих мест еще со времен Джунгарского ханства, то есть с 18 века, когда казахов в этих местах не было вовсе. Незначительную прослойку жителей составляли корейцы, выселенные сюда с Дальнего Востока еще в 30-х годах.

Так вот, как кончились сталинские времена и люди стали отходить от десятилетий гнетущего страха, они всячески пытались жить обычной, естественной жизнью. Они перестали бояться собираться в компании, стали смелее в своих высказываниях, рассказывали политические анекдоты и вообще все чаще стали говорить, что думают. Возможно, в какой-то степени в связи с этой забрежжевшей впереди лучшей жизнью семью Бурцевых навестила нечаянная радость – Зоя вторично забеременела и в 1954 году родила дочку. В этот же период у Володи вместе с чувством расслабленности возникла и ранее заглушенная страхом тяга… тяга к спиртному. К выпивке сын пристрастился еще на фронте, где без наркомовских ста грамм не проходило дня, а перед боями выдавали и больше. И если раньше Володя сдерживался, боясь еще и этим привлечь к себе внимание, то теперь… Теперь он стал частенько после работы приходить домой навеселе. Потом стали случаться периодические запои. Ксения Андреевна не знала, как бороться с этой напастью, ведь ни ее отец, ни Яков пьяницами не были. Она привычно обвинила в этом Зою – не можешь удержать мужика! А как тут удержишь, когда сама ходишь сначала беременной, а потом все внимание целиком забирает маленький ребенок. Тут скорее на свекровь пенять надо – ты то куда смотрела, все-таки твой сын. Но не мать и не жена заставили Володю взять себя в руки, а перспектива лишиться работы в «Скотоимпорте». Там сразу же отреагировали на пьянство своего главного бухгалтера и вынесли ему соответствующее предупреждение.

После 1956 года стали массово освобождать осужденных по политическим статьям. К тому же у Якова и без того истекал двадцатилетний срок. Ксения Андреевна совершенно не интересовалась судьбой Якова. Не возникло у неё желания и сейчас узнать хотя бы жив он или нет. Тем не менее, всеобщая реабилитация стала источником беспокойства для Ксении Андреевны. Она ни в каком виде не желала вспоминать прошлое и очень надеялась, что Яков свой срок не переживет. Но он его пережил и освободился в 1957 году. Это разузнала не она, а сын, который в тайне от матери начал разыскивать отца. Он выяснил, где осел отец после лагеря и сообщил матери, что хочет съездить к нему.

За все более десяти последних лет, что сын с матерью прожили вместе, меж ними не возникало такого скандала, как в тот день, когда Володя сообщил о своём намерении встретиться с отцом. Ксения Андреевна поставила вопрос ребром: либо отец, либо она. Володя никогда не мог понять, за что мать так возненавидела отца. За всё, что они пережили после его ареста? Но многим попавшим тогда в такую же ситуацию досталось куда больше. Жены сидели в лагерях, детей отправляли в детдома, где их заставляли отрекаться от отцов. К тому же не отец ей, а она ему не сохраняла верность. Володя не понимал этого, ибо сам с детства помнил его любовь и заботу, и эту врезавшуюся в память подаренную маленькую лошадку… Не мог понять Володя, что мать винит отца в том что не оправдал её надежд, в разрушении самой сокровенной и с детства лелеемой мечты. Не могла простить, что она в нем ошиблась, ошиблась в выборе спутника жизни, с которым намеревалась занять достойное место в жизни. А достойным местом она считало только место госпожи. Этого Ксения Андреевна Якову простить не могла и видеть его не хотела.

Заколебался Володя, не зная как поступить. Вопрос решился сам собою. Вскоре с того места, где проживал отец пришло известие, что Яков Буров покончил жизнь самоубийством. Володя порывался все равно ехать, узнать причину поступка отца, постоять на могиле. Ксения Андреевна встала перед ним на колени, расплакалась… и не пустила. Володя не поехал, но очень переживал и вновь стал искать утешение в вине, да запил так сильно, что его уволили из «Скотоимпорта». Опасности лишиться жилья над семьей Бурцевых не висела, ибо дом принадлежал не конторе, а арендовался ею для своих работников у города. Ну, а так как Зоя являлась сотрудницей городской коммунальной службы, то теперь уже она стала официальной квартиросъемщицей того же дома. Но такого понятия как безработный в СССР не существовало. Не трудоустроенные лица считались тунеядцами и преследовались по закону. Так что Володе пришлось срочно завязывать с пьянкой и искать работу. Для бухгалтера таковых организаций в маленьком Панфилове имелось немного. Тем не менее, Володя таковую нашел в расположенном в окрестностях города колхозе.