Zona O-XA

Боковым зрением Левушка увидел, что тетка прилипла к вышедшему для проведения осмотра Главврачу, и решил продолжить поиск, используя случай.

Глава 33

Главврач, заметив Клавдию Ивановну, попытался улизнуть, но не тут-то было.

– Доктор, как мой Левушка?– запричитала она, хватая его за рукав халата.

– Осень-осень тяселый слусяй со Львом Валерьянысем, – вздохнул врач, – полная потеря памяти, налицо маниакально-депрессивная сисофрения.

– Слава богу, что не паранойя, – перекрестилась про себя Клавдия.

– Но, отягосенная какой-то неисвестной доселе агрессией, – как-будто прочитав ее мысли, поспешил грозно добавить Главный.

– А в чем выражается агрессия? – поинтересовалась любознательная тетка.

– Спорит.

– Как спорит?

– Не как, а с кем, я бы спросил, – поправил очки Главный и очень важно снизу вверх посмотрел на Ивановну. Он был почти на две головы ниже ее и поэтому все время пытался стоять на носках и подпрыгивал.

– На колени мне, что ль, опуститься, чтоб тебе удобно было, коротышка хренов, – не зло подумала родственница.

– С кем и как? Ведь он же не говорит уже вторую неделю? Как перевели к вам, так и молчит.

– Это он с Вами молсит, – надув щеки, важно сказал Главный, – а бес Вас спорит.

– Да с кем же спорит-то? – взмолилась тетушка.

– С собою и спорит.

– Не поняла?

– С собой, – повторил Главный, давая понять, что у него уже обход давно начался.

– Слава тебе господи, а я уж думала …, – и тут тетя поняла, что в этой больнице ей лучше не думать вообще, – мысли считывают эскулапы, – догадалась она.

Главный согласно кивнул: – Да, представьте себе, на прослой неделе каждый день бубнил: – Я не дам тебе спать, фрис проклятый! Ты у меня сдохнес от бессоннисы!

– И что? Таки сдох? – вырвалось у тети Клавы, и она тут же прикрыла испуганно рот рукой.

Но главный сделал вид, будто ничего не заметил.

– И не спал всю неделю. Никакое снотворное не могло с ног сбить… А давали мы мно-о-о-го, – протянул он.

– Да уж, это вы можете, – мелькнуло опять в мозгах у Клавдии Ивановны, – скольких уже загубили, мучители, – на глаза ее стала наворачиваться предательская слеза.

– И что? – спохватившись, еще раз спросила тетя.

– И н-и-с-е-г-о … , как огурсик. Не ест, не спит усе вторую неделю и как огурсик.

– Так это ж хорошо, что как огурчик, – ткнула Главрача в бок тетка, отчего тот влетел в шкаф.

– Ой, извините, – опять прижала она руку к губам.

– Вот это-то, голубуска, и странно, – похлопал Ивановну по заднице Главный, делая вид, что выше не может достать (в силу разницы их роста).

– Так, может, я его заберу, раз он как огурчик, – робко спросила тетя.

– Рано, – отрезал Главный, – пока присмотрим, а там видно будет… кто кого, – протянул он, опять глядя на задницу Клавдии Ивановны. Видно было, что ему шлепок пришелся по душе, и он был бы не прочь повторить.

– Сам, по-моему, того… поехал крышей, – подумала тетя и поняла, что зря подумала.

Главный резко повернулся и, обиженно фыркая, направился к больным.

– Хотя не удивительно, всю жизнь в психушке, – вздохнула Клавдия и стала высматривать племянника.

Левушка же, успев отбить на журнальном листке с изображением обнаженной Памеллы Андерсон: 11–23; 58–13; 21–34; 55–89 – что буквально значило: с подробным отчетом от меня прибудет агент Фибоначчи, сделал из листа бумажного голубя и, незаметно открыв форточку, стремительно выбросил птицу «на волю».

Голубь, немного покружив между деревьев, упал прямо под ноги дворнику на только что подметенный им асфальт. Дворник первым делом хотел было сразу запустить в ответ трехэтажным матом, но потом, покрутив головой в разные стороны и никого не увидев, поднял бумажного голубя и направился с ним к мусорному ведру. Однако, рассмотрев на его крыльях голую бабу, разгладил лист, на автомате пробежал глазами по написанным на теле Андерсон цифрам и, аккуратно сложив в четверо, положил птицу в карман. Левушка удовлетворенно выдохнул и бодро зашагал навстречу тетушке.

Глава 34

– Как ты здесь, кровушка моя родная, – протянула певуче тетушка, как только Левушка приблизился к ней на расстояние, позволившее ей заграбастать племянника в свои огромные лапищи.

Исаев долго смотрел в одну точку, потом, вдруг, не здороваясь, сказал: – При всех расхождениях во взглядах между мной и моим земляком Артуриком, я не могу с ним не согласится в одном, что у нас всех существует врожденное заблуждение, будто бы мы живем для того, чтобы быть счастливыми. И пока мы будем сохранять в себе это врожденное заблуждение, до тех пор мир будет казаться нам исполненным противоречий, – вместо приветствия выдал фразу Лев Валерьянович.

Клавдия Ивановна несколько опешила. Во-первых, она не сразу поняла о каком Артурике идет речь, хотя и слыла среди своих дамой начитанной и в области философии очень даже неплохо подготовленной. Во-вторых, Лева сегодня впервые заговорил с нею и довольно внятно и членораздельно, чего она уже, по правде сказать, и не ожидала. Ее даже не смутило то, что он не поприветствовал ее, а сразу начал с Артурика.

– Да что же за Артурик такой? – для простого дурика из Кащенко фраза, которой в нее запустил Левушка, была слишком возвышенной, – хотя здесь контингент еще тот, – подумала тетка, а вслух спросила: – Кормят-то как, Левушка? Я вот тут тебе принесла немножко…, – и она стала развязывать тормозок с едой.

Козел на еду даже не посмотрел, зато рядом с тетушкой сразу выстроилась очередь и психи, втихаря подмигивая Исаеву, сами, уже без его участия, начали делить харчи Левчика, то и дело заглядывая через плечо тетки и выкрикивая по очереди:

– Груши, пять штук. Кто? Записано. Курица, жаренная одна, но большая, хватит на троих! Кто? Помечено. Сок томатный в пакете пол-литра. Кому?

– Эх, под него бы еще двести грамм водочки, – донеслось до Клавдии Ивановны.

– Так, все, – грозно сказала Клавдия. – Сейчас я вам устрою обед с водочкой, – и, схватив в охапку сразу двоих больных, она вывалилась вместе с ними из комнаты посетителей. После чего вернувшись громко спросила: – Кто еще поесть хочет?

– Только свое, – ответил больной, который был ближе всех к Клавдии, указывая на принесенные ему кушания.

– Ну, вот и хорошо, – прорычала Ивановна, грозя кому-то пальцем через стекло закрытой ею же двери. – У, басурман турецкий, только попробуй, – были ее последние слова и она опять все внимание обратила на Левушку.

– Так, так. Кто ты говоришь? Артурчик? Какой Артурчик? Что вместе с тобой здесь лежит? Такой умный больной?

– Стыдно не узнавать моего соплеменника Артура Шопенгауэра по слогу, – холодно ответил Лев Валерьянович, даже не взглянув на тетю.

– Ах, да-да, конечно же, Шопенгауэр, – чуть покраснев, согласилась тетя. Ей стало очень стыдно, что она за этим панибратским выражением – Артурик не разглядела великого философа.