Храм любви. Книга 3. Шаг в бездну

– Дорогу талантам! – убеждая, что только такие, как они, таланты или их доверенные люди, а не бездарности должны быть либо во власти, либо учреждать ее. Иначе в обществе всегда будет сохраняться комплекс неполноценности.

Говорил, что в древние времена у китайцев если правитель не умел сочинять стихи, его за бездарность не допускали к власти. Талант, он везде талант. Утверждал, что стихи наиболее полно раскрывают душу и миропонимание людей, а если его нет, то такой человек не имел права и править миром своих сограждан. Только люди с талантом от бога могут править миром, и только они способны решать и покушаться на старые устои, чтобы создавать новые.

– Ты прав, Рушави, – поддакивала ему Надежда. – Муза так или иначе все равно правит обществом, а двоевластья быть не должно. Только если таланты начнут заниматься работой не по их дару, то они станут бесполезными и там, и тут.

– Значит, – продолжал Рушави, – талант, как хобби – это как советская самодеятельность, для дополнительного полно-цельного выражения личности, и только. Профессиональное же выражение – всегда узконаправленная полная отдача, гарантирующая успех. У самодеятельности должна быть своя сцена и своя сфера реализации. Это сфера с поиском душевной гармонии, а не идейного утверждения, и это уже епархии души. Мы здесь тоже самодеятельность, хотя, возможно, и большие непризнанные таланты.

Это утверждение немного озадачило Надежду, так как она пыталась дать бой профессионалам. Что сказать Рушави, она не знала, и сказала что пришло на ум, спонтанно:

– Таланты на земле – украшение ее, они всегда наместники Бога, даже если спорят с ним. Служить во славу Бога – это значит создавать. Только у талантов нынче везде платная сцена, и хоть они и трудоголики созидания, им трудно подняться на сцену. Государство не создало такой сцены, или только во славу себе. Таланты, идущие от народной души, зачастую создают ему неформат. Без сцены о себе не заявить и ни симпатии, ни внимания других не заслужить. Бесплатны ныне только криминальные сводки с титулом «Ух ты» или «А-я-яй».

– Я не с ней во всем согласен, – как бы обращаясь к Арабесу, сказал Рушави. – Нужна какая-то негосударственная или международная структура, но должной международной морали нет. Поэтому же нынче трудно выживать талантам хоть и положительного, но непринимаемого формата. Таланты, как вы, потому же могут скатиться в крутую конфронтацию к власти, ища поддержки в таких же душах или других странах. Я бы любых талантливых людей неформальными титулами награждал, а за любое их общественное признание по этим титулам содержание из общественных фондов выдавал. В таком варианте такие, как вы, таланты спонсоров не искали бы и все были бы при нужном деле, а не как ветер в поле в денежной неволе.

– Государство тут, конечно, не разорится, но знаменитости из своих гонораров могли бы такие фонды содержать, – заметил Арабес.

– Ну, тут я лапти не гну, но если не тратиться на войну, то и государство можно было бы потрясти. Тебя бы, Арабес, народ признал королем лир, Надежду – принцессой музы. Оценки могли бы присваивать в интернете все от мала до велика, и чем больше значимость оценщика, тем больше мог бы быть его звездный бонус признания и поклонения.

Наверно, неплохо бы звучало: князь кисти, музы или граф слова, паж мысли? Можно даже военные звания присваивать, а коммерсантов обязать ангелов удачи и кумиров из творческих людей себе для рекламы выбирать, а это может чего-то стоить. Их лики могли бы быть вроде лица фирмы. Тогда бы к любому творчеству с большим уважением относились и за чудачество не считали. Обращались бы к таким людям: ваша очаровательная светлость, или духовное величество, и так по рангам творчества. Чем выше их народный ранг, тем меньше была бы стоимость их рекламы и выше дисконт на стоимость творческой продукции как лицу фирмы. Если бы привлечение таких лиц в производство снижало налоги, было бы вообще здорово.

За развлекательное творчество планку титулов поднимать до одного уровня, за серьезное творчество – до другого. Тогда бы серьезные творцы ценились выше незначительных крикунов и авторитетами считались.

– Неужто ты хочешь сказать, что я с Арабесом относимся к последним?

– Нет, как раз наоборот, – отвечал Надежде он. – Более того, я бы все казино превратил в творческие игровые клубы, и думаю, что ты с Арабесом тоже так бы сделала.

– И мне тоже кажется, что он не против был бы, – сказала за него Надежда. – Вы с Арабесом как два сапога пара. Он что-то о возможности творческих соревнований в своем храме говорил, а вот об играх и о народной оценке как будто нет. Только вот эта земля очень зыбка и иллюзорна, на нее становиться не стоит. Мы с Арабесом решили все фантастичное забыть, а поступки свои упростить и предельно приземлить.

– Почему зыбка? – возмутился Рушави. – Что, даже пофантазировать нельзя?

– Что-что? Если они будут на вес золота и на их эмиссию денег запустить, то доход гарантирован. Опять поставил и опять выиграл или проиграл, но играешь дальше, потому что игра – это выброс адреналина. Выигрыш может поднимать святой статус, так как это божья благодать, а он дает больше прав. Так, при проведении религиозных обрядов они достойным могут предоставляться бесплатно или по сниженным ценам, или право на выбор сексуального знакомства. Это я фантазии Арабеса развиваю, а то он все думает, что возможно в храме, а что нет, и никак не продумает. Только, боюсь, ничего не получится, пока любое творчество не станет святым ажиотажным спросом. Таким же оно может стать только тогда, когда значимость творчества от производства что-то будет иметь, а филиалы храма в виде часовен будут на содержании предприятий.

– Я почти с этим согласен, – прихмыкивая, ответил Арабес. – Может быть, потому и не возражаю. Что-то вроде этих фантазий мы с ним на досуге шутя обсуждали, да и с тобою, Надежда, кажется, тоже. Если мне помнится, даже что-то вроде о духовных судах говорили, чтоб святую значимость оценивать по творческим вкладам, как меры духовного развития и совершенства.

– Но использовать это в играх и обрядах – довольно сложный вариант, – попыталась как-то вникнуть в его логику Надежда. – Любой художник – это в первую очередь творец идей, ставших достоянием общества, или не принятый им. В этом их значимость или никчемность, но в любом случае как объекты озарения или безумия они могут заслуживать внимания или избиения через повышение или снижение святой значимости. Я же больше талант исполнения, для украшения и возвышения этой жизни и любой идеи. Вот только подлости боюсь, она может разрушить все хорошее и любое общее дело потому, что мы напрямую будем зависимы друг от друга. Считаю, нужно, чтоб и власть зависела от талантов, и чем больше было творцов, тем больше святая значимость и у нее была. Только мне эта тема про прекрасное далёко уже надоела. Мы с Арабесом уже все решили, теперь только настоящее дело впереди, а не баловство с атомной бомбой фантазий.

Высказавшись, она подошла к магнитофону и решила поменять кассету с надоевшей ей музыкой, но заслушалась. С кассеты зазвучал голос Арабеса, напевающего песню «Дым костра»:

Вот и собрала нас судьба
В ночь у амурного костра.
Вокруг себя, вокруг себя
Уют, романтику даря.
Амурный дым с углей венца
Трещит, как цокот от коня,
Лижет пятки и глаза
И что-то шепчет, чуть дыша.
Хорошо в лесу с огнем,
Горят желания при нем.
Сюда дым, туда дым, на меня,
Разъедает соблазна глаза.
Аве ночи, аве ночи,
Дым костра сверкает в очи.
Я потихоньку ворожу
Под дым на юную красу.
И вот, уж вспыхнув предо мной,
Ее краса зовет с собой.
Аве ночи, аве ночи,
Дым костра сверкает в очи.
Отвяжись, отвяжись,
Отвяжись, соблазна жизнь.
Неужто ты судьба моя?
Вот уж гадаю на тебя.
И от огня страсть закипела,
В дыму ее краса запела.
Ветер дует, мы сидим,
Дулю крутим в дымный пыл.
Но дуля дыму не указ,
Страсть порыва, как приказ.
Вот и кидаю в дым костра
Страсти карты для огня.
Душа уж вспыхнула огнем,
И бьет копытом, как конем.
В радости желания истина моя,
Не легла бы карта, согревал бы зря.
Помолись, помолись,
Помолись, перекрестись.
Плюнь налево, плюнь направо.
Загасить костер бы надо.
Не гадать бы в дым костра,
От него не жди добра.
Салом с икрою, с тостом за любовь
Дали разгулу мы страсти вину.
Вот и радость привалила,
У костра нам стало мило.
Но все чего-то не хватает,
Желанья страсть не угасает.
Аве ночи, аве ночи,
Дым костра сверкает в очи.
Мы сидим к лицу лицом,
Страсть в душе горит костром.
Отгори и отвяжись,
Страсти вспыхнувшая нить.
Не бедуй, не бедуй,
Дымом душу не волнуй.
Отстань, отстань, в тьмутаракань,
В сознанье тлеющая брань.
Огонь взывает страсть познать
И в нем потом по ней страдать.
Вот уж, как ведьму на огне,