Выкуп

Африка на западе была погружена во мрак, и только по левую руку, на десяти часах, висело сияние. Наверное, это был Каир.

Я разогнался и стрелою просвистел над самым Суэцким каналом. Средиземное море лежало подо мной, и если бы не мысль о Кате, оставленной возле моего бренного недвижимого тела, я бы пустился в путешествие по колыбели всех великих цивилизаций.

Но я развернулся через правое плечо и пересёк Суэцкий полуостров с северо-запада на юго-восток.

Я уже видел сиянье Шарма, но тут заметил странную картину.

Гора – и вокруг неё, по дороге, огибающей вершину, – длинная, извилистая цепочка слабых огней. У подножья горы видны были строения. Я сделал круг над вершиной и окрестностями и – догадался, вспомнил. Это же гора Моисея, известная в мировой истории тем, что там наш прародитель разговаривал с богом и получил от него скрижали с десятью заповедями.

Я завис над вершиной. Маленькая часовня, и сотня-другая людей копошится вокруг.

И тут я услышал голос. Я не чувствовал рядом никого, но голос – был, я ощущал его словно бы отовсюду.

«Что ты делаешь здесь?» – спросил меня голос.

«То же, что и все, – ответил я. – Это же святое место… оно для всех».

«Где твоя плоть?» – продолжал голос.

«Я оставил её в Шарме».

«Ты не должен оставлять свою плоть».

Эти слова – самая сущность этих слов – буквально потрясли всю мою нынешнюю субстанцию.

«Поздно… – с трудом ответил я, – дело сделано».

«Ты видишь людей, которые идут по тропе на вершину? – спросил голос. – Они тоже смертные, с телом и душой. Они идут по своей тропе к своей вершине. Ты решил, что ты другой?»

Я молчал несколько секунд.

«Я хотел бы остаться таким же, как они», – сказал я.

«Поздно, – ответил голос. – Дело сделано. За всё надо платить. Ты не должен быть здесь без своей плоти. Плоть без души мертва».

Я закрываю ноутбук. Шпионская миссия на сегодня закончена.

Катя, девочка моя золотая, спит, свернувшись калачиком под простынёй.

Что будет с нею? Что будет со мной?

Я не знаю. Поздно жалеть, поздно горевать.

Дело сделано.

Я обнимаю Катю и закрываю глаза.

Катя. Там, где отпускаются грехи

Каким может быть новый день, если он начинается с любви?

Если твой мужчина нежно берёт тебя поутру – тепленькую, сонную, так что ты ещё почти не проснулась, а тебя уже несут на всех парах под небеса страсти…

Самое замечательное утро в моей жизни только чуть-чуть портит тёмное облачко ночного кошмара. Но утро так прекрасно, так ясен день, что ночное воспоминание стремительно уносится куда-то далеко-далеко, глубоко-глубоко…

За завтраком мне объявляют, что ночью мы отправляемся по святым местам, совершать восхождение на гору Моисея. Я слышала о горе и не имею никаких возражений. Какие могут быть возражения в такой день?

Мы снова купаемся, бродим по берегу. А потом снова уединяемся. Ха-ха. Я посчитала. Мы уединяемся каждые четыре часа. Хо-хо-хо. В отеле это запросто. Поел – уединился. Искупался – уединился. Полежал на террасе – можешь снова уединяться, если есть желание и силы. Мне так и хочется сказать Диме про медовый месяц, но я стесняюсь.

Сил уже нет, но когда я вижу аниматоров за процессом обучения, бегу туда и попадаю прямо в лапы Марио. Он с удовольствием принимается вертеть меня за талию и чуточку прижимается к моей груди. Мне смешно и забавно, я посматриваю на Димку. Он сидит на краю бассейна и лениво наблюдает за моими неумелыми па. Он совсем не дуется, не ревнует. Он насытился, он благодушен, он снисходителен. Ладно.

После ужина, перед отъездом на гору, выдаётся свободный часок, так что мы опять успеваем уединиться. И в автобусе сразу вырубаемся. Я просыпаюсь первой и с опаской гляжу на Диму. Он лежит в кресле, изогнувшись, закинув колено аж на оконную раму. И – беспокойно дёргает головой и даже постанывает… Живёхонек мой милый.

Мы приезжаем в два ночи. Наш гид, местный бедуин по имени Селим, объявляет нам, что мы стартуем от монастыря святой Екатерины через полчаса и вернёмся сюда же утром.

Услышав про святую Екатерину, мы с Димой переглядываемся.

– Это не моя работа, – говорит он. – Я бы не успел.

В нашей группе – русские и украинцы. То есть, Дима и русско-украинские женщины. Селим, смазливый араб, среди нас – как петух в курятнике. Он зачем-то велит нам запомнить пароль: «травка».

– Почему травка? – недоумеваю я.

Мы проходим возле монастырских стен. Селим вручает каждому из нас фонарик. Вступаем в полнейшую, чёрнейшую тьму. Только через несколько минут различаешь оттенки. Каменистая дорога. Справа и слева – уступы гор. А наверху – близкое чёрное небо, и на нём, как на гравюре Густава Доре, звёздочки сияют…

Я как зачарованная, смотрю на эти звёзды и поминутно спотыкаюсь. Слава богу, есть Дима и его рука, иначе быть мне с разбитым носом или сломанной конечностью.

Время от времени из темноты выступает морда верблюда, и человеческий голос произносит: «Camel?». За десять долларов тебя доставят к вершине, где отпускаются грехи…

Постепенно начинаешь понимать, что ты – частица огромной процессии, которая течёт к вершине, словно живая река, – снизу вверх. Устье её – далеко впереди, а в начале, у монастырских стен, – исток…

Среди нас, вокруг нас – африканцы, азиаты, американцы; над процессией висит гул разноязыких голосов. Вот нас обгоняет группа чернокожих паломников, которые умудряются на ходу – хором – петь псалмы.

А вот и привал. Маленькая лавчонка, зато там есть кофе. И – стопка одеял, их можно взять в аренду. Мы уже успели продрогнуть. Десять долларов, – говорит араб. У них всё стоит десять долларов. Я киваю, мы берем два одеяла.

Снова идём вверх, подсвечивая фонарём ближние метры. Дима начинает негромко рассказывать о Моисее, о том, как он взбирался на гору за двадцать минут, как ждал господа бога на вершине и как получил от него благословение в виде заповедей. Дима серьёзен, сдержан – я впервые вижу его таким сосредоточенным, без его обычной самоуверенной общительности.

Мы потеряли нашу группу после второго привала. Вышли из лавчонки, где пили кофе и отдыхали, – никого нет. Впереди уже ушли на тропу, а «нижние» не подошли.

Вдруг из темноты нам под ноги скатывается какой-то человек.

Это не просто человек, это дама лет шестидесяти. Она отбилась от своей группы, потеряла фонарик, смотрит испуганно и повторяет:

– Terribly… terribly!

Дима поднимает её, берёт за руку. У него теперь две женщины.

Через некоторое время мы достигаем точки, где наша дорога становится настоящей тропой. Последний верблюд стоит здесь, дальше – тропинка между валунами.