Ярый князь

На что сидевший в возке напротив ханского посла Ярослав возразил:

– Так он же не видел столицы Орды… Как он может желать того, что ему неведомо?

– Славы? Можно не видеть столицы, но слышать о ней и впустить в своё сердце змею зависти. Но ты молод и многого не знаешь, а потому помолчи. – Подозвав сотника, он приказал привести коня. Уже сидя в седле, продолжил: – Я хочу, чтобы ты был рядом, когда я буду разговаривать с князем Дмитрием.

– Благодарю тебя, Ачихожия, за честь, но моё звание не позволяет быть рядом с тобой… А кроме того, без приглашения великого князя владимирского я не могу предстать пред его очи.

Ханский посол рассмеялся и, указав перстом в пайцзу, сказал:

– Мне никто отказать не может, ни князь Дмитрий, ни ты, Ярослав. Я хочу, чтобы ты увидел, что князь московский – трава под копытами моей лошади. Так что садись на коня и следуй за мной.

Великий князь владимирский Дмитрий Иванович не вышел за пределы городских стен, чтобы встретить посла хана Мюрида, чем ещё больше раззадорил Ачихожию. И когда тот в сопровождении юзбашей[28 - Юзбаши – сотник в конном войске Золотой Орды.] вошёл в палату только что построенного княжеского терема, пелена гнева застлала ему глаза. Он видел перед собой только невысокого, разодетого в парчу восемнадцатилетнего отрока, а рядом с ним маленькую хрупкую девчушку.

Разом утратив посольскую сдержанность, князь Ачихожия разразился потоком брани:

– Как ты, червь, недостойный даже зреть носителя ханской воли, посмел не встретить меня достойно моего звания и чина?! Лучезарный Сын Неба великий хан Мюрид дал мне право карать и миловать! Он вложил в мои уста свою волю. Неуважение меня – это неуважение великого хана!

Не ожидавший такого начала, князь Дмитрий разом сник. Загодя упреждённый своим тестем – великим князем нижегородским Дмитрием Константиновичем, он готовился к своему первому приёму посла – как поприветствует, что скажет в своё оправдание, как вручит подарки хану и его послу, а вместо этого – брань и угрозы. Стоявший позади него епископ Алексий попытался защитить своего воспитанника, но князь Ачихожия не дал раскрыть ему и рта.

– Великий хан в гневе. Русичи посмели взять на копьё Булгар и ещё семь малых городов. Они пограбили Сарай-Берке, чем оскорбили великого хана, и только кровь нападавших можешь смыть это оскорбление! Хан Мюрид даёт тебе два месяца. Если он услышит ещё раз об ушкуйниках, то не пощадит никого в улусе Джучи! Выход же заплатишь в два раза больший. Так повелел хан. За грамотой, что я привёз тебе от хана, придёшь завтра после полудня в мой шатёр! – и, резко повернувшись, князь Ачихожия стремительно вышел из палаты. Сопровождавшие его воины, в том числе и Ярослав, едва поспевали за разгневанным послом.

В палате нависла тишина. Никто не ожидал такого от ханского посла. Все: и князь Дмитрий, и митрополит Алексий, и московские бояре – лихорадочно думали, что же такое предпринять, чтобы унять гнев ханский, не допустить Мюрида на Русь и как наказать ушкуйников, навлекших беду.

Накануне приезда посольства пришёл ответ новгородских бояр на гневное письмо великого князя владимирского. Они писали: «…ходили молодые люди на Волгу без нашего слова, но купцов твоих не грабили, били только басурман».

Вроде бить басурман само собой разумеющееся дело, а что за этим может последовать, то их не касаемо.

– А вот тот молодец, что стоял справа от посла, видимо, и есть Ярослав сын Тихона Семёновича – купца новгородского, о нём писал князь Дмитрий Константинович, – нарушил затянувшееся молчание епископ Алексий, обращаясь к великому князю владимирскому Дмитрию. – Надобно поспрошать его. Парень, видимо, не промах, коли и ушкуйников улестил, и твоего тестя, и ханского посла.

– Велю позвать, – встрепенулся молодой князь. – Пусть ноне в вечёр приведут. И ты, радость моя, – обернулся он к княгине Евдокии, – то ж приходи. Батюшка Дмитрий Константинович писал, что очень занятный молодец. Красен, словом, и умён не по годам. А пока оставь нас. Мне с боярами совет держать.

Вечером в горенку, где по лавкам расположились князь с княгиней, ближние бояре, воеводы и епископ Алексий, привели Ярослава. Он поясно поклонился великому князю, а увидев епископа, встал на колени:

– Благослови, владыка…

Князю Дмитрию Ярослав глянулся: лицо чисто, бело, взгляд голубых глаз открыт, бесхитростный, волосы, перехваченные кожаной лентой по лбу, падают на плечи словно у девицы, от внимания к нему его щёки зарделись.

– Садись, – указал Дмитрий на лавку, стоявшую против него, – разговор у нас долгий. – И когда Ярослав присел, – князь продолжил: – Ты поначалу расскажи, что князю Дмитрию Константиновичу сказывал про поход ушкуйников на Сарай-Берке.

Рассказ поразил слушателей. Один из воевод, не раз ходивший по молодости в походы на булгар, первым нарушил воцарившуюся тишину:

– Не верю! Прости, князь, но поверить в то, что две тысячи ватажников взяли на копьё Булгар… Не верю! Я сам ходил к тому городу… стены повыше московских будут, и воинов на стенах, чай, поболее, чем у ушкуйников… А Сарай-Берке?! Да там тьма народу…

– Да-а, – выдохнул епископ Алексий. – После того как пять лет тому ушкуйники взяли Жукотин, тоже не верилось, как пожгли Кострому и Нижний – тоже сомнения были. А ноне не до сомнений. Надо думать, как с этакой-то напастью справиться.

– Дозволь, государь, – с лавки поднялся боярин Савва – дородный, медлительный, словно медведь по осени. – Думаю, надо идти на Хлынов. Там разбойники осели, там их и брать. Что скажешь на то? – обернулся он к Ярославу.

Молодец поднялся, поклонился князю, и когда тот разрешающе кивнул, заговорил:

– В Хлынове лишь часть ушкуйников. После похода в Орду малая толика пошла в Новгород Великий, кто-то ушёл в Смоленск, Ярославль, да и по малым селениям разбрелись до нового похода. Хлынов же взять будет непросто: стены хотя и не каменные, но сработаны крепко, на совесть, а кроме того, у ушкуйников много орудий, мечущих огонь, стрелы железные, огромные, пробивающие насквозь всадника и пешего воина в кольчуге. И сами ушкуйники все в кольчугах и бехтерцах, и мечами, копьями владеют не хуже дружинников. Я в Хлынове осень и зиму прожил, повидал всякого. Одно скажу: воинскую науку там познают охоче, а кто ленится, тому её вбивают кулаком. Сотники учат и пешему строю, и конному.

– Делать-то что будем? – подал голос князь Дмитрий. – Хан долго ждать не будет.

– Дозволь, великий князь? – поднялся со своего места сотник Данила Скоба, пришедший вместе с племянником. – Хана Мюрида опасаться не след. За ним мало родов, а посему и сил маловато. На поход не достанет. Ушкуйников же так просто не взять. Надо ждать пока в новый поход соберутся. Ясное дело – в Хлынове сойдутся, здесь их и брать. Но воинов надобно немало. Сам видел, зброя у ватажников не чета нашей – арабами сработана, легка, крепка да и оружны не хуже дружинников. Думается мне, что надо ждать весны.

– До весны-то ещё вон сколь времени…

– А мы, князюшко-батюшко, подарков дадим хану Мюриду. Им он будет рад безмерно, раз не очень силён. А до весны времени много… – вкрадчиво посоветовал кто-то из бояр.

Князь Дмитрий обвёл взглядом просветлевшие лица советчиков и решительно произнёс:

– Ответ хану писать! Подарков дать и ему, и послу! За ушкуйниками доглядчиков снарядить, чтобы знать, что деется в Хлынове! Купцов же и бояр новгородских обложить двойной данью, дабы впредь не хитрили и своих молодцов держали в строгости! А тебе, – обратился он к Ярославу, – за службу моему тестю жалую коня под седлом и меч, кованый свеями. И конь хорош, и меч тоже. Придёт время, мне послужишь!

Часть II. Великое княжество нижегородское

Глава I. Ярослав

1

И снова Нижний. Ярослав не единожды и не без смеха вспоминал свой обратный путь с ханским послом.

Ачихожия был доволен своим посольством: князь Дмитрий Иванович заверил, что с ушкуйниками будет покончено, о чём написал в грамоте хану Мюриду, нагрузил два воза подарков, один из которых предназначался послу. За время пути тот не раз возвращался к великокняжескому приёму, кривил лицо, изображая Дмитрия московского, и потешно тряс своей хилой бородёнкой, подражая владыке Алексию, причём сам хохотал больше всех.

Прощание на волжском берегу было трогательным. Князь так проникся к своему молодому спутнику доверием и любовью, что даже прослезился. Перед тем как ступить на сходни, он строго наказал:

– Год тебе даю. Не женишься, сам девку привезу. У меня дочерей пятеро. Красавицы, все в меня…

– Что, такие же пузатые? – улыбнулся Ярослав.

– Да нет. Худые, словно жерди. На Руси говорят про таких – стройные. А в меня… так это глаза у них зелёные, как и мои, – пояснил Ачихожия.

– А как же ты узнаешь, обзавёлся я женой или нет? – всё так же улыбаясь, поинтересовался молодец.

Неожиданно посол напыжился и, ткнув перстом в висевшую на груди пайцзу, выкрикнул:

– Велю! Тебе, князь Дмитрий, велю: доведи весть – обзавёлся девкой Ярослав или нет!

Князь согласно кивнул и тоже рассмеялся:

– Люб ты, Ярослав, послу ханскому. Что о сыне печётся…

– Верно говоришь, князь, – обмяк голосом Ачихожия. – Нет сыновей у меня. Некому табуны передать, дом в Сарай-Берке, дворец в Каракоруме, рудник, одних мастеровых три сотни. Род мой древний, да источается на нет. Пойдём со мной, богат будешь, знатен… – предложил Ачихожия Ярославу.

Не ожидав такого поворота дела, тот несколько растерялся. Видя это, князь Ачихожия, положив руку на плечо молодца, тихо, чтобы было слышно только ему, проговорил:

– Не тороплю, подумай… Придёшь в Сарай-Берке – приму как дорогого гостя, – и, неожиданно для всех: и для ханских нукеров, и для великого князя нижегородского, и сопровождавших его бояр и воевод, приник щекой к крутому плечу Ярослава.

Уже позже, после отплытия посла, в разговоре с воеводой Данилой Ярослав заметил: