Имя отчее… Избранное

– Ну, язви тя! Никто еще так не реагировал. Скольких уже вылечил, а этот. Тьфу! «В кабину не лезь», – передразнил он машиниста. – Нужен мне твой тепловоз, как попу гармошка, понял?! В кабину, видишь ли, к нему полезли, – он обиженно взмахнул руками. – Чего у тебя брать-то там? Колесо запасное?

– Не положено посторонним, – профессионально ответствовал Николай, словно и впрямь сидел в кабине своего тепловоза. – По инструкции не положено. Всё!!! – громко отрезал он и треснул кулаком по столешнице..

Пуков выбежал из кабины, простите, из квартиры, громко хлопнув дверью. Николай достал из холодильника бутылку молока и, не отрываясь, выпил. Потом закурил, сел за стол и спросил:

– Чего это он?

– Тебя, дурака полуношного, лечил. Хватит. Сколько можно маневрировать-то. Два года уж. – Она заплакала взахлеб.

Николай сел рядом с женой, обнял и стал ласково успокаивать.

Эту ночь спали спокойно. Может, лечение помогло. А, может, на станции вагонов не было или обеденный перерыв. Во всяком случае, давно так спокойно не спали. Очень давно. Всю ночь.

Даёшь Мацесту…

– Ничего у вас, товарищ Шаврин, страшного нет. Так сказать – никаких патологий, не обнаружено. – Невропатолог толчком пальца поправил большие очки. – А гипертония ваша, по всей видимости, невротического характера. На курорт бы вам съездить, а? Были когда-нибудь на курорте? В Мацесте, например?

– Нет, – сказал Генка, – в Мацесте я не был. В Москве был. Проездом. А вот когда я был в Тамбове, – воодушевился гипертоник, – так там в одном ресторане, на вокзале, мне принесли котлету…, – и он подробнейшим образом рассказал о той котлете всё что знал. Как разведчик о своём задании.

Доктор терпеливо выслушал его и улыбнулся.

– В Тамбове – это здорово. Ну, а в Мацесту, значит, судьба не закидывала.

– Не закидывала.

– Прекрасно, – доктор похлопал Генку по плечу. И опять ткнул пальцем очки. – Вот вам направление, в регистратуре поставьте еще одну печать – и вперед. Даешь Мацесту! – призывно сказал он и пожал Генке руку.

Генка, конечно, обрадовался. Приехал в совхоз и понес справку в профком. Даже домой не зашел. «Декабрь месяц – это тебе не лето, съездить можно. Зойка против не будет, – думал он. – Приду домой и скажу, что больной я и край как надо в Мацесту».

Зоя стала Генкиной женой полгода назад и пока что ему не перечила. Поэтому-то он сразу и пошел в профком.

Дверь к секретарю была распахнута, и Генка прямым ходом «дунул» к столу и вручил секретарше справку. Тамара Васильевна подняла брови и громко прочла: «Нуждается в санаторно-курортном лечении. Невропатолог Угрюмов».

Помолчала, вглядываясь в счастливую Генкину физиономию, и погладила волосатую бородавку под подбородком.

– А ведь каждому встречному поперечному такой справки не выпишут, – вдруг заключила она, – Сейчас все болезни от нервов. У тебя тоже нервы или по блату?

Генку слегка покоробило от «блата», но он не обиделся.

– Какой там блат?! Просто мировой мужик этот невропатолог. Мацесту, говорит, даешь! – засмеялся Генка и резко выставил перед секретаршей большой палец.

Та вздрогнула, смутилась, отвела в сторону взгляд и произнесла: «Нервы, нервы, нервы». Будто пропела. Потом молчком, даже с опаской обошла Генку и юркнула к председателю.

Генка хмыкнул. «От – ты! Сейчас всю деревню обзвонит, стерва такая», – с досадой подумал он.

Минут через пять председатель вызвал гипертоника к себе. А секретарша к тому времени уже сидела за своим столом. Молчала.

– Не завидно? – проходя мимо нее, спросил Генка.

– Не завидно, не завидно, – отмахнулась та. – Иди с богом. Вот беда.

– Беда, – в тон повторил Генка. – Это не беда. Вот у тебя действительно горе – бородавка-то, а?

– Иди, иди! – оскорбилась секретарша. – Зато тут все нормально, – она похлопала ладошкой свой лоб. – Иди давай.

– Во! – Генка ткнул пальцем в висок. – У меня же гипертония.

– Ко-о-онечно гипертония. Дуй скорей к председателю.

Генка только головой покачал.

– До чего же вы, бабы, бестолковые, удивляюсь, язвы.

В профкоме Генка просидел долго. Занятый, издерганный председатель то сам куда-то звонил, то ему кто-то. Наконец, закончив, он еще раз прочитал Генкину справку и, вытирая взмокшую красную лысину, опять взялся за телефон.

– Да нет, – гудел он в трубку, – не надо нам в Дарасун, нет. Людмила Дмитриевна, нам только в Мацесту. Можно подумать, что мы каждый день южные путевки требуем. Разв пять лет… Да. Невропатолог. Токарь. Лет? Сколько тебе лет? – спросил он у Генки, прикрывая трубку ладонью.

– Двадцать четыре, скоро двадцать пять. Через месяц.

– Двадцать пять. Да, Шаврин, Шэ, шэ, «школа». Правильно. Ну, спасибочки. Вот, брат, как получается. Каждый день так. Уж худеть начал, – он провел руками по щекам, словно погладил школьный глобус. – Значит так, через пару деньков заходи. Будет тебе путевка, – председатель вдруг подмигнул и погрозил Генке пальцем. – У-у-ух, нервный, смотри мне.

– Да не нервный я, – начал было Генка, но председатель остановил. – Ладно, шучу. Значит, через пару деньков.

– Спасибо, – сказал Генка и выскочил на улицу. Зашел в магазин, побродил у прилавков, потом вынул мелочь и протянул продавцу.

– Отсчитай-ка. На две пачки «Беломору».

Продавец деньги взяла, но ответила:

– «Беломора» нет.

– Да вы что? – удивился он, – опять нет?

Тут к продавщице подошла другая, отвела в сторону, что-то нашептала ей на ухо и отошла. Разом все изменилось.

– Подожди, Гена, я сейчас. – Она убежала в подсобку и скоро вернулась с тремя пачками папирос. – На, последние.

– Так денег-то не хватает.

– Ой, – дружески отмахнулась она, – завтра занесёшь. Иль не свои?!

– Лады. – Генка вышел, постоял еще у магазина, обмозговывая: «С чего бы это вдруг раздобрилась? В другой бы раз так пустила б по матушке, а сейчас… Ну-ка, ну-ка…». В Генкину душу стало медленно заползать мутное подозрение. Он заскочил в магазин и, засунув руки в карманы, остановился.

– Та-а-к! – произнес он. – Вам, подружки мои, секретарша ненароком не брякала? Не информировала?

– Ну-у-у, это самое, звонила, – замялась та, что нашептывала, – по делу звонила… Ген.

Генка, шаркая валенками, подошел к прилавку, уперся в него кулаками: