Имя отчее… Избранное

– Слушаю, шестьдесят пятый! – это Бабин.

– На седьмой путь контейнеры! – это опять диспетчер.

– Понял. На седьмой путь контейнеры, – говорил он в кулак.

Радиосвязь была четкой. Николай улыбался и ехал на седьмой путь, облокотившись на ту же кроватную спинку, из-за которой выглядывал. Потом диспетчер командовал ехать по двадцать первому пути на контейнерную базу, и Бабин ехал на контейнерную. Ехал, отвечал на команды, возвращался, опять ехал. В общем, каждую ночь от отрабатывал очень аккуратно часа по два, два с половиной. После маневров – под одеяло и спокойненько досыпал остаток ночи. А утром – как стеклышко. Причем, когда Николай приходил с настоящей ночной смены и ложился отдыхать днем, ничего подобного с ним не случалось. Поэтому жена, так и не привыкшая к ночным выходкам мужа, решила, что он лунатик. Она боялась, что когда-нибудь случится авария, и потому во время маневрирования всегда сидела рядышком с мужем, словно помощник машиниста. Но муж работал безаварийно. А она все боялась. При авариях же обычно в окошко выпрыгивают. Утром жена со слезами рассказывала Николаю о его работе. Тот не верил и кипятился:

– Да не может быть! Надь, ведь я же должен помнить-то! Хоть кусочек. Я же не помню, Надь!

Надежда в ответ плакала и упрашивала Николая сходить к врачу. Николай не шел.

– Чего ради? Засмеют ведь. Меня же перед работой всегда проверяют. Заметили бы, наверное.

– Ты же там не спишь! Как ты этого то не поймешь?!

– Все, – твёрдо говорил Николай и уходил на работу. Как-то после особенно изнурительной ночи жена не выдержала. Проводив Николая в день, она пошла к свекрови и все ей рассказала. О всех своих двухгодичных железнодорожных курсах. Свекровь, конечно, разволновалась.

– Ну что же ты, Надя, а? Раньше надо было. Эк затянулась болезнь-то. Подумать только. Эх вы, чучелы огородные.

– Я поначалу думала, что пройдет. А потом – стыдно ведь, мам.

Разговор шел на кухне, где сосед свекрови, некто Анатолий Пуков, чинил водопроводный кран. Когда женщины закончили разговор, условившись, что уговорят «лунатика» сходить к психиатру, Пуков громко усмехнулся:

– К психиатру хотите, значит? Валяйте. Только упрячут Колюху вашего месяцев на шесть и справочку выдадут потом, махонькую такую справочку со словом «псих». И не видеть тебе, Надюшенька, денежек, которые мужик тебе носит. Шиш.

И он показал ей шиш. Женщины, конечно, испугались и задумались.

– Вот что, – заговорщицки прошептал Анатолий и сунул свою тощую конопатую физиономию меж голов испуганных женщин. Обеих же приобнял. – У нас в армии тоже лунатик был. Тот, всё по казарме строевым шагом наяривал. В трусах, блин, но в сапогах. Шарахнется лбом о стенку и в обратную сторону поворачивает. Чутья у него никакого не было. Все время то с синяком, то с шишкой ходил. Бился – страсть как. Но у нас старшина был. Невзоров. Мастак – на все пять. Он и вылечил. Лунатиков, оказывается, испугом лечить надо. Только напугать надо вовремя. Если его на крыше пугнешь или на проволоке, они, бывает, ходят по проволоке-то, тогда, считай, хана. Упадет вдребезги. Надо момент выждать.

– Ты уж, Анатолий, давай покороче. Не пугай уж. Он ведь сын мой да муж вон ее, – свекровь показала на Надежду. Та кивнула и объяснила:

– Он по проволоке не ходит. Он на кровати сидит. Спокойный.

– Вот это и надо. Так я и не дорассказал. Невзоров выждал момент и вылил на лунатика ведро воды. Полное, блин. Тот проснулся – и все. Больше лунатить перестал наглухо. Позаикался, правда, месяца три – и все. Зато человек.

– Где же нам Невзорова-то твоего взять? – забеспокоилась свекровь.

– Зачем он нужен? – Пуков, казалось, обиделся. – Это же просто. Как синхрофазотрон. Я сам уже шестерых вылечил. Не вру. – он чиркнул пальцем по горлу.

Женщины, не испугались, но приумолкли.

– Тазик есть? – спросил Пуков.

– Эмалированный или…

– Цинковый, простой, – перебил «лекарь».

– Есть. Только он не чистый. Я полы из него мою.

– Плевать, – сказал Пуков. – И молоток приготовь.

Тут встряла свекровь.

– Ты что удумал? Анатолий, смотри…, сын он мне, понял? – грозно предупредила она.

Электрик поднял ладони вверх и произнёс: «П-с-с-с, девочки, без паники».

– Во сколько лечить начинаем? – как главврач, строго спросил он.

– Часов в двенадцать. Ночи. Я как занавески раздвину, ты и заходи. Дверь открою.

– Ладно. Но чем позже – тем дороже, – поставил условие «лекарь» и скоро ушел.

Когда Надежда возвратилась от свекрови, Николай был дома и смотрел телевизор. Жена села рядом. Показывали про летчиков. Комментатор в конце сказал очень, красивую фразу: «Тот, кто хоть раз ощутил полёт, обязательно захочет ещё и ещё раз ощутить это незабываемое чувство».

Николай вспомнил крышу, вспомнил полет, чувство этого полета и почему-то разозлился и выключил телевизор.

– Захочет, не захочет. Полет! – бубнил он. – Еще раз. На-кося, – он протянул в сторону телевизора кукиш.

Надежда, следившая за мужем, тихо порадовалась:

«Это даже к лучшему, что вспомнил, уложить бы теперь пораньше.»

Легли как обычно. И, как обычно, к двенадцати, Николай произнес: «Ну, начали!»

Надежда раздвинула занавески и зажгла свечу. Вошел Пуков. Он недолго постоял на пороге и, когда глаза привыкли к полутьме, тихо скомандовал:

– Инструмент.

Надежда вручила ему оцинкованный тазик и молоток. Лекарь, крадучись, подошел к машинисту, у которого работа только-только начиналась. Поднял над головой лунатика таз и, размахнувшись, треснул по нему молотком. Николай встрепенулся, завертел головой, остановил взгляд на Пукове и с криком: «Куда в кабину лезешь?!» – блызнул лекаря в лоб.

Анатолий Пуков упал и с хорошей скоростью заскользил к серванту. Если комната была бы, например, как кинотеатр, Пуков, надо думать, ехал бы через весь кинотеатр. Но сервант погасил скорость лекаря, и он остановился. Малиновым звоном отозвался хрусталь, и глухо шлепнулась какая-то керамическая посудина. А оглушенный машинист упорно и зло допрашивал диспетчера:

– Диспетчер! Что случилось? Сход, что ли? Диспетчер, але, сход что ли? Диспетчер! – крикнул он.

Диспетчер не отвечал. Николай подул в кулак, радиосвязь не работала. Он тяжело вздохнул и устремил свой мутный-мутный взор на ополоумевшую жену. Тихо спросил:

– Сход, что ли, а, Надь? – Он уже почти проснулся.

У жены сами по себе текли слезы.

– Нет схода, Коля, – всхлипывая, сказала она, – все вагоны на месте. Видишь, состав стоит.

Николай оглядел комнату, но кроме стонущего Пукова никакого состава не заметил.

– А этот что здесь? Чего ты здесь делаешь, мормышка обсосанная?

– Ничего!, – Пуков встал и, потирая виски, сел за стол у окошка. Надежда включила свет и загасила свечку.