Сувенир от фрау Моники и побег за любовью

– Он у меня в руках был, я им грязь выковыривал.

– Брешет, собака! – возмутился Мустафа и снова подскочил к Ивану, но тот промолчал, а Мустафа, подергался и отошел.

Наступила тягостная тишина. Иван слышал, что «старики», разгадывающие кроссворд, уперлись в «точку небесной сферы» из пяти букв, и сказал:

– Может «Зенит»?

– Что, «Зенит» переспросил один.

– Слово из пяти букв, – пояснил Иван.

– Подходит! А рыба со змеевидным телом из пяти букв?

– Угорь?

– Точно!

«Старики» с интересом посмотрели на Ивана. В это время в каптерку стремительно вошел старшина Ярысько по кличке Ярый: худой, жилистый и быстрый на расправу.

– Это что за сборище? – строго спросил он и посмотрел на Ивана.

Несколько секунд тот тупо смотрел на старшину, но, сообразив, сказал:

– В бане трусы достались рваные, поменять можно?

– Возьми иголку и зашей! – резко сказал старшина.

– И мы ему это же говорим, – с готовностью подхватили игру «старики». – Совсем обнаглела молодежь! Все им только новенькое подавай.

– Так, кончай базар, марш все отсюда! – строго сказал старшина.

Иван выскочил первым и побежал вниз.

После отбоя Мустафа несколько раз пнул его снизу ногой (на двухъярусной кровати Иван спал над ним), потом встал, взял ремень, сказал:

– Подставляй задница, салапет!

Иван не двигался. Мустафа стал дергать одеяло и кричать: «А ну, поворачивайся!» Но один из «стариков», что был в каптерке, лениво сказал:

– Мустафа, кончай шуметь, спать не даёшь.

– А салага воспитывать!?

– Завтра будешь воспитывать.

Но завтра уже ничего не было. Мустафа еще пару раз, демонстративно ткнул Ивана под бок и успокоился, но с тех пор больше не трогал. Лом оказался аргументом весьма убедительным.

Красотка Лиза и любовь по переписке

Ну, а дальше служба пошла уже по распорядку дня: подъём, зарядка, завтрак, занятия, работы, караул, кухня, полевые учения, стрельбы, кроссы и всё это превращается в однообразную обыденность. Но и с редкими удовольствиями по воскресеньям, в виде увольнений, в основном для тех, у кого ещё не пропало желание гулять по пустынным, по выходным, улочкам немецких деревушек и городка, расположившихся неподалёку.

Но главное, что со временем всё происходящее становится привычным, понятным, и ты уже не так напрягаешься, особенно по пустякам, а исполняешь и делаешь многое, что называется на автопилоте и, оказывается, что служить не так уж и трудно.

Ну, а дни, которые раньше тянулись, убыстряют свой бег, а за ними не отстают и недели, месяцы, и ты уже больше смеёшься, чем грустишь, да и воспоминания о прошлой жизни уже не так бередят душу, хотя и не уходят. Дом, родные, друзья – они рядом, в тебе и с тобой, но и далеко, отсюда не видать, да и время там другое.

…Когда дома наступают сумерки, а на танцевальных площадках включают музыку, здесь солнце только садится за зелёные холмы и над долиной разносится гул колокола. Монотонный звон плывёт над землёй и бередит душу, обостряет тоску по родным местам.

Вот и сейчас где-то там, на вечерних площадках зазвенели гитары, а здесь бумкает колокол, и солдаты расходятся на посты. Сегодня заступил в караул и наш Иван, а пару дней назад был в наряде на кухне, ну, а сейчас дело посерьёзнее – караул.

Бетонка идет на взгорок, потом через рощицу, а чуть в сторонке от дороги несколько строений – это и есть шестой пост, его называют ещё и Дальним – полчаса уходит на то, чтобы смениться на нём. И здесь, в течение предстоящих суток, вместе с другими ребятами, по очереди и будет нести службу Иван.

Шестой пост – это: бокс учебно-боевых машин, небольшой склад, классы для занятий, а дальше полигон, поросший редким кустарником и, примыкающий к нему сосновый бор, чистый, как парк. А вообще, леса здесь ухожены и полны зверья.

Что в центре Европы, на обжитой веками земле Германии так много дичи, для новобранцев было неожиданным. Когда они пересекли границу, то первыми их встретили зайцы. Они паслись на осенних лугах и при виде поезда усаживались на задние лапки и с интересом смотрели на эшелон. А меж рощиц с достоинством трусили косули, появлялись на опушках и выводки диких свиней.

Сегодня Иван идёт на шестой пост, и у него первая смена. Впереди топает разводящий – сержант Русаков, командир танка: аккуратист, службист. Он хочет остаться на сверхсрочную службу, и поэтому с новой энергией взялся за исполнение своих обязанностей. Стал придирчив и занудист, даже голос изменился: сделался высоким и писклявым, но вологодский выговор не исчез.

Рядом с Русаковым шагает разводящий третьей роты, черный, похожий на цыгана парень. Сегодня Иван и Русаков меняют их, чернявый уведет своего часового, а Иван останется.

Пост Русаков принимает дотошно: окна, замки, двери, пожарный инвентарь и все остальное.

– А печать где? – спрашивает он, подойдя к двери одного из складов хозвзвода.

– Вот бегемот, возмущается разводящий третьей роты, – я ж ему звонил, сказал «приеду». Ну, чума ходячая! Вечно у него не как у людей, – это он в адрес прапорщика, завскладом Коновалова.

– Пока не опечатает, пост не приму, – твёрдо говорит Русаков.

– А я что, опять стоять буду?! – возмущается часовой.

– А ты молчи, иди и охраняй, – говорит Русаков.

Часовой, щупленький солдатик в помятой гимнастерке, с красными от недосыпа глазами, дуется, бурчит и отходит. Через сутки Иван тоже будет таким же – усталым и помятым, а сейчас они с Русаковым как новые пятаки – выглаженные, розовые и бодрые.

– Ладно, – соглашается Русаков, – часового сменим, он тут ни при чём, а тебя, – он поворачивается к разводящему, – не отпущу, пока печати не будет.

– Ну, я ему устрою, – в сердцах говорит тот.

Иван принимает пост и спрашивает у Русакова насчет Коновалова – пускать его на пост или нет. По инструкции без разводящего не положено, но он знает, что и Русакову тащиться сюда еще раз неохота, и он мнется, но потом, найдя предлог, говорит:

– Пустишь, он же на своём драндулете приедет, а я что, за ним бежать буду?

Иван остаётся один, обходит бокс, классы и поднимается на вышку. Она стоит чуть в сторонке, на пригорке, и с неё видно все нехитрое хозяйство шестого поста и далеко вокруг.

Вечереет. Тихо, прохладно и благодатно. Солнце скрылось за холмы, и звон колокола стал четче и призывнее. Он плывёт над притихшей землёй, над островерхими черепичными крышами плотно сбитых деревушек. Красными пятнами на темно-зелёном они расположились невдалеке.

Часов в десять всё вокруг уснёт и угаснет, и только редкие огоньки будут теплиться до утра. А завтра, еще затемно, всё оживёт: черные, с белыми пятнами коровы, спокойные и мудрые, выйдут на зелёные луга и, прикрывая печальные глаза, примутся со вздохом рвать сочную траву, а по бетонке мимо поста к лесопильному заводику неспешно проедут на велосипедах рабочие. Они будут негромко переговариваться, и звуки, четкие в утренней свежести, поплывут над землёй.

Но это будет завтра, а сегодня еще только вечер, Иван смотрит на ближайшую деревушку и еще не знает, что там в одном из домов живёт Моника Краузе. Молодая, симпатичная, смешливая мадам, которой больше подходит определение фройлен – девушка, нежели фрау – женщина, но она уже пять лет как замужем, так что фрау – будет точнее.