Оценить:
 Рейтинг: 4.6

Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами

<< 1 ... 8 9 10 11 12 13 14 >>
На страницу:
12 из 14
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
– Нет, – ответил он. – Сейчас объясняю.

Он действительно принялся объяснять – и очень подробно. Сначала он рассказал про «candyflipping» – так назывался трип на коктейле, как он выразился, из «кисляка и шульги». «Кисляк» давал глубину и контент, а «шульга» – эмоциональный файервол. Альтернативный коктейль назывался «hippyflipping», это когда вместо «кисляка» брали «псилу», она была мягче и умнее, но в комбинации с конторской пилюлей, как предупредил куратор, вызывала икоту. «Гарниром» называлась одна из этих двух комбинаций. Так что, если не икал, значит по первому варианту, с «кисляком»…

Этот фармакологический разбор был мне малопонятен. Мы с Артуром, как многие в нашем кругу, изредка баловались кристаллическими метами – и каждый раз после этого я несколько дней чувствовал себя так плохо, что зарекался повторять. Но похмельное омерзение забывалось быстро и бесследно – где-то я слышал, что именно эта особенность человеческого мозга и делает нас потенциальными алкоголиками и наркоманами.

Прочие же танцевальные субстанции были мне знакомы плохо – в юности я прошел мимо, о чем совершенно не жалел. Поэтому я задал только один вопрос – не опасен ли для меня «кисляк» с учетом моей повышенной кислотности. Сер выразительно округлил глаза.

– Не знаю, что ты называешь опасностью. Тут у каждого свои тараканы.

– Да, – сказал я, – правда. А эти конторские пилюли у тебя еще есть?

– Будешь смеяться, одна есть. Для тебя оставили.

– Серьезно?

– Угу. Велели выдать. Но только в том случае, если сам вернешься и попросишь. Такой у них, значит, курс лечения… С тех пор и храню.

– Можешь мне опять то же самое намешать? Чтобы все было точно так же?

– А зачем? – спросил Сер.

– Я в тот раз одно кино не досмотрел.

Он поглядел на меня с интересом.

– Не вопрос. Я даже бабок с тебя не возьму.

– Только «скорую» не вызывай, – сказал я. – Хоть раз не стучи, пожалуйста.

Впрочем, я на это особо не надеялся.

За приготовлением моего заказа он пытался вести светский разговор, рассказывая про модные охуяска-трипы – это были путешествия в Южную Америку, оформляемые через одно турагентство: программа была несколько шире, а стоимость немного выше, чем на бумаге.

Я был хмур, непроницаем и только насмешливо кивал. Через пять минут мой заказ был готов.

– Когда куратор мне эти пилюли дал, – сказал Сер, – я, честно говоря, решил, что контора тебя грохнуть хочет… А потом думаю, а зачем тогда вторая пилюля? Через день покурил, и дошло – это, наверно, если с первого раза не получится… гы-гы-гы… Верно они рассчитали.

Вторая капсула выглядела в точности как первая, только у нее был надрезан кончик – и тщательно заклеен снова. Сер сказал, что на эффект это не повлияет. Гарнир был в крошечном пластиковом пакете.

Все оказалось до одури просто. Приехав домой, я в точности повторил то, что делал в прошлый раз. Даже принял последний душ.

* * *

Я как бы проснулся во сне, в точности как тогда – но на этот раз глубина была больше. Огни остались далеко вверху. Я видел только их отблеск, словно сквозь толщу воды просвечивали разноцветные звезды. Похоже, фазу попов и драконов я проспал.

Света вокруг почти не было. Но зато во Вселенной время от времени раздавался низкий глубокий звук, будто где-то далеко бил колокол невероятного размера – и его звон был похож на долгое «Ом-м-м-м…» Индусы, кажется, верят, что этот звук создает все существующее. Как знать, может, они и правы.

В этот раз я не боялся. Во всяком случае, в первые минуты: я помнил, что не умру, и мое погружение не может быть вечным. А потом я сообразил, что именно так большинство торчков и умирает – на доверии.

В общем, без спазмов ужаса не обошлось, хотя человек-медуза в этот раз за мной не гнался. Видимо, страх был необходимым ингредиентом опыта. Как только мне стало по-настоящему жутко, в алмазной черноте что-то переменилось, и я словно коснулся дна. Вокруг появился слабый золотистый свет, и я различил перед собой черный силуэт – собственную тень.

Я понял, что прибыл, и теперь надо найти источник этого света. Как и в прошлый раз, я вспомнил о зеркале, где разглядывал свою татуировку, сделал сводящее с ума усилие – и бесплотно повернулся.

Жук оказался передо мной.

Я видел его, правда, несколько странным образом – ракурс и угол все время менялись: как будто в пространстве вокруг Жука было установлено множество телекамер, и мое внимание поочередно подключалось то к одной, то к другой, то к третьей. Но в целом я мог разглядеть его хорошо.

Жук выглядел совсем иначе, чем я думал.

У него было яйцеобразное тело золотого цвета – как бы со следами грубой ковки. Вверх от яйца отходило что-то вроде продолговатого клюва или сужающейся длинной воронки с зазубренным краем, похожим на выщербленный носик чайника.

Оказывается, в прошлый раз я разглядел всего Жука, но принял его тело за голову и рог огромного насекомого, не поместившегося в моем поле зрения.

Мне показалось, что я уже видел нечто отдаленно похожее на старых картинах – Иеронима Босха или кого-то другого из чокнутых фламандцев: тогда была манера изображать демонов в виде утрированных уродцев, не столько страшных, сколько занимательных и смешных (что отражало, как я подозреваю, нежелание формирующегося финансового капитала принимать прочие космические силы всерьез).

Ни глаз, ни ушей на этом золотом яйце заметно не было – но по смутному дрожанию вокруг клюва мне стало ясно, что органы коммуникации этого существа именно там. Поток золотого света бил из клюва Жука, но не слепил и не мешал. Мало того, я чувствовал, что между мной и этим светом есть какая-то связь.

Постепенно я начал различать окружающее пространство – его панорамы менялись вместе с ракурсами Жука. Это был трехмерный ландшафт, похожий на картинку из микромира – увеличенный во много раз фрагмент мушиного живота или микросъемку пыльцы. Жук лежал – вернее, косо стоял – в углублении, покрытом короткими и очень толстыми волосками. Или это было что-то вроде травы?

Но главное заключалось в том, что я увидел самого себя.

Над клювом Жука парило подобие ажурной вуали – круг еле различимого материала, словно бы легчайший парашют. Этот прозрачный лепесток покрывали цветные узоры и пятна, соединяющиеся в рисунок, смысл которого я немедленно понял несмотря на его сложность.

Рисунок был мною. И чем дольше я на него глядел, тем больше узнавал своих черт – словно идиома обрела буквальность, и мои качества действительно оказались черточками и узорами.

Золотые зубцы и клинья, похожие на орнамент вавилонской стены, были моей неутоленной и несчастной любовью к XAU.

Два симметричных синих зигзага были моей профессиональной привычкой отжимать любую тему на два выхлопа – прогрессивный и ватный, причем ватный зигзаг оказался заметно толще (увидеть это воочию было немного неловко).

Любовь к сигарам была пятном, похожим на серое колечко дыма, а красная запятая, напоминающая комариное брюшко, отражала мое винопитие.

Рядом с дымом и запятой я обнаружил философа Семена – это было розоватое наслоение, занимавшее много места, но казавшееся бледным из-за нашего так и не состоявшегося знакомства: возможность, не сумевшая воплотиться, выглядела белым альбиносным пятном… Таких пятен оказалось довольно много.

На рисунке поместилась вообще вся моя история. Я различал нежные тени детства, яркие всполохи юности и золотые струны успеха, о которых писал в самом начале: они действительно выглядели как струны, порванные черной бороздой моей финансовой ошибки. Я видел даже следы символических побоев, нанесенных мне людьми, чьи деньги я потерял – это были прозрачные потеки, похожие на слюну с кровью. А мой материализм отчего-то напоминал распиленную луковицу с антенной.

Словом, здесь была моя суть.

Все это считывалось с одного взгляда – ошибки быть не могло. Наверно, именно так видят человеческую душу загробные судьи – хитрить или изворачиваться не остается никакой возможности. Заглянув в свое судебное дело, я с облегчением понял, что ничего особо темного, позорного или нелепого в моей душе нет.

За исключением одной только детали.

Это была моя отвратительная тяга к деревьям.

Она выламывалась из общей картины черно-сине-багровым нарывом. Все остальные элементы моего устройства, даже не особо привлекательные сами по себе, гармонично сопрягались друг с другом – но мой недуг не желал соединяться с прочим в одно целое. Этот разбухший либидозный шанкр был явной инфекцией, он не имел ко мне отношения – и доказательством тому было нездоровое красное мерцание по его границе, как бы зона отторжения. Так выглядели, должно быть, мои душевные муки.

А потом Жук обратился ко мне.

Я ощутил нежнейшее прикосновение чего-то легкого к своему сознанию – словно на мой открытый мозг подул ветерок.

<< 1 ... 8 9 10 11 12 13 14 >>
На страницу:
12 из 14