Вечная мерзлота

Грач вышел из рубки, рукой прикрылся от солнца:

– Льдина, Сан Саныч, морская. Не дай Бог в такую влететь…

К речке Тундровая добрались без приключений. Подходили на самом малом, на носу и по правому борту работал с лотом матрос Климов. Резко забрасывал гирьку вперед по ходу судна. Тонкий, размеченный саженями и полсаженями линь, быстро уходил в глубину.

– Четыре! – кричал Климов, обернувшись к рубке.

Это означало, что под корпусом восемь метров – старпом вел буксир по едва заметной струе, которую давала втекающая в залив Тундровая. Когда до берега осталось метров триста, Климов выкрикнул: «Три!». Белов застопорил машину и вышел из рубки:

– Отдавай правый! – махнул боцману.

Загремела цепь. Подработали, растянулись, чтоб не гоняло, на якорях. Баржу сзади медленно относило ветром как раз ближе к берегу. Стали спускать шлюпку. Белов, не вмешиваясь, наблюдал за работой команды. Когда стали разворачивать шлюпбалки за борт, одну заело. Егор пытался свернуть силой, но Климов с неожиданной ловкостью для его широкой и словно костяной спины, нырнул под шлюпку, что-то там освободил и легко довернул балку. Егор с Сашкой травили помаленьку. Шлюпка медленно опускалась с невысокого борта.

Грач пришел с потертой кирзовой сумкой, в которой что-то лежало и с пустыми мешками под мышкой. Сели в шлюпку. Она была еще родная, морская, с длинными, хорошо сбалансированными веслами. Уверенно держалась на волне. Климов легко наваливался на свое весло, улыбался. Егор, сидел на соседнем, поглядывал на приближающийся берег.

13

Два зимовья были вырыты в береговом откосе. Низкий длинный стол и лавки кое-как устроены из подтесанных плавниковых бревен, в костре дымились головешки, над которыми висел закопченный чайник. Два мужика, один – высокий, большерукий и с небольшим пузцом, другой же – маленький и щуплый, как подросток – босоногие подошли по воде, прихватили шлюпку и потащили по проваливающемуся под ногами илистому песку.

– Ну что, враги народа, чем тут богаты? – протягивая мужикам руку, здоровался Грач, выходя из шлюпки.

– У нас врагов нет… все малосрочники, – высокий дядька улыбался напряженно и растерянно, будто не знал, можно ли ему улыбаться.

– Да я-чай, вижу! Это я шутю, – присел Грач на чурбак у костра, – вас тут двое, что ль?

– На рыбалке люди, – поспешно пояснил мужик, – давай, Ваня, поставь кипятку!

Высокий был в пиджаке, давно потерявшем форму и цвет, и в улатанных, закатанных до колен штанах. Грязные босые ноги, стеснительно косолапя, чавкали по грязи. Маленький мужичонка с плоским раскосым лицом присел к костру, подкинул дров, схватил чайник и мелким шажком побежал натоптанной тропинкой к речке.

– Можно посмотреть? – показал Егор на вход в зимовье.

– А чего там смотреть, смотри-дак… – кивнул мужик и опять растерянно улыбнулся.

– Вы старший? – спросил Белов, брезгливо осматривая босяцкий стан и необычное жилье.

– Я – бригадир! Алексеев. По указу «четыре шестых[39 - Указ от 4.6. 1947 года. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества», от 5 до 25 лет лишения свободы.]», семь лет. Мы тут на командировке. Рыбачим. – Мужик продолжал оправдываться.

Егор заглянул в землянку, она оказалась неожиданно большой и темной. Запах немытой одежды стоял, горелого рыбьего жира… Было тепло и влажно – у самого входа шаяла[40 - Шаять – тлеть, медленно гореть.] печка, сделанная из целой бочки, с щелястой, из подручного железа скрученной трубой. Труба выходила не через крышу, а торчала вбок тут же у входа. Егор никогда такого не видел, если бы не нары, это скорее было бы похоже на медвежью берлогу.

Под ногами хлюпала грязь, прикрытая мелкими ветками. Единственное окошко, выходящее на залив, было без стекла, видимо, зимой вставляли льдину, а теперь она растаяла. Вокруг печки сушились сношенные до дыр портянки. На столе недоеденная яичница из больших ярко-оранжевых яиц. Копченые куски осетра, грязные миски, кружки.

Егор вышел, морщась от вони и убогости.

Все сидели на бревнах вокруг стола. На нем – два кирпича хлеба, принесенные Грачом. Бригадир, выспросив, кто они и зачем приехали, оживился, веселее отвечал на вопросы, иногда брал хлеб в руки и, видно было, что хочет понюхать, но сдерживается.

– Так вы всю зиму здесь? – с недоверием выспрашивал Грач.

– Ну, – качнул лохматой головой бригадир, – с декабря хлеба не видели.

Грач достал кисет и, приготовив клочок газеты, полез за махоркой. Бригадир, не отрываясь, смотрел на табак. Грач протянул кисет:

– Закуривай.

– Да уже и отвыкли… можно? – Бригадир потянулся к кисету, но вдруг спохватился и повернулся к мужичку.

– Ваня, ты на стол неси чего-нибудь, рыбу из коптилки достань, икры… Икру будете? Щучья, свежая… и осетровая есть, кто любит. Может Ваньку за яйцами послать?

– Много гусей? – спросил Белов.

– Полно!

– Это у тебя кто же, калмычонок, что ли? – спросил Иван Семеныч, глядя на расторопного то ли мужичка, то ли паренька.

– Китаец он. Ваней его зовем, он Ван-Тан-Бан какой-то. По-русски не разговаривает, а все понимает. – Бригадир прикурил от самокрутки Грача, – дневальным у нас шурует, огонь бережет, спичек-то нет… жратву готовит.

– Та он тоже, что ли… в заключении?

– А как же… мы все, – улыбался бригадир ядреному куреву.

Белов с Егором на углу стола собирались на охоту. Патроны и оружие делили. Белов пересматривал, какой дробью снаряжены патроны, Егор смирно сидел рядом и молил Бога, чтобы Сан Саныч себе взял ружье, а ему дал мелкашку[41 - Мелкашка – нарезное оружие мелкого калибра (5,6 мм)]. Он отлично из нее стрелял.

– Это когда же вас сюда завезли? В октябре? – пытал Грач бригадира.

– Ну да, в начале ноября, видно… – кивал бригадир, – мы из Сопкарги пришли. Наш старшо?й весь бутор[42 - Бутор – вещи, снаряжение, пожитки.] на собаках вез, а мы пешком… Посылали нас сюда, изба, мол, там хорошая, балок на санках есть, мерзлотник выкопан, доделаете, что надо, и работайте. Сеток дали немного, да ниток сетны?х, чтоб сами вязали. У нас тут рыбаки почти все подобрались – с Волги, с Архангельска, я с Вологодской области, с Кубенского озера, не слыхали?

– Пешком? – с недоверием смотрел Грач на другую сторону залива, где была Сопкарга. – Что же это за рыбалка такая в ноябре?

– Нам не объясняют, отправили и все. Снег уже выпал, мы краем шли, вдоль берега – с неделю добирались. С нами бригадир был вольный, он эти места знал… Приходим на эту речку, а дом сгоревший и ничего, ни балка, ничего! Хорошо, палатка была. Мы ее снегом засыпали, потом сверху водой, так и застыло. Тепло-то было, да нас тринадцать человек, и печка еще в середине. Сидя спали. Ни сварить толком ничего… Мы бригадиру – Петрович, надо обратно идти! Не получится тут работы, и продуктов уже… на рыбу же рассчитывали. Собак совсем нечем кормить.

Китаец поставил чайник с кипятком на стол. Кружки чистые.

– Вы чаю наливайте, мы вот с травками пьем, если не побрезгаете, Ваня собирает. Да закусывайте, чем бог послал, Ваня наливай!

– Ну-ну, и как же вы? – недоверчиво спросил Грач.

– Сетей поставили, сколько было – на еду еле хватало, собаки голодные орут. Мы же думали, будем ездить на рыбзавод, рыбу сдавать, ну и продукты получать… поэтому еды немного взяли.

– И что бригадир?

– Ни в какую! Говорит, если обратно придем, его за саботаж посадят. За срыв производственного задания… ну, тут он прав, чего уж! Посадили бы, ясное дело, поди докажи, что ты не сам избушку спалил? Мы зэки, нам веры нет… с него весь спрос! – бригадир задумался, вспоминая. Самокрутка у него погасла. Он положил ее перед собой и бережно прикрыл рукой. – Уехал Петрович от нас! Обманул, отвез нас сети ставить, а сам вернулся, всех собак собрал, весь инструмент, гвозди и уехал! Мы возвращаемся, а тут никого! У нас один топор, да пешни. Даже ножовку не оставил.

– Вот это да! – удивился громко Егор, они давно должны были уйти, но все слушали.

– И как же управились? – Грач уже иначе осматривал их немалое хозяйство.

– А куда деваться? Стали сети вязать, землянки долбили в берегу…

– Зимой? – удивился Егор.