Вечная мерзлота

Белов разливал.

– Слышь, Сан Саныч, давай мужикам бутылку отнесу, – предложил старпом.

– Не положено! – Белов, не отвлекался, отмерял дозы по кружкам.

– Как черти все вкалывали… Давай уважим! У меня есть заначка.

Белов перестал лить и посмотрел на Фролыча:

– Что мне жалко? Или я не видел, как они работали? Там полкубрика новых людей! Хочешь, чтобы меня в Дудинке с буксира сняли?

– Надо бы налить ребятам! – поддержал Грач, как будто не слыша капитана, – этот Померанец мой, щербатый, прямо… загляденье-мужик! Я без него, как без рук! Хочешь, я сам снесу! Скажу от меня!

– Вы что, дети малые? – Белов поднял свою кружку.

Все нехотя потянулись, разобрали посуду. Многообещающий запах спирта плыл по каюте.

– Хорошо сработали! За это и выпьем! – Белов опрокинул обжигающую жидкость в горло.

Выдыхали, морщились, занюхивали. Грач крякнул, отер усы, взял кусочек жирной розовой стерлядки, пожевал:

– Егорка сегодня второй раз народился… ты как же свалился-то?

– Да я говорил уже, – недовольно посмотрел на Грача Егор, – шторм-трап зацепился, я перегнулся, а тут волной, как врежет, я и сам не понял. Борт рядом вроде, а не дотянусь!

– Егор, отнеси ребятам от меня сала… – попросил Грач.

– Нина Степановна им отнесла уже, я видел… – Егор наваливался на жареную картошку.

– От, зараза кокша у нас! – одобрил Грач, со значением, косясь на капитана.

– Ага! Не то, что некоторые! – Белов согласно качнул головой. – Повариха у них молодец, а капитан – говно!

– Я это не говорил! – не согласился Грач.

– А если заложат? – Белов снова взялся за бутылку.

– Да кто заложит?! – сорвалось с языка у захмелевшего Егора.

Белов с удивлением и строго посмотрел на своего малолетнего боцмана, но сдержался:

– Хотите? Пожалуйста, отнесу!

– Не надо, – неожиданно поддержал капитана старпом, с которого все и началось, – прав Сан Саныч. Может, и правда, кого-то подсунули? Потом, где-нибудь на берегу посидим.

Выпили еще по одной, ели неторопливо, Грач вытер не сильно чистой тряпицей усы, достал махорку:

– Вот говорят, водка вредная, мне один врач настрого запретил, а я думаю… – он ловко оторвал ровную полоску газеты, – не вредная она! Русским без нее никак! Иной раз жизнь так придавит, а выпьешь и ничего, глядишь – радость сделалась! Снаружи, оно, может, и не очень, а внутри уже радость!

Грач послюнявил и подклеил свою «сигаретку». Осмотрел ее, довольный:

– И правительство наше это дело хорошо понимает! – старый механик грозно-весело погрозил козьей ножкой в низкий потолок каюты.

Егор пьяно хмыкнул и радостно качнул головой. Он не любил водки, но с мужиками выпивать очень любил.

– Ты, Егорка, слушай, сынок! Сталин это понимает в тонкостях! Я в машинах так не шуруплю, как он в этом деле! Русской водки и английская королева иной раз спросит!

Выпили спирта за русскую водку.

Разговорились о частой непогоде в северных широтах, о штормах в открытом море.

– Мне и орден за плохую погоду дали, – улыбнулся капитан, вытирая руки от жирной рыбы.

– А как получилось-то? – спросил Грач, – расскажи, Сан Саныч, я думал «Красную звезду» только за боевые дают, а вы суда гнали из Германии… Тебе сколько же лет было?

– В сорок шестом… сколько? Восемнадцать уже было… – Сан Саныч, скромничая, пожал плечом, но все затихли с интересом. – Я вторым помощником капитана шел, а в Архангельске перед выходом старпом заболел, я сразу и стал первым.

– Ну рассказывай порядком! – настаивал Грач.

Сан Саныч взял у старпома папиросу, прикурил неторопливо, как будто вспоминал:

– Вышли из Архангельска двенадцать судов, мы на сухогрузе «Хабаровск», у немцев он «Бремен» назывался. Сначала в кильватер по Двине, потом по-походному «стайкой» – все друг друга видим, погода хорошая, Белое море прошли спокойно. В Баренце штормило и потрепало здорово – я первый раз в море, такой волны не видывал, иногда думал, разломиться сухогруз – длинный же! Но ничего, морское судно, а был и танкерок речной, так его полностью волной накрывало! Ну вот… неделю шли до острова Вайгач. Там больше недели стояли, бункеровались, чинились… а у меня капитаном был Самойлов Иван Демьяныч, заслуженный капитан, войну прошел в самом пекле – на Северном флоте! А до этого дела, – Белов кивнул на бутылку, – не сдержанный был… сам мне рассказывал, как они пили в войну. Говорил, нельзя без этого было, нервы человеческие не выдерживали. Короче, день мой капитан из каюты не показывается, другой… вызывает на совещание начальник экспедиции Воронин, покойник уже, царствие небесное, человек был властный… раз, другой вызывает… а мой пьяный – вокруг себя ничего не видит. Что я сделаю?! Пацан против него, я и подойти не смею! Короче, прибывают к нам на «Хабаровск» начальник экспедиции с начальником морской проводки и с помполитом. Мой мрачный, только похмелился с утра, ну и – слово за слово – хреном по столу! Мужик здоровый был, сгреб помполита за китель, чуть за борт его не выбросил, еле отняли. Утром по экспедиции морпроводок приказ – списали моего капитана, дело на него завели… а нам выходить через два часа. Иван Демьяныч протрезвел, пошел к Воронину, тот-то его очень уважал, и говорит, оставляй Белова капитаном, – Сан Саныч помолчал строго, – некого было больше. Так и оказался я в Карском море капитаном сухогруза. Только вышли – туманы начались, и такие поганые – в ста метрах ничего не видно. Глаза трешь, кажется, что ослеп…

– Туманов и у нас хватает… – заметил Грач.

– Не-ет, – не согласился Белов, – совсем другое дело! Как в молоке идешь, носа судна не видно! Слава Богу, навигация у немцев была… у нас и сейчас такой нет! Так и шли сутками – туман и туман кругом – а мы как-то идем! У меня ноги тряслись, лучше уж шторм! Идем группой, обстановка все время меняется, льды, туман этот… Из двенадцати судов семь на мели залетели – кто-то пробился, один сухогруз на камни выбросило, а меня пронесло!

– Ох-ох-ох, дело наше флотское… давайте сынки, – Грач взял свою кружку, – заслуженный мужик был Иван Демьяныч… А в войну, ребятушки, не приведи Господи… в командах старики, да пацаны-малолетки… И ничего – работал флот! Все для фронта, все для победы, чего и говорить! – Грач замолчал, поглаживая больной бок, – а над этими стариками нквдешные рожи со своими пистолетами стояли. Столько несправедливости было! Половина капитанов в эту мясорубку ушли!

Все молчали. Ветер шумел через открытый иллюминатор, туда же уплывал тяжелый табачный дым.

– Как мы эту войну пережили?! – Грач сокрушенно качал головой. – Не понять нам этого никогда! Оно никому уже и не интересно, герои, и всё! А как и что было?

В поселок Дорофеевский пришли на другой день к вечеру. Встали на рейде. Совхоз имени Карла Маркса отстроился на краю небольшого старого поселка. Жилые бараки в два ряда, аккуратные длинные склады у берега. Погрузочный тельфер, широкие мостки вели к рыборазделке, сети и невода аккуратно развешены. Два больших деревянных бота покачивались на якорях, а у берега стояли с десяток разных лодок.

Спустили шлюпку. Грач, Белов, на руле боцман, на веслах Повелас и Йонас. Старпом остался на буксире. У берега их встречал молодой мужчина в сапогах, галифе и фуражке офицера госбезопасности, но обычном гражданском пиджаке:

– Лейтенант Габуния! Комендант этой крепости! – Лейтенант улыбался открыто, никак не стесняясь своего наряда. Черные, длинные не по Уставу и волнистые волосы, на которых еле держалась, лихо заломленная назад форменная фуражка, озорные глаза, черные усы и выразительные вороновы крылья бровей. Белов, перешагивая через борт шлюпки и подавая руку, невольно улыбнулся ему навстречу, отчего лейтенант улыбнулся еще шире, обнажая белые зубы.

Вечером поплыли неводить. В мотобот сели молодые женщины и девушки, и один белокурый парнишка лет семнадцати. Сзади тянулись на веревке две большие лодки с неводом. Всем распоряжался пожилой, однорукий и молчаливый бригадир. Он стоял на руле, рядом устроились Белов и Габуния.

Отплыли километров пять, причалили к пескам, выгрузились и началась привычная работа. Все делалось почти молча, изредка бригадир подавал голос, да девчонки переговаривались негромко и хихикали. В лодку с неводом сели парнишка с женщиной и стали выгребать в глубину. Невод падал с кормы, расправлялся неровной линией деревянных поплавков, несколько девушек с голыми ногами и подоткнутыми юбками взялись за береговой конец невода. Оживление вносил Габуния, он уже был одет в «рабочее» – старые полевые галифе и гимнастерку, шутил с девушками, на что они отзывались улыбками, а иногда и острыми шутками.

Было тепло, даже жарко, Белов с Егором разделись до тельняшек, но вскоре снова надели тужурки – комары прокусывали нещадно.

– После шторма их, считай, нет совсем! – Габуния протянул баночку с мазью, – берите! Деготь берестяной с вазелином! Наше, Дорофеевское изобретение!

– Да ну! – не согласился Грач, – этому изобретению сто лет!