Счастливчик

Поэтому, мысленно извинившись перед Крутым, он произнес:

– Я.

– Вот как? – заинтересовался Первый секретарь. – И слова твои?

– Мои, – вновь взял на себя ответственность певец, теперь уже попросив прощения у Николаева.

– Еще у тебя что-то есть?

– Есть, – не стал скромничать Веня.

– Ну, тогда слушаем.

Ректор пытался объяснить Приходько, что каждый из солистов исполняет лишь один номер, но тот даже к нему не повернулся. Веня же решил больше не беспокоить Крутого, а попробовал обратиться к Добрынину:

– «Прощай, со всех вокзалов поезда…», – ударил он по клавишам.

Эффект от второго номера превзошел предыдущий, потому что теперь хлопали и первые пять рядов. Далее Вене пришлось извиняться перед Тухмановым, Антоновым и Газмановым, потому что следующими были их композиции. Его не хотели отпускать. Он слышал, как пышногрудая дама, сидящая прямо за Приходько, наклонилась и произнесла фразу, в которой присутствовало слово «гений». Еще один гость настоятельно просил Ростовцева десятого ноября в пятнадцать часов прибыть в Ленинградскую консерваторию «…с нотами и партитурами произведений, если таковые имеются».

Аня не ожидала, что песни композиторов будущего Вене придется признать своими. Вначале она даже пыталась его за это ругать, но потом поняла, что другого выхода у него не было. Он пообещал ей, что постарается больше ничего не присваивать. Однако к визиту в консерваторию тщательно готовился и записал не только ноты исполненных им песен, но и слова. Было ясно, что от этого мероприятия, как ни от чего другого, зависит его будущее, как бы двусмысленно это не звучало.

И, наконец, этот день настал. В костюме от фабрики «Заря», югославских туфлях и с папкой под мышкой Веня прибыл в Ленинградскую консерваторию имени Римского-Корсакова. Его проводили в аудиторию с роялем, где уже находились несколько человек. Девушка, сопровождавшая его, радостно сообщила:

– Вот, товарищи, Вениамин Сергеевич Рословцев, знакомьтесь. А Вениамин Ефимович скоро подойдет.

Как только она вышла, самый молодой из присутствующих встал и протянул руку:

– Слава Пожлаков, может слышал?

– Слышал. Очень приятно, Веня Рословцев.

– Давай, Вень, пока Баснера нет, сбацай нам что-нибудь.

Остальные в этот момент засмеялись. Вене показалось, что как-то даже пренебрежительно.

– Давай, давай, не стесняйся, – подал голос другой. – Посмотрим, какой ты самородок.

Вене очень захотелось доказать, что эти люди точно не зря сюда пришли. Поэтому он совершенно забыл о просьбе Анюты.

– А на английском можно? – поинтересовался испытуемый, садясь за рояль.

– Да хоть на китайском, – подмигнул курчавый блондин.

«Эмти спейсис, вот арви ливин фо…, – затянул Веня, наблюдая за слушателями.

По мере разворачивания темы «Шоу должно продолжаться» снисходительные улыбки с их губ начали сползать. Когда же грянул припев, улыбки уже отсутствовали, потому что были раскрыты рты. Не закрывались они до последнего аккорда и после него. Первым отреагировал Славик:

– С ума сойти! Ты хочешь сказать, что это тоже ты сочинил?

– Нет. Это песня группы «Квин», – сказал чистую правду Веня.

Хоть ему было известно, что данный хит будет написан лишь через двадцать с лишним лет, у него не было ни малейшего желания извиняться еще и перед Фредди Меркюри.

– Квин? Не слышал. Битлз, Роллинг стоунз, Энималз – слышал. Надо друзьям заказать диск.

– Ну-с, и где же наш герой? – послышалось от двери.

– Вот он, – кивнул Пожлаков. – Кое-что уже показал.

– Что же?

– Песню одной английской группы. Превосходно.

– Ну, скажем, иностранщина мне не нужна, а вот то, что напевала мне Лидия Семеновна, было бы интересно послушать. Как вас зовут, молодой человек?

– Вениамин.

– Как?! Не может быть? Тезка! Наконец-то, коллега с моим именем. Дай-ка, бумаги, Вень, полистаю, – протянул Баснер руку.

Он открыл папку и углубился в изучение «Вениных» произведений. На это ушло минут десять, не меньше.

– Так и есть, – хмыкнул мэтр. – Похоже, не обманули. Все произведения оригинальны. Давайте, теперь послушаем вживую.

Вене вновь пришлось потревожить рояль и исполнить все пять шедевров. Было забавно наблюдать, как к предыдущим открытым ртам добавился еще один.

– Прелестно, – по окончанию озвучил вердикт Баснер. – А вам как?

Все присутствующие закивали головами.

– Думаю, как эти вещи представить худсовету, – продолжал он. – По одной или все сразу? Как вы считаете?

– Проще все сразу, Вениамин Ефимович, – ответил курчавый. – И чтоб автор тоже там был.

– Безусловно, он будет. Просто, я сомневаюсь… все песни про любовь и ни одной нет про направляющую и руководящую, – понизил голос Баснер в конце предложения.

– Почему? – возразил Станислав. – Там есть одна про войну.

– Этого не достаточно. Думаю, что в самой громкой из них нужно изменить текст.

– Это в какой? – поинтересовался Веня.

– В той, где «…лепестками белых роз наше ложе устелю». На что намекаешь, Рословцев? Там у нас в худсовет приглашают таких членов, которые и в милицию могут позвонить. Миш, Рябинин, можешь сюда другие слова вставить?

– Запросто, – ответил единственный из присутствующих поэт. – Я знаю, какой текст сюда подойдет. Например: «Я люблю тебя всерьез, дорогой мой комсомол…» и так далее.

– Ну, и ладушки.

Худсовет состоялся спустя неделю в Ленинградском отделении Союза композиторов СССР. Все его члены единогласно одобрили произведения молодого композитора и рекомендовали их для использования в филармониях страны.