Столько зарабатывать нельзя. Переработанный вариант моей книги «Проверка золотом»

– Попал, попал, он вне конкурса прошел, без жеребьевки – раздались голоса мужиков.

– Слава тебе, Господи, есть среди вас умные. А Салахетдин? Или решили, что повара из своей девятки выберете. Кто варить-то умеет?

– Виктор Сергеевич, они меня забыли, но я бумажку нужную вытащил. Еду я, – по комнате прошел неразборчивый гул голосов.

– Лады, – Кербиев почувствовал себя в своей стихии, видимо, начальник в нем давно уже дремал. – Гоша, отвернись от них. Остальные построились в шеренгу.

Когда неровная шеренга из девяти старателей выстроилась за спиной у Гоши, Кербиев распорядился:

– Захар и Салахетдин, выйдите из строя. А ты, Гоша, назови цифру от одного до семи.

– Шесть! – с азартом рявкнул Гоша.

– Шестой слева остается дома. – Кербиев повернулся к двери и пошел.

Через пару шагов приостановился и объявил: «Через полчаса вся группа собирается у меня».

Кербиев собирается

Завтракал Кербиев и без того плотно, а в день отъезда вообще блажь накатила. Он впервые участвовал в прокладке зимника и не представлял себе, с чем придется столкнуться, а в рассказах бывалых чего только не наслушаешься. Решил для начала усилить утренний рацион. Взял с полки брикет с надписью «Каша гречневая», привычно залил крупу кипятком, оттер от солидола банку с говяжьей тушенкой, заправил кашу. Пока варево готовилось, он толстыми пластинами нарезал сало, обжарил на сковороде вместе с ломтиками хлеба и вбил туда три яйца. Когда каша сварилась, он уже был сытым, но бросить дело на полдороге ему не позволял характер. Каша с тушенкой пошла в желудок поверх яичницы, но на четвертой ложке возникли сложности, и он начал себя уговаривать: «Ну, Витя, ну еще кусочек, ну съешь, будь ласка», «Да отстань ты, пень трухлявый, я на первом уже сижу». От души посмеявшись над старой хохмой, он запил еду кружкой чая, а остатки каши, там еды было еще на троих мужиков, выложил в литровую банку и засунул в рюкзак. Индивидуально еду никто не брал, так как все закупил Салахетдин по единогласно утвержденному походниками списку, но не выбрасывать же готовую пищу.

Телу стало тепло и приятно, Кербиев задавил желание прилечь и взять в руки книжку. Тут недавно на черном рынке он за тройную цену купил «Живые и мертвые» Симонова и с большим интересом читал ее. Встряхнувшись, как собака, он сделал несколько гимнастических упражнений и начал одеваться. Для начала подошел к окну, полюбовался на причудливый ледяной узор на стекле, подышал на него и терпеливо протер дырочку в том месте, где висел термометр. Посмотрел, и глазам не поверил. Тогда протер глаза и посмотрел еще раз: красный столбик спирта на термометре четко подпирал черточку рядом с цифрой 50. В конце февраля температура так низко еще не опускалась, но из-за этой «мелочи» откладывать поход никто не будет.

Натягивая на себя женские рейтузы, Кербиев ехидно ухмыльнулся: «Видели бы сейчас родичи, во что настоящий мужчина наряжается! Только не знают они, что с этими женскими подштанниками никакие кальсоны не сравнятся. Одно неудобство: гульфика не хватает». Он обратил на них внимание в предбаннике городской бани в Магадане, где все до единого мужики натягивали их на себя под брюки, и решил обзавестись такими же. Неожиданно возникла проблема: рейтузы продавались в отделе женского белья среди белых лифчиков, трусов блеклых расцветок – трикотажных и с начесом, а также кучей всякого другого барахла, названия которого он не знал и даже не представлял себе его назначения. Заставить себя зайти в этот отдел он мог бы только под угрозой смерти. Пришлось просить женатого друга.

Тельняшка, фланелевая «ковбойка» и свитер украсили верхнюю половину тела. На ноги надел великолепные унты из собачьего меха. Лучше них обуви на Севере не существовало, поэтому достать их было практически невозможно. Друзья помогли купить за двойную цену. Те, кому унты не достались, носили валенки на толстенной войлочной подошве. Вокруг шеи обмотал шерстяной шарф, закрыв нижнюю половину лица до самых глаз. Аккуратно надел кроличью шапку с опущенными ушами и залез в полушубок из овчины, крытой сверху тканью. Затянул ремень на поясе, накинул на плечи рюкзак, захватил меховые рукавицы и шагнул за порог квартиры. Его первый шаг к будущему прииску был сделан.

В путь

Подходя к месту сбора Кербиев не сразу понял, что происходит. Но то, что увидел, было страшно. Два «Урала» из трех горели. Стряхнув оцепенение, он включил аллюр «рысь», и пытался прокричать единственный мучивший его вопрос: «Почему не тушите?». Крик на таком морозе не получался. К тому же, добежав, он понял, что сбил дыхание, и начал хватать всех за руки и хрипеть: «Огнетушители! Где огнетушители?!». Мужики расхохотались, а старший из водителей подошел к председателю и, пряча смеющиеся глаза, сказал: «Успокойтесь, Виктор Сергеевич. Это мы машины к выезду готовим, – и пояснил, – При такой температуре резина становится хрупкой, ехать нельзя. Вот мы ее обливаем бензином и поджигаем, греем ее. С виду вроде страшно, а на самом деле безопасно, если с умом. Вон, Юрка под машиной лежит, паяльной лампой картер отогревает. Масло в нем твердым стало. Не волнуйтесь, Виктор Сергеевич, еще полчаса, и тронемся».

Успокоился Кербиев не сразу. Вид горящих покрышек не способствовал душевному равновесию. Хорошо, что не надо было суетиться и что-то организовывать. Захар знал дело и спокойно, деловито проверял готовность группы к выходу на прокладку трассы. Механик по образованию и по должности в артели, он с пристрастием допросил водителей и Гошу об осмотре техники. Пересчитал бочки с топливом и выборочно заглянул в некоторые. Соляру керосином он разбавлял самостоятельно, поэтому низкая температура воздуха его не пугала. Проверил провизию. Его внимание привлекли десятка 2 картонных коробок со льдом болотного цвета:

– Ты что, Салахетдин, казахскую кухню будешь нам внедрять? Так ты один казах, а остальные русскую пищу едят.

– Если бы ты не дружил с председателем, Захар, я бы сказал, что ты дурак.

– Ты, ты… – задохнулся Захар.

– Да кто я – знаю. А вот ты не знаешь, так не говори. Суточные щи – настоящая еда русских ямщиков. Рассказываю, чтоб ты не считал казахов глупыми. Зимой перед дорогой ямщикам жены готовили заправку. Тушили квашеную капусту с луком, кореньями, иногда с говядиной, а чаще с грибами. Потом раскладывали в горшочки порции на один раз съесть и выносили на мороз. А утром ставили горшочки в сани. Ямщик приезжал в ям. Что такое ям, слышал? – Захар в растерянности кивнул головой. – Так вот в яме он брал кружку кипятка и заливал в горшок. Получались шикарные щи без всяких хлопот.

– Любопытно… А почему все-таки суточные?

– А он их раз в сутки готовил и ел всегда свежими.

– А тебе эту историю ворона на хвосте принесла? – Кербиев не утерпел и встрял в разговор.

– Нет, Виктор Сергеевич, – смутился Салахетдин, – Шурик Неверов посоветовал. Он же и про ямщиков рассказал.

Раздался дружный хохот, а Захар завершил осмотр пищевых запасов фразой: «Ну, колы Шурик, тоды вопросов не имею».

Отправлялись в путь четырьмя машинами: три «Урала», груженые приисковым оборудованием, КРаЗ, груженый бочками с бензином и соляркой для самого себя и тракторов. К нему же на жесткой сцепке взяли на буксир бытовку на полозьях, в которой будут ехать члены команды, не поместившиеся в кабины, и два трактора. Первую сотню километров наметили проехать по руслу Колымы. Снег на льду реки был плотным, хорошо слежавшимся, прихваченным к тому же морозом, прокладка будет легкой. А потом надо уходить вправо и дальше идти по бездорожью между сопками. Вот тогда бульдозеры с волокушами включатся на полную силу.

Наконец, Захар прокричал: «По машинам!». К председателю подошел тот самый пожилой водитель, который рассказывал о способе разогрева шин: «Виктор Сергеевич, я иду первым, Вы садитесь со мной в кабину. Я понимаю, что старший Захар, но Вы все равно главнее, Вам и ехать в головной машине. Меня Авдеичем кличут».

– А почему не трактора идут впереди?

– Они само собой, – улыбнулся Авдеич на замечание начальника. – Просто я забыл прибавить, что иду первым после тракторов.

– Ну, прозвучало, прямо, как первый после Бога, – не удержался Кербиев от комментария.

Устроившись в кабине, первым делом он осмотрелся:

– Авдеич, а почему мы людей в будке везем? Ведь в кабинах по три сиденья.

– А вот посажу сюда третьего, тогда поймешь, то есть поймете. Трое в тулупах – это тесно, рулить неудобно. Ну, ладно, благослови, Господи, поехали».

– Поехали, Авдеич. Кстати, если тебе удобно на ты ко мне обращаться, то я ничего против не имею.

– Буду иметь в виду. Оно когда как получается. – Авдеич включил вторую передачу, отпустил сцепление, и «Урал», размеренно затарахтев мотором, плавно тронулся с места.

Движение по застывшей Колыме трудностей не представляло и первые сутки шли ровно. Впереди уступом с осточертевшим ревом двигались трактора. К каждому из них была прицеплена волокуша из круглого леса, связанного в плоты. Эти «плоты» сдвигали снег в стороны и уплотняли получавшуюся дорогу – зимник. Ширина ее позволяла разъехаться двум грузовикам. Извилистая река сильно удлиняла путь, но сокращала время достижения цели.

Быт наладился довольно быстро: сказывался опыт комбинатских водителей. Особенно Кербиеву понравились завтраки. Для экономии времени с утра открывали банки с болгарским компотом из абрикосов или персиков из расчета одна банка на двоих. Плоды съедались, сироп выпивался. Отчаянно хотелось добавки, хотя ему сказали, что сытости до обеда хватит. Авдеич, заметив, с каким сожалением Кербиев передал ему полупустую банку, рассказал: «Представляешь, Виктор Сергеич, я несколько лет мечтал съесть в одиночку банку компота, но никак не получалось. Открою, поставлю перед собой, а тут то жинка, то пацаны мои, то сосед зайдет. Ну, и присоединяются, значится. Злился я, но вида не казал, я по натуре не жмот. И вот довелось остаться одному. Открываю банку, съедаю половину и чувствую, что больше в меня не лезет: наелся! Так что не горюй, банка на двоих – это нормально». Обед и ужин готовили сообща, но верховодил здесь Салахетдин, как наиболее опытный в кухонных делах. У казахов мужики хорошо готовят.

В дороге на Коркодон

На четвертые сутки пути Кербиева охватила тянущая душу безысходность. Вспомнились читанные-перечитанные рассказы Джека Лондона, его реалистичные описания белого безмолвия. Невозможно передать словами состояние человека, который сидит в тесной кабине десять часов в тулупе, унтах и тупо смотрит на ползущие по снежной целине трактора. Через четыре часа начинается боль в коленях, хочется немедленно выпрямить ноги. Еще через пару часов к коленям подключается спина. К концу дня мышечная боль переходит в головную, которая из без того раскалывается от натужного рева тракторных моторов.

– Авдеич, как, по-твоему, сколько километров еще осталось?

– Не спрашивай так, Виктор Сергеевич. На Колымских трассах предполагают сколько ночевок осталось до конца пути. Так вот, не знаю я. Ты же погоду чуешь?

Кербиев покрутил носом, посмотрел по сторонам, ничего не почуял, но слова Авдеича его встревожили. Похоже, что погода, и правда, менялась. Подул ветерок, который моментально проник в кабину, и от этого стали мерзнуть ноги. Снаружи тоже похолодало, хотя столбик спирта в термометре пополз вверх к тридцати градусам. У северян в ходу термин «жесткость погоды». Если скорость ветра умножить на два и прибавить к температуре воздуха, это и будет жесткостью. При скорости ветра 15 метров в секунду и наружной температуре 30 градусов жёсткость погоды будет равна шестидесяти баллам. Кербиев в задумчивости ответил: «Ветерок почувствовал, жесткость сейчас вверх поползет. Кстати, я термин „жесткость погоды“ понял, когда стал посещать парилку. Сидишь себе при 90 градусах и балдеешь. А стоит веничком махнуть, воздух раскаленный тронуть с места, и он ошпаривает. Так и мороз обжигает. На улице штиль – ты терпишь, а стоит боженьке по морозцу „веничком махнуть“, и холод заберется во все неплотности твоей одежды». Авдеич улыбнулся и кивнул головой: «Хорошо сказал».

Ветер принес еще одну проблему: утро начиналось с откапывания машин. Тут все пятнадцать человек, включая председателя, брали в руки лопаты и в течение часа занимались физзарядкой. После второго откапывания он задал водителю мучивший его вопрос:

– Авдеич, вот мы проложим зимник, а его опять заметет. И что на обратном пути делать будем?

– Да то же самое, что и сейчас: лопаты в руки и вперед. Нас пятеро, да ты шестой – это сила. Бывало, и вчетвером управлялись.

Не обошлось и без нервотрепки. В один из моментов Авдеич остановился и достал карту, чтобы уточнить дальнейший маршрут по одному ему известным ориентирам. Постояли минуты три, не больше, и поехали, повернув чуть левее. Через некоторое время Авдеич сказал: «Стреляют, что ли? И Колька отстал. Тормозить надо». Остановились, прислушались. Снова раздался выстрел. Авдеич с председателем выпрыгнули из машины. Вся колонна стояла и народ гуськом тянулся к последней машине. Они присоединились и дошли до бытовки, дверь которой была открыта нараспашку, а в проеме стоял Серега с «тулкой» 12-го калибра. Оказалось, что во время короткой остановки один из пассажиров бытовки решил выскочить на улицу «по-большому», да не успел, колонна тронулась раньше, а за пургой последняя машина его и не приметила. Мужики в бытовке загоношились, начали кричать, стучать, но все было бес толку. Тут Сереге и пришла идея взять в руки ружье. Четверка добровольцев, не дожидаясь команды, отправилась на поиски страдальца. Оставалось надеяться, что у парня крепкие нервы и сильная уверенность в товарищах. Так и получилось. Колонна успела уйти почти на километр, так показалось группе поиска, и минут через десять они чуть ли не лоб в лоб столкнулись с Генкой Новожиловым, уныло бредущим по уже еле различимой колее. На обратном пути пятерка человек уже не различала колею, но впереди всеми фарами светили грузовики, а Санек, водитель КрАЗ «а крутил ручку небольшой, но отвратительно громкой сирены. Обошлось, но выводы сделали.

Десант на прииск высажен

Все в мире имеет конец. Кончилась и опостылевшая трасса, длившаяся семь ночевок. В последний день пути температура поднялась до двадцати восьми градусов, ветер прекратился и невысоко над горизонтом солнце плавно скользило больше десяти часов. В нужную точку прибыли около семи вечера. Солнышко успело спрятаться за сопки, сумерки быстро перешли в темень, и первая ночевка на новом прииске разворачивалась под светом фар.

Бытовку отцепили от машины, установили на место, с разгрузкой автомобилей решили подождать до утра, а сейчас всех ждал праздничный ужин в честь открытия прииска. В походе кашеварил казах Салахетдин, который весьма трепетно относился к своему имени и обижался, если его коверкали. Пришлось заучивать. Готовил он не профессионально, но с супами из пачек, кашей с мясом из банок, полу съедобными пельменями из кулинарии – с таким набором продуктов справлялся очень хорошо. Дважды за неделю пути подавались суточные щи, от которых народ балдел, а сегодня Салахетдин показал, на что он способен. Днем, чтобы поскорей добраться до точки, лишь съели сухой паек, а к ужину походников ждал душистый гороховый суп. И пусть горох тоже был из пачки, зато бульон был из настоящих копченых свиных рулек. Кербиев дождался, когда народ расположился в бытовке кто где мог – комфортно там могли жить только восемь человек – разухабисто рубанул рукой, словно шашкой, и торжественно провозгласил: «Давай!». Салахетдин вытащил из закромов шесть бутылок «Столичной», достать которую можно было только в магаданском ресторане. Народ загалдел, развеселился, председатель уточнил: «Одна треть присутствующих знает, что я не пью водку. Также не терплю, когда другие пьют на работе, а работа у нас начинается с выезда на прииск и заканчивается с возвращением домой. Но сегодня день нерабочий, начинайте, мужики».