Клеймо на крыльях бабочки. Исторический роман

*

Начало светать. Она очнулась ото сна. Карета ехала более пяти часов. Остатки сновидений освобождали сознание, мысли побежали, споря, убеждая и обгоняя друг друга: "Слишком рано,…Они ещё ничего не обнаружили. Когда обнаружат пропажу, я буду уже далеко,…Они не будут преследовать меня, чтобы избежать ещё одного скандала,…".

Тело ломило от долгих часов сна на жёсткой скамье. Девушка потянулась и выглянула в окно. Дождя уже не было. Бледное осеннее небо быстро розовело. Карета медленно тащилась под уклон вдоль ещё зелёных берёз и жёлто-красных клёнов, отливающих старым золотом. Долина ложилась у подножия склона. В лёгкой дымке тумана она казалась накрытой нёжным белым пухом. Веер солнечных лучей вдруг раскрылся по небосклону и позолотил тонкие кружевные облачка. Жёлтые листья клёнов вдоль дороги, ещё мокрые от дождя, загорелись, заискрились, обласканные яркими лучами. Девушка зажмурилась от бьющиx сквозь листья и переливающихся в каждой капле росы солнечных лучей.

Солнце быстро захватывало небо. Карета въезжала в пылающий огненным цветом лес. Осень уже залила его жёлтой, багряной и лиловой красками. Опавшие листья плотным ковром покрывали землю. Солнечные лучики просачивались сквозь золотые витражи клёнов и вспыхивали, словно пламя. Девушка опустила окно кареты, поёжилась от набежавшей прохлады и подставила руку солнечным бликам. Солнечные зайчики прыгали на её ладони, смеялись, прятались и выскакивали между пальцев. Три наглые сороки, прыгая с ветки на ветку, без умолку тараторили. Девушка усмехнулась: «Как будто я опять слышу её болтовню,…».

Это короткое воспоминание всколыхнуло в душе самые противоречивые чувства: тоску, сожаление, леденящий душу страх и отчаянное желание вызова всему миру. Иллюзии, на короткое время навеянные нежностью первых лучей солнца, уходили. Она закрыла окно и натянула на себя накидку: "Нужно только успокоиться, нужно взять себя в руки,…Ехать дальше, к границе,…Найти место гувернантки в богатом доме,…". Она опять задремала и проснулась от голоса кучера:

– Госпожа!.. Госпожа!..

– Что?

Она испуганно встрепенулась и приоткрыла шторку. Утро разгоралось, обещая замечательный день. Лучи осеннего солнца легко касались земли. Карета остановилась у придорожной таверны. Кучер хотел покормить лошадей после долгой ночной дороги и сам позавтракать. Девушка некоторое время сидела в карете, затем взяла свой саквояж и вошла внутрь таверны. За столом в центре зала завтракала семья провинциальных дворян с тремя детьми. Они были всецело поглощены завтраком, неторопливо отправляя в рот пищу. И только мать семейства окинула вошедшую девушку угрюмым взглядом. Слуги дворянской семьи и кучер расположились ближе к огромному камину, заставленному котелками разных размеров, в которых что-то булькало или жарилось.

Полная хозяйка таверны, в белом фартуке и закатанными по локоть рукавами, уже подавала кучеру горячий пирог с мясом, залитый густым соусом, и большую кружку молочной сыворотки. Она поклонилась девушке:

– Есть сыр и свежее молоко, госпожа. Пастухи принесли рано утром.

– Стакан молока, пожалуйста.

Девушка присела к столу у окна, спиной к залу.

Завтрак был закончен, карета снова ехала через лес. На почтовой станции меняли карету и лошадей. Девушка, стараясь сохранять спокойствие, предъявила документ. Чиновник, хмурый, что его оторвали от обеда, лишь мельком взглянул на бумаги. Получив от девушки оплату, он вернулся к накрытому столу у камина.

"Всё-таки следует переодеться,… Пока мой несчастный вид не начал вызывать вопросы,…"

Садясь в карету, она велела новому кучеру:

– В следующем на пути городе остановись у салона хорошей модистки.

Терзающая внутренняя тревога не отпускает. Но мерное покачивание кареты, мягкое осеннее солнце и голос кучера, напевающего что-то себе под нос, притупляют её. Яркий свет дня не позволяет вернуться ночным страхам. Лесной пейзаж за окошком кареты сменяет череда маленьких городков на пути. Слабая улыбка трогает губы девушки, прильнувшей к открытому окну. Надежда вспыхивает робким лучиком и заставляет тревогу забиться в угол кареты. Экипаж едет весь день, останавливаясь на короткое время в городках и почтовых станциях. Солнечный свет постепенно теряет свою яркость и плавно переходит в сумерки. Всё вокруг опять погружается в ночь. Мрачные мысли и воспоминания, потерявшие днём свою остроту, снова начинают кружиться, как коршуны. Но впечатления от дневного путешествия и накопившаяся усталость дают о себе знать. А тепло от большой пушистой шали, купленной по дороге в салоне модистки, так приятно обволокло тело.

Дремоту сменяет глубокий сон, который скоро прервёт ударивший в неплотно закрытые шторки кареты голубовато мерцающий свет большой луны.

*

"…Освещённая пламенем камина и свечами в тяжёлых подсвечниках комната наполнена запахом душистых трав, развешанных аккуратными пучками вокруг камина, и запахом горящих смолистых поленьев в очаге. Пламя свечей отбрасывает крошечные пляшущие тени на изящную мебель, обитую репсовой тканью и на стены комнаты.(1) Картины в тяжёлых рамах на стене хранят мир разрушенных храмов, лежащих в траве мраморных колонн и милых красавиц в лёгких платьях, с белыми цветами в распущенных волосах, набирающих воду из раковин античных источников. Большая чёрная собака заняла своё место на полу у камина. Время от времени она вскидывает голову, прислушивается к шуму дождя снаружи и, зевнув всей пастью, опускает голову на вытянутые лапы. Высокие окна комнаты закрыты бархатными шторами, немного заглушающими шум непогоды за окном. Теплота от горящих поленьев и томный запах трав делают комнату маленьким островком тишины и покоя. Две женщины в креслах у камина прервали оживлённый разговор. Вошла служанка с большим чайником, залила кипяток в серебряный чайничек на подносе и молча поклонилась.

– Спасибо, Полли. Проверь двери и задвижки на ночь и можешь идти наверх к себе.

Пожилая женщина в сером шёлковом платье отпустила служанку. Дождавшись, когда за ней закрылась дверь, она смешала травы в фарфоровой чаше и залила их кипятком из серебряного чайника. Сухие кусочки медленно раскрывались в горячей воде, источая сладко-пряный запах. Женщина помешивала отвар ложечкой, поднимая оседающие на дно чаши лепестки. Её полные белые руки двигались мягко и плавно. Каждое её движение было медленным и законченным.

– Как чудесно пахнет, просто волшебно,… – молодая девушка с наслаждением вдохнула аромат.

Пожилая женщина улыбнулась краями губ, не желая нарушать строгости своего ритуала. Ароматный напиток был разлит в чашки и на лицо женщины вернулась нежная улыбка:

– В тебе заключена чувственная магия твоей матери, милая девочка, ветер носит её с твоим дыханием. Эту магию впитывает твоя кожа, твоя душа звенит ею, твои глаза наполняются ею, – женщина подала девушке душистую чашку.

– Я уже почти не помню её, Каталина,…– девушка пригубила напиток.

Женщина вздохнула, взяла со столика маленькую книгу в кожаном переплёте и открыла на странице с закладкой:

– Я должна тебе кое-что показать,…– она пробежала глазами страницу.

– Мне трудно поверить в это, – продолжала девушка. – Каждый день я вижу эти полные нелюбви взгляды, устремлённые на меня. Только в библиотеке, куда она никогда не заходит, я могу принадлежать самой себе. Думаю, даже это возбуждает в ней неприязнь. Я не помню ни дня, когда бы меня не окружало это отчуждение. Это невыносимо. Благо, что за книгами я не замечаю, как бежит время. Когда она пыталась сжечь в камине ваши книги, это перешло в открытую войну. Она вела себя как безумная.

– Темнота разума и предрассудки движут женой твоего отца. Как, впрочем, и большинством людей. Поэтому тебя окружает это отчуждение. Не нужно бояться этого, милая,…

Каталина задумалась, отложила книгу и подошла к девушке. Мягко положив ладони на её голову, она тихо продолжала:

– Не бойся одиночества среди неблизких тебе людей, дитя моё. Только так ты охраняешь свой внутренний мир. Так ты ставишь невидимую преграду от вторжения чуждых тебе сил, которые могут разрушить тебя. От тебя одной будет зависеть, сможешь ли ты правильно употребить свой удивительный дар и насладиться своей силой. Сможешь ли ты употребить его себе во благо. Когда наступит твой момент озарения, ты станешь собой.

– А что я почувствую, когда наступит этот момент?

– Сложно сказать словами, дитя моё. Как сложно объяснить, что ты чувствуешь, когда стоишь под потоком лунного света, когда вдыхаешь запах зрелой розы после дождя. Ведь озарение – это возможность увидеть невидимое и осязать телом то, чего нельзя коснуться. Глухая высокая стена разделяет мир простых людей и другой мир, невидимый их глазами. Иначе на земле воцарился бы хаос. Но горе дару, моя девочка, не следующему своему предназначению. В жизни есть немало такого, что может соблазнить тебя использовать его в иных целях.

Собака у камина резко вскинула голову, залаяла и рванулась к входной двери. Каталина подошла к окну и осторожно отодвинула тяжёлую штору:

– Солдаты с приставом,… Боже мой! Опять этот сумасшедший монах. Иди за мной! Ты должна уйти через сад, так они не заметят тебя. Девочка моя, запомни всё, что я тебе говорила, чему я учила тебя. Храни себя!

Каталина схватила книгу со столика и увлекла девушку через комнаты дома к выходу в сад. Сильные удары уже сотрясали входную дверь дома. Крики людей снаружи смешались с шумом непогоды. Собака заливалась лаем и кидалась на дверь. Каталина сильнее сжала руку девушки, ускорила шаги и продолжала:

– Не бойся, дитя моё, только не бойся, всё прояснится,…

Женщина вдруг резко остановилась, не дойдя до двери. Бледность покрыла её лицо. Сквозь небольшое окно в сад были видны тени, двигающиеся в свете факелов. Сильный стук сотрясал уже обе двери дома:

– Именем Его Преосвященства! Немедленно откройте!

Каталина растерянно оглянулась. Путь был отрезан и бежать было некуда. Казалось, что даже каменные стены дрожат от грохота ударов, лая собаки и криков людей, окруживших дом.

– Спрячь! Спрячь её под платье! – Каталина запихнула книгу под юбку платья девушки.

– Немедленно откройте!

Женщина отчаянно прижала девушку к себе, как будто пытаясь своими мягкими руками укрыть её от этого грохота, от осколков их рушащегося мира, который ещё минуты назад казался таким надёжным. Они так и стояли, обнявшись, пока тяжёлая деревянная дверь не поддалась натиску, сорвалась с петель и с грохотом рухнула. Орущая толпа обозлённых людей, как грязный селевой поток, влилась в дом, сбивая с ног и топча обеих женщин…".

*

Со сдавленным криком девушка выпрыгнула из кровати. Сердце так бешено билось в груди, что мешало вдохнуть. Стук в дверь продолжался. Но лай собаки, орущая толпа и страшный грохот от сотрясаемых дверей остались во сне. Остался вежливый стук в дверь и голос служанки гостиницы. Девушка огляделась. Нервный взгляд цеплялся за кровать под балдахином со смятыми от беспокойного сна простынями, за мебель у стены, за брошенную на стулья одежду, за кувшин в тазу на низком столике в глубине комнаты. И, наконец, остановился на окне, наполовину закрытым шторой. Косые лучи солнца проникали сквозь стёклышки оконного переплёта и пятнами ложились на пол. С улицы донеслись звуки цокающих копыт. Гремя колёсами, медленно проехала карета.

– Никого, – выдохнула она.

Лёгкая дымка, которой было подёрнуто сознание, рассеивалась и уносила с собой остатки сна. Стук в дверь прекратился, торопливые шаги служанки стихли в конце коридора. Девушка выглянула в окно. День был ясный, но багровое солнце уже клонилось к закату. Красный свет уходящего дня ушёл с улиц и освещал только крыши соседних домов. Семейство голубей на пологой крыше у окна сонно грелось в красных лучах. Девушка улыбнулась и постучала ногтем по стеклу. Голуби встрепенулись и, вытянув шеи, уставились на неё бусинами немигающих глаз. Но быстро успокоились и недовольно заворковали. Босые ноги быстро озябли на холодном полу и она вернулась в постель под одеяло. Спать уже не хотелось. И не хотелось покидать слабо пахнувшую лавандой тёплую постель.

Рано утром её карета приехала к гостинице в центре города. Второй день, проведённый в пути, почти полное отсутствие сна в последнюю ночь оставили её без сил. Смертельно уставшая, она поднялась в предложенную хозяйкой комнату. Сил хватило только на то, чтобы сбросить с себя одежду, добраться до постели и погрузиться в глубокий сон.

Недалеко зазвонили колокола Собора к вечерней службе. Опять постучали. Девушка соскочила с кровати и отворила дверь. Служанка в аккуратном белом чепце сказала, что ужин будет готов через час. Хозяйка просила узнать, желает ли госпожа ужинать в своей комнате или разделит трапезу с другим постояльцем, с каким-то путешественником. Постояльцев в гостинице только четверо. Две монахини пожелали ужинать в своих комнатах. Если госпожа желает спуститься, то через час ужин будет сервирован на двоих в малой столовой. Подумав секунду, девушка согласилась спуститься в столовую. Но велела принести прежде кувшин горячей воды и прислать другую служанку: