Клеймо на крыльях бабочки. Исторический роман

– Пусть поможет мне одеться.

Она разложила на постели вещи, купленные вчера у модистки в небольшом городке по пути. Через час в столовую вошла стройная, невысокого роста, красивая девушка лет семнадцати, в кремовом шёлковом платье, скромно украшенном рядами кружев. Кружевные воланы рукавов были схвачены ниже локтя тесьмой, которая была единственным украшением её тонких белых рук. Нежное лицо было бледно. Под глазами лежали тёмные круги, отчего глаза девушки казались огромными. Русые, с золотистым отливом волосы были собраны в причёску, открывающую шею. На шее блестела тонкая цепочка с жемчужной подвеской.

В столовой, за столом у камина, сервированным на двоих, сидел мужчина лет сорока. Тёмные дуги густых бровей над чёрными глазами, немного смуглая кожа лица, тонкий, с горбинкой нос выдавали в нём южанина. Пудреный парик, бархатный камзол, кремовые кюлоты, башмаки с пряжками, украшенными стразами. Самодовольная улыбка уверенного в себе дамского угодника не покидала лицо. Насмешливый блеск глаз и яркие губы выдавали натуру сластолюбивую, капризную.

При виде девушки мужчина тотчас поднялся из-за стола. Несмотря на свой высокий рост, он отвесил изящный поклон и по-французски представился шевалье де Сенгалем.

– Фроляйн Франк, – по-немецки представилась она.

– Примите мои извинения, фройляйн, вы предпочитаете говорить по-немецки? – ещё раз поклонился шевалье.

– Я с удовольствием продолжу наш разговор по-французски, шевалье.

– Благодарю вас, – шевалье перешёл на французский. – К сожалению, мой немецкий желает лучшего. Хозяйка гостиницы сказала, что молодая фройляйн из комнаты наверху уезжает завтра утром. Моя карета тоже заказана на завтрашнее утро. Я просил хозяйку узнать, не будете ли вы столь любезны разделить ужин со мной.

Экран камина был сдвинут в сторону. Приятное тепло от открытых тлеющих поленьев разливалось по комнате. Девушка и шевалье де Сенгаль сели напротив друг друга, разделяемые светом свечей. Служанка подала ужин: горячий пирог с зайчатиной, залитый соусом, запечённые овощи и вино.

Во время ужина шевалье смеялся, шутил и иронизировал над вкусом кушаний. С непринуждённостью и юмором он поведал своей собеседнице, как два года назад дрался на дуэли в Варшаве с графом Браницким и был ранен:(2)

– Я едва не отдал Богу душу. Пуля серьёзно повредила мне руку. А то, как меня лечили, было похоже на Le Mеdecin malgrе lui.(3)

Шевалье уже отметил про себя, что девушка с начала ужина не произнесла ни слова и только с улыбкой слушает его. Поначалу его это не смущало. Он наслаждался своим остроумием и её восторгом. Пусть и молчаливым.

– Вы бывали при дворе короля Фридриха? – спросил шевалье непринуждённо.

Молчаливость девушки начала его утомлять. Без вопросов растормошить собеседницу уже не представлялось ему возможным. Неожиданный вопрос смутил её. Но она ответила, не задумавшись:

– Моя семья вела замкнутый образ жизни, шевалье. Я воспитывалась в монастыре.

Лицо шевалье выразило самое искреннее сочувствие:

– У вас, должно быть, совсем нет родных, если вы путешествуете одна? Простите меня, милое дитя, если я затронул чувствительную для вас тему.

– Да, я недавно осталась сиротой. Благодарю вас, шевалье, за вашу учтивость.

Шевалье продолжил свой рассказ, мягко вовлекая собеседницу в разговор.

– Прошло уже достаточное долгое время после моей поездки. А я до сих пор вспоминаю об этой жуткой тряске. Здесь, слава Богу, в Австрии, как и во Франции, в карете можно спать и не бояться, что тебя вдруг подкинет до потолка, – со смехом пожаловался он на польские дороги. – Если у вас не было такого путешествия, поверьте, фройляйн, вам не о чём сожалеть.

Она смелее смеялась его рассказам. Вино окрасило её щёки нежным румянцем, глаза блестели. Было видно, что его остроумие вызывает у неё неподдельный восторг. Хотя шевалье льстило восхищение его собеседницы, он относился к этому как обычному явлению. Ужин, который первоначально представлялся ему как способ скрасить скуку от затянувшегося путешествия, приобретал для него другие краски. Он уже отметил про себя красоту девушки. И, особенно, отметил её потрясающие глаза. Широко расставленные, тёмно-карие, с длинными ресницами, оттенявшими их глубину. Но, приглядевшись внимательнее, он уловил некоторую странность её взгляда. Лёгкое косоглазие, которое обычно воспринимается как недостаток, делало её глаза диковатыми и восхитительными.

Этот странный, смущённый взгляд косых глаз придавал её прелестному лицу особое обаяние. Казалось, эти громадные тёмные глаза, смеясь и дразня, затягивали в свою глубину. А яркие, чётко очерченные пухлые губы придавали её лицу капризную изнеженность. Мысли кружились и уносили шевалье от воспоминаний о тряске в карете: "Какие поразительные глаза! Восхитительные! А губы подрагивают нежно и капризно, раскрываются и снова закрываются в нежный бутон. Хотя совсем малюткой эту прелестницу не назовёшь. Но эти губы, как благоухающие лепестки бутона розы…".

Чтобы сгладить паузу, возникшую в разговоре, шевалье позвал служанку и велел ей набить трубку. Он заговорил о Франции и спросил, бывала ли она в Париже. Она ответила застенчиво, что, конечно же, нет:

– К сожалению, у меня не было такой возможности.

– Ваша семья бедна?

Её лицо вспыхнуло. Но она быстро нашлась и ответила с некоторым вызовом:

– Бедными могут быть и титулованные особы. Это нисколько не умаляет их достоинств. Жена французского короля не принесла в приданное ничего, кроме своей красоты и хорошего образования.(4)

– Прошу меня извинить, фройляйн Франк, если мои слова показались вам неучтивыми. Вы правы, в Европе такое положение далеко не редкость. Многие из польских и немецких князей с громкими именами и родословной, уходящей в глубину веков, на самом деле бедны, как церковные мыши. Им стоит больших усилий поддерживать достойный образ жизни в своих холодных замках и дать своим детям хорошее образование.

Служанка принесла трубку. Но шевалье, повертев трубку в руках, отложил её:

– Мне расхотелось курить. Наши желания могут возникать так же внезапно, как и исчезать, – с улыбкой заметил он.

– Человеческие чувства, наши стремления и желания – это тайна, – продолжал шевалье. – И наш век – это век многочисленных попыток приоткрыть завесу над тайнами человеческой души и над тайными учениями.

– Тайные учения – это всего лишь занимательные выдумки.

– А Каббала? Вы знакомы с этим учением?

– Немного. Это не более, чем попытка толковать библейские сказки и глупые басни, как некие важные заключения философии.

Шевалье посмотрел на неё с интересом:

– Мне, например, занятно слушать истории, рассказанные сведущими в Каббалистике людьми. И, хотя я не верю в их фокусы, мне нравится внимать их рассуждениям. "Oсобенно, если внимать рассуждениям прелестных молоденьких бестий", – добавил про себя шевалье. И, улыбнувшись своим воспоминаниям, продолжал:

– Вы согласитесь со мной, фройляйн, что пространство человеческой души необъятно. Оно продолжает оставаться тайной для нас. Оно неизведанно и неподвластно нашему разуму. Не все люди согласны считать его просто пустым. Они начинают наполнять этот бездонный сосуд своими мечтами и фантазиями. Заполнять его своими страхами, созданными их воображением.

– И своим невежеством в страстном стремлении соединиться воедино с избранным духом, – насмешливо закончила девушка.

– Я согласен, всё в нашей жизни имеет свои естественные причины и простые объяснения. Вы также правы, что в стихийных духов и других обитателей потустороннего мира могут верить только невежественные люди. Или же люди, увлечённые своими несбыточными мечтами.

Шевалье не отводил взгляда от её лица.Она смотрела на пламя свечей на столе, задумчиво прищурив глаза.

– Мне известно о могущественной секте иудеев в этой части Европы. Они ушли от иудейства, объясняя тысячелетнее несчастье евреев их несогласием принять христианскую веру. Я даже слышал, что они изымали свои священные талмуды по домам, синагогам, библиотекам и сжигали их. Невероятно, как такое варварство имеет место в наш просвещённый век.(5) Но к христианству бедняг так и не допустили, как они того желали. За какие-то таинственные и странные ритуалы при служении.

Она отвела свои громадные глаза от огня свечей и посмотрела на шевалье:

– Я думаю, это сказки, наподобие приключений персидских и турецких принцев и принцесс. Такие сказки любят читать чувствительные дамы. А рядом с книгой они держат наготове надушенный платочек и флакончик с нюхательными солями.

– Вы правы, фройляйн. Уйдём от этих странных историй и вернёмся в Париж, в котором вы не бывали, – пошутил он, тонко уловив её желание сменить тему разговора.

– О, французский двор – это роскошный театр! Нет, это не просто театр. это Вавилон! – мечтательно продолжал он. – Французы придумывают жизнь как занимательный спектакль и наряжают свои фантазии в разные одежды.(6) Вы не знаете, как распространены при французском дворе игра и притворство! Это может показаться странным, но многие вельможи притворяются просто из любви к самому искусству притворства. А некоторые из придворных становятся просто гениями перевоплощения. Они уже выносят своё искусство далеко за пределы Версаля.

– Искусство притворства или перевоплощения?

– Там это одно и то же, фройляйн. Я помню одного славного парижского шевалье, которого я встретил несколько лет назад в Лондоне. В то время он выполнял там некие особые поручения французского двора. Он так ловко вводил всех в заблуждение, что окружающие стали сомневаться кто он: шевалье или мадмуазель. Вы спросите, зачем он это делал? Нет, не для того, чтобы заработать деньги. А так, ради собственного развлечения! Ему этот спектакль просто доставлял удовольствие. Он даже на дуэли дрался в женском платье. Его противник мог вызвать только сочувствие. Ведь любой исход дуэли ставил его в смешное положение. Ставки на то, к какому полу принадлежал этот шевалье, даже оформлялись на Лондонской бирже. Отдадим должное английскому чувству юмора и их коммерческой хватке! – хохотал шевалье.(7)

– Впрочем, случается и так, что человек начинает притворяться, потому что у него нет иной возможности заработать себе на жизнь. Но потом он увлекается этим обаятельным искусством притворства и начинает находить в этом истинное удовольствие. Это становится основной частью его жизни.

Он улыбнулся девушке и продолжил:

– Я знал певицу, обладательницу великолепного голоса. Но, будучи прелестной девицей, а не мальчиком кастратом, она не имела права выступать на сцене на всей территории владений Папы. Странное ограничение для оперных певцов. Тогда она начала притворяться мальчиком кастратом. И делала это весьма успешно. Bидели бы вы, с каким удовольствием прекрасная Анжела Калори разыгрывала свою роль кастрированного юноши Беллино!(8) Она даже меня ввела первоначально в заблуждение. Ненадолго, правда.