Спокойных дней не будет. Книга III. Время любить

Надменность и раздражение, промелькнувшие в ее словах, сразу расставили все по своим места. Это заявление было равносильно отказу и больше походило на вызов, чем на смирение кроткой овечки, роль которой она играла все это время, пока он, удерживая ее взглядом в кресле, вел допрос. Они поднялись одновременно, не спуская друг с друга настороженных глаз, но возле двери он оказался быстрее, чем она.

– Ты решила, что пора расстаться со мной?

– Может, и стоит, – уклончиво заявила она и чуть отступила, сохраняя дистанцию. – Но я все еще люблю тебя.

– Ну что же! – Он не поверил ни секунды в это холодное и равнодушное «люблю», но она была в его власти, и только от него зависело, как будут развиваться события. – Тогда поцелуй меня, если любишь.

– Конечно, – будничным голосом согласилась Соня и вернулась в зону досягаемости, приподнялась на цыпочки и, не обняв, не прижавшись, изобразила покорность.

И поцеловала прохладными равнодушными губами, как целуют давнего любовника, страсть к которому уже остыла. Поцелуй-прощание, воспоминание без сожалений, нежность без надежды.

– Но если ты еще любишь меня, – тихо повторил он, ощущая холод предательства на ее губах, которого еще не осознал, но которое вторгалось между ними, и удержал за талию, когда она подалась назад, – если я люблю тебя…

– Похоже, Марина приехала, – солгала Соня и привычным жестом пригладила его висок. – Пойдем в гостиную, милый.

Он разжал руки и потерял волю перед ее ничего не обещающей нежностью, заменившую привычную и каждый раз новую страсть их объятий, и она осталась стоять возле двери, прислушиваясь к звукам в доме.

– Ничего не закончилось, – ненавидящим голосом сообщил Илья и вернулся к столу, спрятав руки в карманы брюк. – И ничего не закончится, слышишь, Соня. Ты это знаешь так же хорошо, как и я. Возможно, тебе еще нужно время, чтобы осознать, что от меня тебе не уйти. Только…

Она склонила голову набок и вперилась в него блестящими глазами, как будто пыталась спровоцировать замершие в горле слова. Он медлил, прежде чем произнести то, что занимало его мысли все чаще. Его империя становилась сильнее день ото дня. Он распространил свою власть там, куда раньше и не думал идти. Его счета в зарубежных банках неуклонно росли, как упорная городская трава сквозь трещины в асфальте, и только одно не давало ему покоя. Сжигало его изнутри, заставляло просыпаться посреди ночи и лежать без сна. Только одно могло нарушить его планы и смести с лица земли взметнувшиеся ввысь небоскребы его амбиций.

Время. Он чувствовал его воздействие, когда смотрел на груду таблеток в разноцветных упаковках в изголовье кровати, когда вспоминал беспомощного Николая, распростертого на ковре, когда качал на руках своего первого внука – Левушкиного сына. Когда воротничок рубашки под галстуком туго стягивал шею и прямо на важных переговорах ему внезапно переставало хватать воздуха. Когда думал о Соне, и порыв страсти больше не хотелось гасить в объятиях продажных девиц. А она была слишком молода для того, чтобы понять его страхи и торопливое, жадное, стихийное желание жить.

– Только у меня этого времени все меньше, – сдержанно закончил он и повелительным жестом выпроводил ее из кабинета.

Она вышла, как сомнамбула, и остановилась посреди коридора. Он никогда не был так уязвим, как сейчас. И никогда не был на такой чудовищной, головокружительной высоте. Об этом кричала пресса, на это злились конкуренты и делали ставку партнеры. И только ее до смерти пугала эта высота, потому что на самом деле он был беспомощен перед своими кошмарами, как запертый в заброшенном доме ребенок. Он нуждался в ней, несмотря на всех частных детективов, содержанок, телохранителей и тайные сделки, которые лишь внешне укрепляли этого колосса. Кому, как ни ей, следовало поддержать его и проявить о нем заботу? А она малодушно хотела не ждать журавля, который уносил ее фантазии в неведомые дали, а получить в руки незатейливую, реальную, теплую синицу. Она устала ждать и хотела сиюминутного счастья без борьбы, которое виделось ей в новом свидании с зеленоглазым поклонником на цветущем бульваре. И ничего не почувствовала, когда целовала Илью. Или почти ничего.

Соня вздохнула, ощущая вину перед братом, и направилась в синюю гостиную, откуда слышались голоса Марины и Розы. В тот же миг в кабинете раздались торопливые шаги, и Илья окликнул ее по имени, но она уже открыла двери в зал и на его возглас не обернулась.

Обед в понедельник состоялся в назначенный час, хотя косой дождь без пощады хлестал по упругим куполам зонтов, и Соня насквозь вымокла, пока добежала из машины до знакомой скамейки. Арсений снова обменял букетик цветов на ее руку, которой то и дело норовил завладеть во время обеда. На этот раз разговор шел о старых отечественных фильмах, почему-то давно забытых телевидением даже на канале «Культура».

Во вторник снова шел дождь, а они разговаривали о животных. В среду – о детях и о разгулявшейся погоде. В четверг светило солнце, и они вспоминали школу, вернее школы, которые обоим пришлось несколько раз поменять в связи с семейными обстоятельствами. В пятницу погода снова испортилась, а вместе с ней барометр настроения тоже поменял показания. Первые полчаса разговор никак не клеился, потому что Арсений думал о том, что надо настоять на встрече в выходные и опасался, что она откажется, а Соня с замиранием сердца ждала этого предложения и отчаянно боялась ответить согласием.

– Завтра снова обещали дождь, – начал он и сплел свои пальцы с ее. – Когда же это кончится? Правда, мы могли бы сходить куда-нибудь на выставку.

– Завтра снова дождь? – удивилась она и опустила глаза на скатерть. – Жалко. Так хочется солнышка.

– У вас планы на выходные?

– Да, планы…

– Значит, мы не увидимся? – Он настойчиво и мягко гнул свою линию. – А может быть, все-таки?..

– Нет. Не получится.

Она почувствовала облегчение, произнеся слова отказа. Он сжал ее пальцы и с укором покачал головой. За окном порыв ветра резко бросил тяжелую пригоршню воды в стекло, и Соня невольно подалась в сторону от задрожавшего окна.

– Испугалась? – вдруг перейдя на «ты», спросил он.

– Нет, конечно, это же просто дождь! – заметив его новое обращение, вспыхнула она. – Много воды с неба, вот и все. Надеюсь, это не великий потоп.

– Ты боишься меня, – заключил он и опять потянул ее руку к себе. – Я не представляю угрозы для тебя.

– Я не боюсь! – Она намеренно громко произнесла эти слова и выпрямилась на стуле. – Просто не могу в выходные.

– Ты не могла в прошлые выходные, – с кошачьей вкрадчивостью напомнил он.

– Я ездила к брату на день рождения.

– У него был день рождения? Поздравляю!

Он слегка ослабил хватку, но она не стала убирать руку.

– Не к этому брату, к другому, – пояснила Соня, чувствуя, что он напрягся. – То есть, он мне не совсем брат. Но это сложно. У меня много родственников.

– А у меня нет ни братьев, ни сестер, и родителей нет. Так что мне проще, и со мной проще.

– Прискорбно, что ты один.

– Прискорбно только то, что ты не хочешь со мной встречаться.

– Я хочу, Арсений, и встречаюсь. Но, поймите меня правильно…

– Ты даже не хочешь сказать мне «ты».

– Мне кажется, что это преждевременно.

– Ты смотрела мне в глаза две недели. Разве я опасен?

– Нет. Конечно, нет. При чем тут опасность? – Она потерялась, оправдываясь и подыскивая слова, чтобы не выдать своих чувств. – Просто я не свободна, и у меня есть дочь, которой надо уделять внимание.

– Муж, который тяжело болен, – продолжил за нее Арсений и отпустил ее пальцы, словно разочаровался в этом прикосновении. – Стая родственников. Брат, без которого сложно обходиться по выходным.

– Я ничего не говорила о брате, – тут же насторожилась она. – При чем здесь он?

– Когда я увидел вас вместе в Питере, то поначалу даже подумал…

– Ты ошибся, – вспыхнув от испуга быть разоблаченной, возразила Соня. – Илья мой старший брат.

– Было заметно, что ты исключительно дорожишь семейными отношениями.

– Можем сходить в субботу в Пушкинский музей. Я сто лет там не была, – не отвечая на его реплику, поспешила перевести разговор она.

– А как же твои обязательства перед родными? – уточнил довольный Арсений.

– Ничего, – беспечно отмахнулась Соня, приняв решение, и небрежным жестом заправила прядь за ухо. – Я выкрою часок-другой на культурную жизнь после обеда. – Она задумалась, что-то подсчитывая в уме. – Например, в четыре. Возле входа?

– Ты, правда, придешь?