Спокойных дней не будет. Книга III. Время любить

Он потянулся к ее руке, все еще лежащей на скатерти.

– Разве я тебя хоть раз обманула?

– Нет, но вдруг это случится в первый раз завтра?

– Не случится. – Она замерла, чувствуя, как его теплые пальцы ласкают запястье над ремешком часов. – Я хочу прийти. А сейчас я уже опаздываю. Так до завтра?

И не дожидаясь, пока он расплатится, выбежала под проливной дождь.

Соня и Наталья Михайловна встречались примерно раз в две недели, если Белла и Никита были здоровы и помощь педиатра детям не требовалась. Малыши болели не часто, поэтому две встречи в месяц подруги планировали заранее, вписывая их в свои деловые и личные графики. Но на этот раз встреча была назначена раньше положенного срока, и ее инициатором стала Соня.

Они сидели в маленьком ресторане с хорошим названием «Мама Зоя», где было невероятно накурено и с кухни тянуло жареным мясом и пряностями. Может, это было и не самое изысканное место в городе, но Наташа предпочитала уютные подвальчики, где не слишком бросались в глаза ее натуральные светлые волосы, длинные ноги, голливудская улыбка и шикарный бюст, даже если она прятала его под бесформенными свитерами. Каждый день ей приходилось отражать любовные притязания молодых и пожилых самцов, завороженных ее гордой статью и правильной красотой.

Соня не придавала большого значения своей внешности и на заигрывания случайных мужчин отвечала рассеянным или недоуменным взглядом. И разочарованные ухажеры отступали, чувствуя себя отвергнутыми без слов. Но даже на фоне яркой Сониной внешности, ее блестящих черных волос, задумчивых темно-серых глаз, аккуратного яркого рта, Наташина красота была подобна вспышке сверхновой звезды.

Наталья Михайловна, будучи на десять лет старше своей подруги, была так ослепительна и совершенна, что большей частью тяготилась и своим отражением в любых зеркальных поверхностях и пристальным вниманием мужчин.

Соня не придавала значения тому, где проводить время – в культовой «Ванили» или в средней руки кафешке за стеклом большой витрины с искусственными пальмами, и потому она соглашалась на самые экзотические предложения Наташи. А Наталья Михайловна предпочитала полумрак, обильный стол и вместительную пепельницу. И тянула ее за собой в полутемные подвалы, вроде этого.

– Хуже некуда, когда начальник кобель, – заявила Наташа, продолжая начатый еще в машине разговор. – Я их столько перевидала на своем веку, что могу вслепую сортировать и по полочкам раскладывать. Если твой из таких, то я тебе не завидую.

– Нет, мой – из романтически настроенных. Жалко только, что он не хочет понять, что я уже несколько пообтерлась со времен своего книжного детства. Он как-то начал мне читать Блока. На полном серьезе. Представляешь? Я, к своему стыду, подумала, что меня стошнит.

– Почему? – лукаво заулыбалась Наташа. – Было бы хуже, если бы начал петь. «Тихо в лесу…»

– Надеюсь, до этого не дойдет. Служебный роман не получился. И из Блока мы с ним оба сто лет как выросли.

– А что он читал, если не секрет? Стихи о Прекрасной Даме или что-нибудь приземленнее?

– «Незнакомку», конечно. Вообще-то я к Блоку лояльно отношусь…

– Да, местами он хорош. Но когда взрослый человек на полном серьезе… Это напрягает, – согласилась Наташа. – А может, тебе работу сменить?

– Брат звал меня в свой бизнес, но я не хочу. Достаточно, что там теперь Левушка впрягся. И у Марины выбора не будет, все равно придет к нему.

– А ты не поддерживаешь идею семейственности?

– Еще как поддерживаю. Это здорово, что все могут трудиться на общее благо. Но знаешь, если вдруг я не потяну… У нас в доме было не принято не оправдывать доверия. Если Илья сказал, что ты сможешь, – надо умереть, но смочь.

– Тебе можно только позавидовать, – вздохнула Наташа и закурила следующую сигарету. – У меня даже таких возможностей в жизни не было.

– А что твоя семья?

Только тут Соня вспомнила, что никогда не говорила с Наташей о жизни до их встречи. Они, конечно, вспоминали давнее знакомство с Николаем, и Соня знала историю Наташиных отношений с ее нынешнем мужем. Но ни о каких братьях, сестрах и родителях, речь никогда не заходила.

– Моя семья? – с горечью усмехнулась подруга и выпустила длинную светлую струйку дыма. – У меня никогда ее не было, Соня. Я детдомовская.

– Нет?! – с горячностью воскликнула та и смутилась, поймав удивленный взгляд из-за соседнего стола. – Ты?

– Да, представь себе. Никто не знает, даже Коля. Только Виктор, но это отдельная песня.

– Я никому не скажу, – заверила изумленная Соня. – Но я поверить не могу…

– Придется! – зло отчеканила Наташа и раздавила в пепельнице окурок. – Меня мамаша сдала в Дом ребенка, когда мне было что-то около года. Принесла и сказала, что больной ребенок ей не нужен, и она отказывается от своих родительских прав. Сука!

– Даже не представляю, – искренне расстроилась Соня и потерла переносицу. – Как это невозможно?

– Для таких, как она, все возможно.

И следующей фразой она высказала все, что думает о своей биологической матери и ей подобных. Соня, встречающая народ в супермаркетах, бутиках и в офисе, была поражена витиеватостью фразы, которую легко и непринужденно раскрутила Наташа, как будто всю жизнь провела среди грузчиков где-нибудь в южном порту. Соня, как завороженная, выслушала эту тираду и несколько секунд сидела в шоке, пытаясь осознать произнесенное. Потом стряхнула оцепенение и покачала головой.

– Подожди, ты сказала, что речь идет о больном ребенке. Но ты-то здоровая.

– Да, слава богу, не жалуюсь. А тогда мне ставили церебральный паралич. – Сонин подбородок от изумления съехал с подпирающей его ладони, и она помотала головой, не сводя с подруги расширенных глаз. – Но диагноз не подтвердился, а мамаша поторопилась от меня избавиться. И даже ни разу не поинтересовалась, что стало с несчастной малюткой.

– Наташенька…

– Пару раз меня пытались усыновлять. Один раз мне было пять, другой – восемь. В пять лет я писалась в постель и с криком просыпалась от ночных кошмаров. Новые родители выдержали полгода и вернули меня по месту прежней прописки. В восемь нашлись другие благодетели. Но я курила и ругалась, убегала из дома, дралась в школе и прогуливала уроки. И следующая пара добрых родителей не выдержала. Трех месяцев им хватило за глаза. В результате за мной закрепилась дурная репутация трудного ребенка, и школу я окончила в интернате. Ну, а потом ты знаешь. Институт, ординатура, карьера, любовники. И, наконец, Виктор. Я всем врала, что мой папа был военным летчиком-испытателем. Знаешь, как это раньше было важно, чтобы отец был обязательно герой. Поэтому все знали, что мой папа разбился во время испытаний сверхсекретного истребителя и ему посмертно присвоили звание полковника и дали медаль. А мама умерла, потому что не смогла без него. И дом наш в поселке сгорел, потому что бабка не уследила за печкой. А потом и бабка умерла. Так что ни фотографий, ни семейных реликвий не осталось. Вот так все просто объяснялось. И весь этот красивый мексиканский сериал я выложила Виктору при знакомстве. Мол, мне тоже есть, чем гордиться. Вот только жаль, что от отца с матерью ни фотографии, ни колечка. А сразу же после того, как я дала согласие на наш брак, Витя спросил меня, зачем я насочиняла кучу вранья. Оказалось, что он хотел сделать мне приятное. Позвонил в Высшее военно-лётное училище в Борисоглебске, где по моим рассказам, учился отец, и просил их прислать хоть какие-то документы, касающиеся отца. Фотографию выпуска, выписки из личного дела. Для дочери героя. И узнал, что нет никакого героя. И, соответственно, дочери нет. А есть детдомовская девчонка, которая придумала себе жизнь, чтобы не быть сиротой до конца своих дней. Тогда мы чуть не разругались в пух и прах. Вернее, он молчал, а я орала на него, чтобы не смел вынюхивать, чтобы не лез в мою жизнь со своим медвежьим сочувствием. Ушла, хлопнув дверью и отменила свадьбу. А он пришел за неделю до назначенного дня, принес мне кольцо и сказал, что женится на мне, даже если я окажусь инопланетянкой или киборгом. Но я все равно никому не рассказывала, что выросла в детдоме. За двадцать лет легенда с героическим отцом уже и мне кажется вполне правдоподобной.

– Какой у тебя муж! – с нескрываемым восхищением сказала Соня и промокнула салфеткой навернувшиеся на глаза слезы. – Настоящий.

– Настоящий полковник, – гордо подтвердила Наташа. – Их в разведке и не таким фокусам учат.

– При чем здесь разведка? Кто-то может быть благородным и сильным, а кому-то не дано. Ему дано. Я рада, что тебе достался именно такой мужчина.

– Еще бы, он мне и за отца, и за мать, и за мужа. Един в трех лицах.

– Вот и Илья… – вспомнила Соня и неожиданно покраснела. – Тоже мне за отца и за брата.

– Ну, хоть не за мужа, – усмехнулась Наташа и опять закурила.

– Ну… нет, – занервничала Соня и с неодобрением посмотрела на ее сигарету. – Я, конечно, не считаю и замечаний тебе делать не хочу… Но пепельница уже полная.

– Да, они редко выносят, – согласилась, как ни в чем не бывало, Наташа и подозвала официанта. – Принесите новую. Так о чем ты хотела поговорить?

– Кажется, у меня появился поклонник, – сказала Соня и принялась складывать из бумажной салфетки самолетик, не глядя на подругу. – И я понятия не имею, что мне с этим делать.

– А какие рассматриваются варианты? – уточнила практичная Наташа. – Или тебя беспокоит супружеская верность?

– У меня никогда не было настоящих поклонников, – вздохнула она, словно признавалась невесть в каком грехе. – Если не брать в расчет поцелуй с мальчиком на выпускном вечере.

– Ты бы еще детский сад вспомнила.

– Я не ходила в детский сад. А что, там тоже бывает… любовь?

– И в доме престарелых бывает, – со знанием предмета ответила Наташа. – Но туда ты тоже, думаю, не попадешь.

– Надеюсь. – До дома престарелых она надеялась не дожить, а Арсений маячил в ближайшем будущем и никак не выходил из головы. – Посоветуй, как мне быть.