Загон

– Лично – нет. Но много наслышан о нем, он был известным ученым и, насколько мне известно, конкурентом Столпова. А конкурентов Иван не терпел, он ненавидел их всем сердцем, и всегда стремился устранить. Устранил он и этого, ни в чем неповинного человека. Увы, можно сказать, что и я приложил к этому руку. Ведь я все знал, более того, я переправил Ивану всё необходимое для жестокого ритуала.

– Как?! – изумленно воскликнул я, – Убийство Коломейцева, – дело рук Столпова?

– Увы! – Кивнул головой Мабобо.– Дело не столько его рук, поскольку все вершилось чужими руками, сколько дело его изощренного ума! На подобные мизансцены он был мастер. Просчитывал, проигрывал каждую мелочь!

– Но, я не понимаю! Зачем было ему убивать человека, который собирался свести нас всех вместе? Ведь смерть Петра Степановича намного отсрочила нашу встречу со Столповым. Мы с Жаном с ног сбились, разыскивая его!

– Так думаете вы, на самом же деле все обстояло несколько иначе. Когда Коломейцев позвонил Столпову и рассказал о вас и вашей кукле, Иван сразу все понял. Пророчества бокора о том, что кукла сама найдет своего хозяина, начинали сбываться. А Коломейцев, святая простота! Он сразу рассказал все, что ему было известно. Я вам уже говорил, он тоже был большим ученым, и он с таким воодушевлением рассказывал Ивану о кукле, о том, как они будут работать над этим делом вместе! И тем самым подписал себе смертный приговор. Ивану не нужны были ни конкуренты, ни лишние осведомленные. Кроме того, убивая Коломейцева, он приносил жертву Великому Бокору, полагая, что обязан ему. Я же говорил вам, он был страшным человеком! Даже самые посвященные бокоры крайне редко прибегают к человеческим жертвоприношениям. Они ограничиваются крупным скотом. В конце концов, на дворе XXI век. Есть конечно безудержные фанаты, таким-то и был Иван.

– Господи Боже! – продолжал ужасаться я. – А мы приняли его за своего спасителя! Доверились. Все выложили, как на исповеди. И он так нам помогал… был таким искренним… участливым…

– О, да! Тот еще был лицемер!– усмехнулся Мабобо. – Меня самого водил за нос годами. А насчет помощи… да, помогал… Выдал вам мешочки гри-гри, тормозящие вашу реакцию, насылающие на вас головные боли, ломоту в костях. Что, разве нет?

Я припомнил сцену вечернего ограбления, когда на нас с Жаном напали трое аборигенов, и сорвали с нас заветные амулеты, после чего нам стало легко, прекратились головокружения, и усталости, как ни бывало.

– Он отправил нас в самое пекло, а мы и рады были…

– Именно так. А если бы вы знали, как ваш приезд осложнил мою жизнь…

– Это еще почему? Вы, насколько я помню, не сильно нам помогли. – Я хотел, чтобы в моем голосе не слышались нотки раздражения и отчаяния, но видимо, всех своих эмоций скрыть не смог.

– Я, насколько я помню, вам очень сильно помог! – Мабобо даже повысил голос. – Начнем с того, что только благодаря мне вас не убили в день вашего приезда!

Сил изумляться у меня уже не было, я только шире раскрыл глаза.

– Да, да, молодой человек! Мною были получены четкие инструкции от Столпова. Я же превратился в его собственное орудие для реализации планов по возврату куклы, он пожертвовал мною, но я был готов. Если я когда-то и позволил увлечь себя в криминальные дела, то это ушло в прошлое и хватило с избытком. Брать на себя что-то еще я не собирался. Потому и наплел Столпову, что организовал на вас покушение, но вы чудом избежали смерти. Я был очень убедителен, и он поверил, но жутко взъярился. Я еще раз повторюсь, куклу нельзя было украсть, ее можно было только подарить от чистого сердца или забрать, приютить после смерти хозяина. А хозяином были вы, СтанислАв.

– Да, да, я помню, об этом я уже неоднократно слышал, нельзя то, нельзя это. Я все время думал, как от нее избавиться, но мои попытки всегда пресекались.

– Как вы рассказали, ваш друг, ныне покойный Жан, искренне и от всего сердца подарил куклу вашей дочери, а ребенок, от всей души пытаясь загладить свою вину, ведь именно она первой осознала сущность Баки, передала её вам, будучи убежденной в том, что уж вы-то, самый дорогой для нее человек, сумеете распорядиться куклой как надо.

– Да, Антуан, скорее всего вы абсолютно правы. Катюшка очень нервничала из-за куклы, я же в тот момент скептически отнесся к ее, как мне казалось, бредовым фантазиям, а ведь она действительно первая почувствовала магическую силу тряпичного монстра. Надо же, она ведь и назвала его Бакой. Я еще шутил, Бака как Бяка. У нас, Бяка, это такая страшилка для детей, гадость что ли, плохая вещь, – с улыбкой пояснил я, вспоминая дочку. – Так оно и есть… и Столпов планировал, что вас убьют, но не его руками, причем ради наживы, такие же фанаты и маньяки, которые ненавидят белых, заносчивых снобов, сующих свои носы в Конго, что-то вынюхивая на чужой земле. И тогда он спокойно завладеет куклой. Станет для неё новым желанным хозяином, чьи мысли она будет реализовывать. Ведь никто из местных не позарился бы на то чудовище, за которым так охотился Иван. Для обитателей этих мест, подобная вещь ни что иное, как носитель зла, сил Самеди или Петро.

– Петро, это слово произнес старик, который украл куклу. Он сказал «Петро», когда передал куклу Жану. Кажется, Коломейцев говорил о том, что это злой дух.

– Ну, скорее всего, несчастный старик был каким-то образом знаком с учением вуду, и когда понял во что ввязался, пусть даже и не по собственной воле, то запаниковал и постарался избавиться от куклы как можно скорее, вот и сунул ее в качестве подарка вашему другу. Только руководил им при этом страх, ведь он украл куклу и понял, что его ожидает. Он был необразованным человеком, но очень любил своего сына. Не по своей воле он в это ввязался! Да, любое зло наказуемо… – философски заключил Мабобо, наверно в назидание самому себе.

А я сидел, склонив на плечо голову, смотрел на него и не мог поверить, что все только что рассказанное, имело отношение ко мне. Мне казалось, что стоит только встряхнуться и одурь исчезнет, а я проснусь, и буду рассказывать знакомым и близким нереально длинный и страшный сон.

Я и правда тряхнул головой, но ровным счетом никаких изменений не произошло, если не считать того, что Мобобо схватил широкой темной ладонью изящный серебряный колокольчик, пару раз качнул им в воздухе, раздался серебряный звон, и через секунду на пороге возникла Эстель.

Она поняла хозяина без слов, моментально убрала все со стола и удалилась. Мы с Мабобо молчали. Ровно через минуту Антуан поднялся и попросил меня пройти за ним, что я и сделал, не говоря ни слова.

Теперь мы переместились в каминный зал, где одну стену полностью занимала библиотека. Книги явно были предметом гордости этого человека. Бесчисленные корешки книг переливались золотом и серебром, и казалось мне, что вся человеческая мудрость сконцентрировалась здесь, на этих многоэтажных полках, которые охранял и заботливо обогревал высокий и широкий камин, обрамленный витыми колоннами и украшенный затейливой резьбой.

Не проронив ни слова, мы погрузились в глубокие кресла, обтянутые бархатом. Подразнивал аромат кофе, дымящегося на журнальном столике, и рука непроизвольно потянулась к хрупкой чашечке тончайшего английского фарфора.

– Антуан, кое-что для меня остается не совсем ясным, и я бы хотел задать вам несколько вопросов, – насладившись первыми глотками напитка, нарушил я библиотечную тишину.

– Извольте, я сегодня на редкость откровенен, – по-своему отшутился Мабобо.

– Вы упомянули отца нашего проводника Моиза, а он-то, каким боком фигурирует во всей этой истории, ведь, насколько я понял, он давно умер?

– Да, я стал приемником Хьюго Де Гари, вы же так назвали отца своего проводника? Я был молод, амбициозен, увлекался магией, и в то время смело ставил эксперименты вместе с Иваном, не гнушаясь ничем.

– А что касается смерти самого Ивана Андреевича? Почему вы с таким нескрываемым убеждением говорили, что я должен был понять, какую аналогию провести, с чем связать? Вы выдали мне такое количество информации, что, боюсь, мозг не выдержит и произойдет компьютерный сбой. Так не долго и тронуться умом.

– А неужели вы не увидели никакой параллели между тем, как вы уничтожили куклу и каким образом погиб Иван?

– Я уничтожил куклу? Уничтожил? – сердце мое бешено заколотилось, – а разве такое возможно?

– Да вы же просто выполнили пророчество, произнесенное Великим Бокором. А вот Иван, хоть и услышал, но понять его так и не смог. «И увидишь яркий свет, когда придет подобный тебе, без сладострастной жажды, и будет откровение о желаниях задуманных, о воплощении мыслей в реальность и отпущение души от тягости, возвратится все на круги своя, сам придешь подобием желанного и обретешь свободу через освобождение», – пропел Мабобо, словно мантру. – Яркий свет – это конец, смерть, которая постигла Ивана. Подобный тебе, но без жажды – это вы, добрый самаритянин, боящийся собственных мыслей. Откровения о желаниях задуманных – это как раз и есть то, что вы осознали. Нельзя бояться мыслей, ибо то, о чем вы думаете, имеет способность материализоваться. Нельзя программировать себя дурными, злыми или трусливыми мыслями. Иван обрел свободу через ту сущность, которой он хотел быть, злой куклой, которую вы уничтожили. Помните, вы сказали, что нанизалось тряпичное тельце на железное основание? Иван погиб именно так и, как я понимаю, в тот самый момент, когда вы уничтожили куклу.

Я сидел молча, с широко открытыми глазами, даже рот слегка приоткрылся от удивления. Пересохшие губы не пропускали слова, и Мабобо опередил меня:

– Хотите спросить, почему это смогли сделать именно вы? Все просто, вами двигали чистые помыслы, вы совершили погребение по-христиански, и одновременно, сами того не осознавая, провели обряд вуду. Вы освободили злые силы, заключенные в кукле. Наверное, вы знаете, как изготавливается непосредственно сама кукла?

– Да, всевозможных рецептов я начитался в интернете, – облизнув губы, выдавил из себя я несколько слов.

– В таком случае сии подробности мы упустим, одно скажу, дело это хлопотное, жутковатое и требует определенного умения. Иначе говоря, создание правильной куклы вуду требует определенных знаний, и не под силу простому человеку.

– Да, на протяжении всего этого ужасного пути я был единственным человеком, который осознанно хотел уничтожить эту тварь. И, сам того не ведая, все-таки сделал это. Вернусь домой, обязательно схожу в церковь и поблагодарю Господа, что уберег меня.

– Да, ангел хранитель у вас действительно есть.

Мы еще немного помолчали, погруженные в свои мысли, а потом Мабобо провел ладонью по лицу и произнес таким спокойным, отстраненным тоном, что мне на секунду показалось, будто все эти часы я разговаривал с другим человеком:

– Итак, вам нужна моя помощь с паспортом. Не беспокойтесь, я все устрою для вас в кротчайшие сроки. А сейчас уже поздно, мы оба устали, отправляйтесь в отель, как я понимаю, вы остановились снова в Мемлинге? Мой водитель отвезет вас. Отдыхайте, успокаивайте свои нервы. Завтра я свяжусь с вами. Спасибо за то, что выслушали меня, и извините за прошлое.

Мы попрощались достаточно официально, и через десять минут я был уже в номере.

Через три дня самолет, на борту которого я находился, совершал посадку на залитую дождем полосу международного аэропорта Шереметьево-2. Мои приключения закончились. Я возвращался домой.

Мабобо не обманул. На следующий же день после его долгой исповеди, он раздобыл для меня все необходимые справки, сопроводил меня и в полицию, и в консульство, хлопотал и помогал, чем только мог. Он лично проводил меня в аэропорт, и прощаясь, крепко пожал руку и сказал:

– Несмотря на все обстоятельства, было приятно познакомиться. Однако, надеюсь, больше мы с вами никогда не встретимся. Желаю вам счастья, СтанИслав, вы заслужили его. Вы избранный, помните это. И хотя у вас хороший ангел-хранитель, не растрачивайте свою жизнь понапрасну, она ведь у нас одна. Старайтесь не совершать ошибок, о которых могли бы потом сожалеть…

Я спешил покинуть Конго. Язык не поворачивается сказать, что без сожаления, ибо в той земле покоился человек, бывший моим самым близким другом, но, тем не менее, я поспешил убраться из этой страны. Перед отъездом я все же нашел время и заглянул к моей спасительнице Аджали. Я хотел дать ей денег, но, как это ни странно, она их не взяла. И как я ни настаивал, все было напрасным. Других обязательств в Конго у меня не было. И когда после долгих часов полета, томительной пересадки, ожидания, самолет наконец-то начал снижение и погрузился в густые, серые, дождливые тучи московской осени, я осознал, что вернулся домой. После бесконечной конголезской жары и палящего солнца мне было так радостно оказаться здесь, под дождем, под резкими порывами северного ветра, что, честное слово, хотелось упасть на мокрый асфальт и целовать его. В легкой ветровочке я не чувствовал холода, думаю даже, мне никогда не было так хорошо.

Я некоторое время проторчал в зоне паспортного контроля, пока дотошные таможенники вертели свидетельство на въезд в родные пенаты, выданное мне российским консульством в Киншасе взамен утраченного паспорта. Багажа у меня не было, остатки вещей уместились в ручной клади. И как только закончились все формальности и доблестные таможенники сочли меня вправе «переступить черту», я пересек зону таможенного досмотра, и медленно двинулся к выходу. Уже подходя к застекленной стене, отделявшей прибывающих от встречающих, я вдруг почувствовал волнительный трепет в груди. Кто меня встретит? Я общался только с Виктором, его держал в курсе всей бумажной катавасии, ему сказал каким рейсом и когда прилетаю. Я искал его глазами в толпе встречающих, но в глубине души надеялся увидеть совсем другие лица. И мои надежды оправдались. Через несколько секунд я наконец-то услышал родной голос.

– Папа! – с этим громким криком дочь бросилась ко мне в объятия, и, наскочив на меня, подобно урагану, обвив ручонками мою шею и целуя небритое, опаленное африканским солнцем лицо, крепко прижалась ко мне.

Я бросил свои вещи, подхватив Катерину на руки и крепко сжал ее в своих объятиях. .

Вероятно, мы загораживали проход, поскольку нас пихали, толкали, недовольно бубнили что-то типа «нашли место» и «можно подумать, они тут одни такие». Но я не обращал на все это никакого внимания. Для меня время словно остановилось. А потом я увидел Татьяну. Она шла ко мне, улыбаясь, рядом вышагивал Виктор, размахивая руками и что-то выкрикивая. Но я ничего не слышал, я глупо улыбался во весь рот и ощущал только огромное, бесконечное, ни с чем несравнимое счастье. Татьяна оказалась совсем рядом, Катюшка отлепилась от меня и сползла с рук, крепко прижимаясь к моему боку. Одной рукой я обнимал дочь, а второй неожиданно для себя самого, притянул Татьяну к себе и с нежностью прильнул к ее знакомым, теплым губам. Поцелуй получился короткий, робкий, но чувственный.

– Я рада тебя видеть! – выдохнула Татьяна.