Так проходили дни.
И вот, не знаю уж точно, сколько времени провел я в лачуге своей спасительницы, но однажды проснувшись, я почувствовал себя если не совершенно, то практически здоровым, и четко решил, что хватит, достаточно, не позже, как сегодня, я прекращу всю эту мышиную возню относительно моей персоны. Пора расплатиться за услуги и возвращаться к нормальной жизни, наметив предварительно первые шаги в этом направлении.
Однако уже в самом начале все оказалось не так просто, поскольку обнаружилось, что в моем «гардеробе» нет приличных вещей, как, собственно, нет и самого «гардероба». Рваная, в пятнах крови рубаха Жана, и жалкие останки от моих штанов, вот и все, чем я мог располагать.
Тем не менее, я все же попробовал примерить на себя сей скудный комплект. Увы, в подобном облачении я больше походил на бродягу, и вызвал бы, безусловно, только повышенное внимание у окружающих к своей персоне. Хочешь того или нет, но придется обратиться к Моизу с просьбой о приобретении более или менее приличных вещей.
Я хотел было снять то, что еще называлось штанами, но как-то машинально пробежал пальцами по карманам, словно в них должны были заваляться несметные миллионы, и вдруг, в правом маленьком кармашке, расположенным над основным карманом, и потому не сразу заметным, что-то нащупал. Я сразу же догадался, что это было, но не сразу поверил, что найденная вещь могла сохраниться до сих пор, и не привлечь к себе излишнего внимания любопытных конголезцев. Достав трясущимися руками маленький сверточек, я обрадовался как ребенок. То было сокровище Жана, памятная частичка его бытия.
Я принялся бережно разворачивать упаковку. Какой-то еще предмет зацепился за волокна ткани и по ходу дела я освободил и его. Лишь когда он упал на пол, я увидел, что это было. А был это мой крестик, чудом спасенный мною в тот вечер в Киншасе, когда на нас с Жаном напали конголезские бандиты. Оказывается, я все время носил его с собой в кармане. Сердце забилось учащенно. Я поднял крестик и, крепко зажав в руке, развернул упаковку до конца. Еще только слабый лучик света проник под последний слой ткани, а из-под нее уже выбилось несколько завораживающих взгляд огоньков. Я отбросил последний тканевый лепесток, и камешек заиграл всеми цветами радуги. Перед глазами поплыли приятные воспоминания, я с отцом на американских горках в парке Горького, с мамой на катамаране, последний кадр, мы с Татьяной и Катюшкой на ромашковом поле.
Камень разливался изумрудными лучами, казалось, будто неведомая звездочка светит изнутри. Из самой сердцевины минерала лучились желтые световые иглы, которые растворялись в его успокаивающем зеленом цвете. Камень был живой.
В тот момент, когда я наслаждался безмятежным покоем, навеянным камнем, в лачуге вновь появился Моиз. У меня только и хватило времени, чтобы спрятать сокровище обратно в карман.
– О, какой приятный сюрприз! – воскликнул Моиз, которому помогал все тот же переводчик. – Ты уже встаешь! Совсем поправился?
– Думаю, да, – порадовал я его, – вот только проблемка возникла…
– Какая же?
– Уйти отсюда не в чем!
– О… – Моиз критически оглядел меня и не мог не согласиться.
Я был в своих старых, грязных брюках, на которых кое-где еще виднелись застарелые следы крови, а в руках держал рубашку, которая некогда была совсем целой и даже могла похвастать бежевым цветом.
– Да, ты прав… и, что же делать?
– Ну, тут все просто. Одолжи мне брюки и рубашку, нет, не то я говорю. Моиз, купи где-нибудь, да на том же базаре, самые дешевые. Мне в них нужно будет только добраться до отеля. Там, в камере хранения остались мои вещи, деньги, я за все с тобой расплачусь.
Моиз вернулся примерно через час и уже без переводчика. Он принес мне старенькие хлопковые брюки, оказавшиеся слегка великоватыми, и некое подобие вылинявшей гавайки. Она также была на пару размеров больше, чем нужно. Но это уже не имело никакого значения. Брюки я подвязал куском веревки, рубаха закрыла своими широкими полами это неприглядное зрелище, и таким образом я был готов отправляться навстречу новой, нет, своей старой жизни.
Тепло простившись с моей спасительницей, я заверил ее, что непременно еще вернусь, чтобы отблагодарить ее от всей души. Но переводчика у меня не было, Аджали была женщина не из болтливых, и уж совсем не эмоциональна, поэтому, не могу утверждать, что она поняла о чем это я так сумбурно говорил ей. Но сейчас задерживаться хоть на минуту и растолковывать ей сказанное на пальцах, не было никакого желания. Я решил, что обязательно вернусь сюда и отблагодарю ее, но все это будет потом, а сейчас, самое главное, вернуть себе прежний, цивилизованный вид, восстановить паспорт и определиться с обратным билетом до Москвы.
Аджали явно не одобрила моего столь внезапного ухода, она нахмурилась, укоризненно покачала головой, вручила мне мутную бутыль с травяной настойкой, а потом, видимо утратив ко мне интерес полностью, вернулась к своим обычным занятиям. Наверно в глубине души она понимала, что любое, даже кратковременное путешествие, мне пока не под силу, но она не знала, на что я способен, если настроился. Возможно, что она обиделась на то, что я так неожиданно сорвался с места. Ладно, перед ней я реабилитируюсь позже.
До гостиницы «Мемлинг» мы добрались на машине Моиза минут за 15. Но даже этот путь показался мне бесконечным. Езда по неровностям дороги и скорченное положение на сиденье автомобиля, привело к тому, что в боку снова начало саднить, голова пошла кругом, да еще и душила нестерпимая жара. Да, я не вполне оценил свои силы, и, как оказалось, был еще чрезвычайно слаб.
Хорошо, что в дорогих отелях есть портье, иначе я бы не справился с такой огромной дверью. Однако уже в следующую секунду мне пришлось пожалеть, что этот портье все же имеется. Он преградил нам дорогу с вопросом:
– Что вам угодно?
Моиз стал что-то объяснять ему по-французски, но он только брезгливо поглядывал в мою сторону и отрицательно качал головой. В конце концов, я не выдержал хамского отношения:
– Послушайте, вы, – благо он понимал по-английски, – неужели меня трудно узнать? Мне всегда казалось, что в таких отелях у обслуживающего персонала глаз должен быть наметан! Кстати, я и отсутствовал не так уж и долго! И следовало бы не забывать, что перед отъездом мы с другом больше недели мозолили вам глаза.
Он так искренне удивился моим словам, что я и сам усомнился, а в тот ли отель мы заглянули. Да нет же, все правильно! Вот стойка регистрации, вон удобный диван и кресла для ожидания, а вон большущее зеркало, перед которым дамы обычно поправляют свой макияж. Я бросил беглый взгляд в это зеркало, и оторопел…
Да… реакция портье, была абсолютно оправданна. Я бы и сам себя сейчас не узнал. Передо мной в зеркале маячила худющая, долговязая фигура какого-то заросшего, неряшливого хиппи. Взъерошенные, изрядно отросшие сальные волосы, клокастая бороденка, и то, и другое с изрядной долей седых волос, поношенная одежка висит, как на вешалке, из-под широких, но коротковатых брюк торчат две хилые ножки в сандалиях сорок четвертого размера. Бог ты мой, да неужели же это я?!
Пока я с изумлением, нет, пожалуй, все-таки с отвращением, взирал на собственное отражение в зеркале, к нам с громкими претензиями подкатился администратор, которого я также уже видел раньше. Совместными усилиями и на двух языках, нам с Моизом удалось-таки убедить наших собеседников в том, что я, – это действительно я. Мы пояснили, что путешествовали с другом по джунглям, я немного прихворнул, потому и решил вернуться. И вот я здесь! Более того, я знаю свой код в камере хранения, и готов незамедлительно расплатиться за хранение, а также снять и проплатить номер, по крайней мере, на пару дней вперед. Это и решило все проблемы.
Уже через несколько минут я забрал из камеры хранения наши с Жаном вещи. Странное это чувство, когда ты держишь в руках вещи своего друга, которому они уже никогда не пригодятся… Мурашки побежали по коже при виде чемоданчика фирмы «Самсонит», еще недавно принадлежавшего Жану. Волна воспоминаний уже захлестывала меня, но сейчас было не до сантиментов. Передо мной по-прежнему стоял Моиз в нетерпеливом ожидании. Да, признаться, и мне уже хотелось поскорее от него избавиться. Я проверил наличность. На двоих с Жаном у нас было полторы тысячи долларов, плюс, кроме того, моя кредитная карточка и еще две карты моего друга. Среди оставленных документов были два обратных билета до Москвы с открытой датой…
Мы обещали нашему проводнику триста долларов за поездку в джунгли. Я подумал, что если заплачу ему двойную цену, то это будет справедливо. И увидев, как засветилось лицо Моиза, после того, как я отсчитал и выдал ему шестьсот долларов, я подумал, что жизнь моя могла бы стоить и немного дороже. Это я сам продешевил. Перед уходом Моиз еще нацарапал мне на листке бумаге свой адрес, на тот случай если он вдруг понадобится мне снова, и был таков.
Я поднялся в свой новый номер, в точности такой же, как и те, предыдущие, и обессиленный рухнул на кровать. Уснул я прямо в одежде. И мне снова приснился Жан…
Опять тот же бескрайний луг c зеленой сочной шелестящей травой, то же голубое безоблачное небо над головой, та же веселая радуга и тот же знакомый силуэт вдалеке, медленно приближающийся ко мне. Но на этот раз мне хочется так много у него спросить, так много ему сказать, а я знаю, что не успею, что он здесь пробудет не долго. Тоскливо становится мне, а Жан уже рядом, я вижу, как он улыбается и лицо его спокойно и безмятежно.
– Жан! – кричу я и бросаюсь к нему, но мои движения плавны и тягучи. Чем ближе я к нему, тем дальше он от меня….
– Не торопись! – смеется Жан. – Твое время еще не пришло!
– А твое? – тает неслышимый ответ и исчезает мой друг в набежавшей дымке…
Похожие друг на друга мне теперь снятся сны. И такое ощущение, будто Жан только что вышел из номера. Нет его, и это понятно, но, видимо, я с ним еще не расстался. А может, и он тоже?
Проснувшись, я почувствовал, что наконец-то по-настоящему отдохнул и полон сил. Наконец-то я забрался в ванную и долго стоял под прохладным душем, смывая со своего тела грязь, пот, остатки сильно пахнущих растираний однорукой Аджали, а со всем этим и то ощущение боли и утраты, которые не оставляли меня последнее время. Потом я долго брился, и пытался хоть как-то привести в порядок свои непослушные, изрядно отросшие космы. Когда со всем этим было покончено, я почувствовал сильнейший голод, и наскоро одевшись в чистые и такие родные вещи, спустился в ресторан отеля.
Мне кажется, что я давно не ел на завтрак так много и с таким аппетитом. Яичница с хрустящим беконом, пара сосисок, поджаренные тосты с джемом, ароматная булочка с шоколадом и французский круассан. Все это было запито парой чашек невероятно душистого кофе со сливками, и только тогда, наконец-то, я почувствовал насыщение и здоровый прилив сил. Да, вот теперь я совершенно здоров. Пора было подумать и об отъезде.
Прежде всего, я поднялся в номер и попытался дозвониться до Москвы. После некоторого количества тщетных попыток, в трубке вдруг раздался такой знакомый и далекий голос Виктора.
– Господи, Боже! Стас! – завопил мой верный сотрудник и друг. – Куда ты пропал? Где ты сейчас? Мы ж тебя в розыск объявили!
– Да вы что? Правда, что ли? Ну, вы даете!
– Так где же ты?
– Ну, где, в Конго! Где же еще мне быть?
– Ничего себе! Почти два месяца от тебя ни слуха, ни духу! Что ты там делаешь, в этом Конго, поселился там, что ли?
– Слушай, Витя, это долгая история. Расскажу все при встрече. Сейчас у меня небольшая проблема… У меня утерян паспорт, а мне же нужно как-то выехать обратно…
– И зачем? – не преминул пошутить мой верный помощник. – Разве тебе уже там надоело?
– Витя, мне не до шуток! Как там Катюха и Татьяна?
– А как ты думаешь? Все с ума сходят… Ну, то есть… не пойми буквально… Таню выписали давно, с ней все хорошо, работает. Но они извелись из-за тебя. Ребенка бы хоть пожалел!
– Витя, это не моя вина… Расскажу, не поверишь, никто не поверит. Но сейчас, главное паспорт.
– Я понял, но с ходу не могу ничего сказать. В такую ситуацию ни я, ни кто-либо из знакомых никогда не попадал. Мне нужно время, чтобы все разузнать. Где ты находишься? Тебе можно позвонить?
– Да, конечно. Я остановился в гостинице Мемлинг. Сейчас поищу номер телефона. – Я открыл тумбочку, в которой лежала папка с различными рекламными буклетами и конверты с логотипом отеля, и, продиктовав Виктору нужный номер, условился ждать его звонка. Ожидание было мучительным, делать было совершенно нечего, и я слонялся из угла в угол, прокручивая в голове одни и те же мысли.