– Ни одной сто?ящей.
– Но при этом ты подсаживаешься к незнакомой женщине в баре. Угощаешь ее водкой…
– А что в этом особенного? Вы мне понравились. Вы выглядели грустной…
– И ты решил меня развлечь?
– Ну…
– Не имея ни одной стоящей истории про запас?
В логике Анне не откажешь, и это нисколько не приближает Кристиана к выходу из подземелья. Скорее отдаляет.
– Ты действительно забавный парень, Шон. Ты милый, но у тебя неверная установка.
– У меня нет никакой установки.
– Но есть проблемы, ведь так?
Не очень-то она похожа на психоаналитика, эта странная женщина Анна. И не такая простушка, какой показалась Кристиану на первый взгляд. И его выводы относительно внешней непривлекательности Анны оказались ошибочными. Нет, ее по-прежнему не назовешь красавицей, но в ней есть что-то совсем другое. Что-то, что дороже красоты. Человеческая значительность, что ли? До сих пор Кристиану не приходилось встречать таких женщин, таких людей. Представить ее в роли богини (Белой Тары) не составило бы труда. Или в роли основательницы тоталитарной секты, чьи последователи с восторгом вырубают непроходимые джунгли, чтобы построить храм в ее честь. Или в роли игрушечного зайца с длинными ушами, внутри которого спрятана бомба.
Не стоило Кристиану протягивать руки к зайцу, но дело сделано.
– …Проблемы с девушками, – не унимается Анна. – Я права?
– С чего вы взяли? У меня нет проблем с девушками.
– А я думаю, что есть. Иначе бы ты не подсел к одинокой малопривлекательной женщине, которая старше тебя.
– Я не считаю вас малопривлекательной…
– Я тоже так не считаю. – Быстрая улыбка на лице Анны полна иронии. – Но речь сейчас идет о тебе. Я хорошо знаю мужчин такого сорта, как ты, поверь.
– И что же это за сорт?
– Миляги. Добряки, не совершившие в жизни ни одного дурного поступка…
– Никогда бы не подумал, что не совершать дурных вещей – преступление. – В душе Кристиана неожиданно начинает закипать злость на всезнайку Анну.
– …ни одного дурного поступка. Но и хорошего тоже. Потому что они вообще не совершают поступков. Любой поступок требует усилий, а как раз на это они и не способны. Так и бредут по жизни – с атрофированными мышцами. Атрофированной душой.
Больше всего Кристиану хочется уйти (уже сейчас Анна стоит десятка Дарренов, и это не предел), но он продолжает сидеть; видимо, его мышцы и впрямь атрофировались. И продолжают терять эластичность – прямо на глазах.
– Хочешь уйти? – Анна подмигивает Кристиану и залпом опрокидывает рюмку. – Я не держу тебя…
– Я обещал заплатить за вашу водку.
– Это можно сделать и у стойки.
– И все же я останусь. Если вы не возражаете.
– Хочешь еще что-нибудь услышать о себе? Или о женщинах? Тебя ведь интересует именно это – женщины. Тебе бы хотелось понять их. Но разбираться самому долго и иногда опасно. Гораздо удобнее получить интересующие тебя сведения со стороны. От таких, как я. Одиноко сидящих в баре. Всегда готовых поболтать с милым мальчиком. О жизни, о любви, о… О чем еще болтают мужчина и женщина?
– Об одиночестве?
– Об одиночестве и зайцах с длинными ушами. Женщины очень похожи на этих зайцев: у каждой внутри спрятана та самая штуковина… С часовым механизмом. Это первое, что ты должен усвоить. Правда, срабатывает она не всегда.
– Это второе, что я должен усвоить?
– Да.
– А… в каких случаях она срабатывает?
– Вот этого я не скажу. Не стану облегчать тебе жизнь.
Она блефует, вот стерва!.. Хочет казаться умнее, чем есть на самом деле. Распускает перья перед Кристианом. Окажись с ней рядом какой-нибудь другой мужчина, не такой наивный, не такой покладистый, совершивший пару-тройку дурных поступков и нисколько в этом не раскаивающийся… Окажись с ней рядом кто-нибудь из великих черных джазменов или даже Пол Скоулз, легендарный полузащитник, – разговор получился бы совсем иным.
Если бы они вообще захотели с ней разговаривать.
Но и у Кристиана кое-что имеется, и в свете этого «кое-что» узкий тоннель в подземелье оборачивается совсем другой стороной. Это не Кристиана заманили в ловушку – она придумана им самим, вот такая, с жижей под ногами, со стенами, которые кажутся гладкими лишь на первый взгляд. И светлое пятно впереди – вовсе не выход, а вход.
Кристиан поджидает жертву у входа. Жертвы всегда случайны, и на этот раз ему попалась темно-рубиновая шаль. Потом, когда все будет закончено, Кристиан сможет, если захочет, снять со стен пару ниток и унести с собой в качестве трофея. Но для начала нужно дождаться, пока жертва будет повержена. Исполосована выскочившими из стен орудиями смерти. Их острые края беспощадны, как острия ножей-серборезов. Интернет-ссылка на кошмарные в своей простоте и палаческой эффективности серборезы когда-то выбила Кристиана из колеи и долго не давала покоя, терзая воображение, – неужели сейчас удастся избавиться от них? Хотелось бы, вот только речь не о серборезах.
Совсем о другом – о фотографии Dasha.
Это ее края беспощадны. Палачески эффективны. Это они не оставят на теле жертвы ни одного живого места. Стоит только им показаться из стены (из портмоне Кристиана) – и жертве останется жить не больше минуты.
Сравнение с Dasha убьет ее.
Но Кристиан не торопится. Напротив, заманивает Анну все дальше и дальше в подземелье: своим идиотическим простодушием и мнимой покорностью.
– …Вообще-то я мечтаю стать джазовым музыкантом, – доверительно сообщил он. – Знаменитым саксофонистом. Я играю на саксофоне, да.
– И как?
– Что – как?
– Получается?
– Пока не очень. Совсем не получается. Но я стараюсь… – Впервые за вечер он сказал правду. Самую настоящую правду, гораздо более сокровенную, чем даже та, что его зовут Кристиан, что он работает курьером, что он был хорошим сыном и – до самого последнего времени – вполне надежным другом.
– Не думаю, что у тебя что-нибудь получится, – неожиданно заявила Анна.
«Стерва, – тоскливо подумал Кристиан. – Вот стерва!..» Мало того что она блефует, так еще и играет не по правилам. По неписаным правилам великовозрастных дурнушек, в которых сказано, что дурнушка должна поддерживать мужчину в любом его начинании. Быть лояльной — только так можно рассчитывать на снисходительное мужское внимание. Лояльность и понимание изо всех сил – вот тот магический кристалл… тот фильтр, густо замазанный вазелином: сквозь него мужчина начинает видеть дурнушку в ином свете. Почти красивой, ведь способность и готовность понять, поддержать и оправдать, если нужно, смягчает черты. И вносит существенные поправки в образ.
Кристиан не собирается выспрашивать у Анны, почему это она решила, что его мечта недостижима. Начать выспрашивать означало бы опосредованно признать правильность вывода. Он поступит иначе. Сделает то, что хотел; что давно нужно было сделать. И будет долго и с наслаждением смотреть, как под острыми краями фотографии Dasha расползается не только малопривлекательная плоть Анны. Но и все ее теории относительно самого Кристиана.
– Странно, но моя жена думает по-другому.