Такси для ангела

У меня отвисла челюсть. А на то, чтобы водворить ее на место, понадобилось несколько минут. После чего я робко спросила:

– Может быть, лучше начать с чего-нибудь… менее душераздирающего? С Красной площади, например? Или с храма Христа Спасителя?

Райнер-Вернер сразу же поскучнел:

– Да, конечно. О Христе Спасителе я как-то не подумал…

– Где вы раздобыли все эти ужасы? – Я напрягла память, но ни одного громкого процесса, связанного с пироманьяком или сатанистами, не вспомнила (хотя по поручению Аглаи отслеживала все судебные новинки). А врачи-убийцы стойко ассоциировались у меня лишь с почившим в бозе Иосифом Виссарионовичем. – И кто вам дал такую информацию?

– Это моя работа, – Райнер-Вернер осклабился и явил мне клыки – непорочно-белые, как стены аббатства св. Бригитты Шведской.

– Ваша работа? – изумилась я.

– Я перевожу русские детективы. Все эти места подробно описаны в книгах. Я хотел бы увидеть их воочию, получить, так сказать, эмоциональный заряд… Для переводчика это важно.

Я мысленно прогундосила осанну Аглае Канунниковой: до чего метресса никогда не опускалась, так это до использования в своих книгах абортивного материала.

Остаток пути до гостиницы я вполуха слушала разглагольствования Райнера о брутальности русского детектива, а также о его излишней, почти клинической, физиологичности. Когда же такси притормаживало у светофоров, немец переходил к лирическим отступлениям. Из них я узнала, что папашка Райнера – der erhaben Mann[8 - Святой человек (нем.).] и к тому же владеет маленькой типографией в Нюрнберге. Что он на всю жизнь остался верен русским женщинам (последняя русская жена оттяпала у папашки полдома, но это пустяки). И что сам Райнер написал исследование по русской же ненормативной лексике. И теперь несказанно радуется, когда находит знакомые слова в переводимых им детективах (а радоваться приходится часто). Что с писательницей такого калибра, как фрау Канунникова, он работает впервые, и это большая честь для него (до сих пор Райнер-Вернер месил дерьмо одноразовых триллеров, хотя и в них находил свою прелесть).

Кроме того, простой, как пачка маргарина, бундес два раза срыгнул, три раза испортил воздух и непрестанно чесал в паху.

Когда мы (наконец-то!) подъехали к гостинице «Минск», где для душки Райнера был заказан номер, свершилось то, что должно было свершиться: я его возненавидела.

И укрепилась в своей ненависти еще больше – после того, как он шепнул мне на прощание:

– Вы не подскажете, meine liebe[9 - Дорогая (нем.).] Алиса, где я могу найти проститутку?..

* * *

…Я так ничего и не сказала Аглае о письме.

Я просто сунула конверт в нижний ящик стола и решила забыть о нем. Забыть получилось на следующий же день, когда в квартире Канунниковой нарисовался оглашенный немец.

Но до этого был еще тихий вечер с Аглаей.

– Ну, и как вам этот гибрид платяного шкафа с вибратором? – спросила она, стоило мне только переступить порог.

– Ужасно, – я рассталась с Рабенбауэром не больше сорока минут назад, и поэтому впечатления от встречи были особенно сильны. – Вы собираетесь с ним работать?

– Вы. Работать с ним будете вы. Я, к сожалению, даже не смогу появиться в его обществе.

– Почему?

– Он смотрится как профессиональный жиголо. Даже если на него напялить профессорскую мантию, усадить в инвалидное кресло и дать в руки воздушный шарик. Все подумают, что Аглая Канунникова завела себе жеребца на старости лет. И предается порочным страстям. А у меня репутация.

А у меня, выходит, нет.

– Вы можете представить его как прототип героя вашей новой книги, – сказала я первое, что пришло на ум.

– Я не пишу порнороманов. Отдала их на откуп своим конкуренткам.

Я с тоской взглянула на Ксоло, вертевшуюся у ног хозяйки. И впервые почувствовала к мерзкой собачонке нечто вроде симпатии. Все познается в сравнении, а после Райнера-Вернера любой твари можно выдавать нимб и подержанные крылья.

– Говорят, он неплохой переводчик. Прекрасно чувствует язык, – утешила меня Аглая. – Особенно разговорный. Последние несколько лет специализируется на боевиках и триллерах. Легко обучаем. И к тому же – наполовину русский.

– Да. Он только не сказал, на какую именно половину.

– Думаю, на худшую. Ну, не расстраивайтесь, девочка. У вас еще будет время, чтобы расстроиться…

…Райнер-Вернер Рабенбауэр не уронил засаленного стяга немецкой пунктуальности. Он появился ровно в одиннадцать, распространяя вокруг себя запах мускусного ореха. Я было подумала, что прошедшую ночь мюнхенский козлик провел в объятьях негритянки, но все оказалось гораздо проще: запах шел от большого бумажного пакета, который Райнер-Вернер держал в руках. Из пакета выглядывали фиолетовые листья какого-то растения. Листья самым безыскусным образом переходили в небольшие бледно-красные цветочки.

При виде Аглаи немец пришел в восторг. Он долго лобзал Аглаины перстни и кольца – так долго, что я начала беспокоиться. Но все обошлось. Спустя две минуты Аглая вырвала руку и с милой улыбкой солгала:

– Рада видеть вас, Райнер.

– А это вам! – еще шире улыбнулся немец и протянул Аглае пакет. А потом неуверенно добавил: – Видимо, вам.

Аглая сорвала листок, потерла его и повела носом:

– Базилик, – сказала она. – И что мне с этим делать?

Немец на секунду задумался.

– Засушить. И использовать как приправу. Замечательная вещь.

– Да. Вы большой оригинал, Райнер.

Действительно, большой оригинал. Притаранить пряность в качестве букета – до этого нужно додуматься. Базилик, надо же! Но это в стиле оставленного в Нюрнберге простака-папочки – дешево и практично.

Жалкий тип.

Мы эскортировали жалкого типа на кухню, где был приготовлен завтрак из серии «Утро с писателем». Интеллигентный кофе, полные скрытого достоинства тосты, нервный сыр со слезой и поджарый, тонко раскатанный пирог с клубникой из ближайшей кулинарии.

Райнер-Вернер уселся на стул, жалобно под ним скрипнувший, и осмотрел угощение.

– Я думал, что все будет по-русски.

– По-русски? – насторожилась Аглая.

– Ну да… Икра и водка.

Так и есть. Жалкий тип. А с учетом метелки, которую он приволок, малыш Райнер не заслужил даже панировочных сухарей.

Видимо, Аглая думала точно так же.

– Вы переводите не те книжки, Райнер. И понабрались всякой чепухи. Поверьте мне, что завтрак по-русски выглядит именно так, как он должен выглядеть.

– Теперь я буду переводить нужные книжки, – Райнер ухватился за кусок сыра. – Вас, meine liebe. Поверьте, для меня это большая честь.